Оса Ларссон - Кровь среди лета

Оса Ларссон

Кровь среди лета

Ибо вот, Господь выходит из жилища Своего наказать обитателей земли за их беззаконие, и земля откроет поглощенную ею кровь и уже не скроет убитых своих.

И союз ваш со смертью рушится, и договор ваш с преисподнею не устоит. Когда пойдет всепоражающий бич, вы будете попраны.

Как скоро он пойдет, схватит вас; ходить же будет каждое утро, день и ночь, и один слух о нем будет внушать ужас.

21 июня, пятница

~~~

Я лежу на диванчике в кухне. Сон не идет: сейчас, в середине лета, ночи слишком светлые. Вот-вот пробьет час. Такая тишина, что кажется, и часы с маятником у меня над головой тикают необычно громко. Я совершенно не в состоянии думать, любая попытка сосредоточиться обречена на неудачу. На столе лежит письмо той женщины.

«Успокойся, — говорю я себе. — Расслабься и усни».

Я вспоминаю Траю, пойнтера, который был у меня в детстве. Не зная отдыха, Трая все время бродила по кухне как привидение и цокала когтями по лакированному деревянному полу. Первые месяцы мы даже запирали ее в клетку. Команды «сидеть!», «стоять!», «лежать!» то и дело разносились по дому.

Нечто подобное происходит сейчас внутри меня. Словно где-то в груди сидит собака, которой не дает покоя тиканье часов, и с каждым моим вдохом хочет выпрыгнуть наружу. Но это не Трая, которая всего лишь слонялась из угла в угол и никак не могла угомониться. Моя внутренняя собака воротит морду каждый раз, когда я пытаюсь посмотреть ей в глаза. Она замышляет недоброе.

Мне нужна клетка, чтобы запирать ее. Я хочу уснуть.

Я встаю и подхожу к окну. На часах четверть второго, но светло как днем. Тени старых сосен, что растут у двора, подходят почти к самому дому. Они похожи на руки, тянущиеся из могил, чтобы схватить меня своими пальцами. Письмо там, на кухонном столе.

И вот я спускаюсь в подвал. На часах без двадцати пяти два. Собака, которая не Трая, уже поднялась. Теперь она где-то на самой границе моего сознания. Я пытаюсь ее окликнуть, я не хочу следовать туда за ней.

Моя голова пуста, как барабан. Я шарю по стенке: здесь много всего, что же мне нужно? Кувалда, цепи, лом, молоток.

Руки сами укладывают все в багажник. Это словно мозаика, и я не представляю себе, какая картинка должна получиться в итоге. Сажусь в машину и жду. Думаю о той женщине и ее письме. Она совершила ошибку, лишив меня разума.

И вот я завожу мотор. На инструментальной панели горят равнодушные угловатые цифры. Это часы. Но в дороге я забываю о времени. Руки так крепко вцепились в руль, что болят пальцы. Если я разобьюсь насмерть, руль придется отпиливать и хоронить меня вместе с ним. Но это не должно случиться!

Я останавливаю машину в сотне метров от причала, где стоит ее лодка, и спускаюсь к реке. Вода серебрится в тишине и будто чего-то ждет. Под лодкой плещет волна. От форелей, выныривающих на поверхность за личинками, разбегаются играющие в солнечном свете круги. Возле меня клубятся комары и зудят в уши. Они кусают то в лицо, то в шею, но я не обращаю никакого внимания. Слышу, как кто-то приближается сзади, и этот звук заставляет меня обернуться. Она стоит в каких-нибудь десяти метрах от меня.

Она как будто что-то говорит, но я ничего не слышу. Мои уши словно заткнули пробками. Ее глаза сужаются, и в них загорается раздражение. Я делаю два шага вперед. Пока не знаю, чего хочу, не понимаю, что делаю.

Она смотрит на лом, сжатый в моей руке. А потом снова появляется та собака. Огромная, с лапами, похожими на копыта. Шерсть стоит дыбом от загривка до хвоста. Клыки обнажены. Сейчас она проглотит меня, а потом ее.

Я приближаюсь к женщине; ее взгляд прикован к моему лому. Первый удар приходится в висок. Потом я становлюсь перед ней на колени и касаюсь ее губ своей щекой. Я чувствую, как под кожей пульсирует теплая кровь. Она еще жива. Собака неистовствует, разрывая когтями землю. Я поднимаюсь и иду вперед.

Сейчас я во власти безумия.

~~~

Церковный сторож Пия Свонни курит в зимнем саду своего таунхауса. Обычно она держит сигарету указательным и средним пальцами, как это делают молодые девушки, но сегодня сжимает ее между большим, средним и указательным. И это говорит о многом. Пия нервничает. Приближается день летнего солнцестояния, и люди словно с ума посходили. Спать никому не хочется, да и сама потребность в отдыхе вроде отпала. Ночь манит, очаровывает, ласкает. Трудно усидеть дома.

Русалки уже надели новые туфельки из мягкой бересты. У них, похоже, конкурс красоты. Они забыли все приличия и пляшут друг перед другом на лугу, не обращая внимания на проезжающие автомобили. А лесной гном глазеет на них из-за деревьев.

Пия Свонни тушит сигарету о дно перевернутого цветочного горшка, который служит ей пепельницей, и проталкивает окурок в отверстие посредине. Ей приходит в голову прокатиться на велосипеде к церкви в поселке Юккас-ярви. Назавтра там намечается венчание. Пия уже убрала помещение, но сейчас решила украсить алтарь букетом цветов. Их можно нарвать на лугу за кладбищем. Там растут купальницы, лютики и пурпурная лесная герань в облаках цветочков купыря. А в придорожной канаве шепчутся незабудки. Она кладет в карман мобильный телефон и завязывает кроссовки.

Двор освещен негреющим полуночным солнцем. Тень палисадника делает газон похожим на полосатый домотканый коврик. Стайка дроздов гомонит в кроне березы.

Путь на Юккас-ярви — сплошной спуск. Пия то и дело тормозит и переключает скорость. Такая дорога опасна для жизни, тем более когда ты без шлема. Ветер треплет волосы. Пия вспоминает, как в четырехлетием возрасте качалась во дворе на автомобильной шине, которая вдруг начала поворачиваться.

Она проезжает мимо поселка Туоллаваара, где несколько лошадей наблюдают за ней из загона. В паре метров от моста через реку Торне-эльв вниз по течению она видит двоих мальчишек с удочками.

Дорога идет параллельно реке. В поселке тишина. Пия минует туристический район: гостиницу и небольшой ресторан, старый магазин «Консум» и уродливое здание сельского клуба. На отгороженный луг опустилась белая завеса тумана. Бревенчатые стены местного краеведческого музея отливают серебром.

В дальнем углу деревни, там, где кончается дорога, стоит деревянная церковь, крашенная в традиционный темно-красный цвет. От крыши исходит смоляной запах. Чтобы попасть в церковь, надо пройти насквозь небольшое помещение, над которым возвышается колокольня, а потом по мощенной камнем дорожке проследовать к деревянной лестнице.

С наружной стороны крашенные в синий цвет створки распахнуты. Пия сходит с велосипеда и прислоняет его к забору. «Почему они не заперты?» — недоумевает она, направляясь к воротам.

Что-то шевелится в березняке справа от тропинки, ведущей к дому священника. Пия останавливается и прислушивается. Ее сердце бьется учащенно. Всего лишь легкий шорох, быть может, белка или полевка.

Но и двери с внутренней стороны, выходящие из колокольни на церковный двор, тоже открыты. Пия заглядывает вовнутрь. Теперь сердце готово выскочить из груди. Да, Суне мог забыть запереть ворота и уйти куда-нибудь праздновать день летнего солнцестояния. Но не дверь в церковь! Она вспоминает молодых людей, которые несколько лет назад били стекла в одном из храмов в городе и бросали в окно горящие тряпки. Что же произошло на этот раз? Пия представляет обгаженный и забрызганный краской алтарь, изрезанные ножом скамьи для прихожан. Хулиганы могли проникнуть в храм через окно, а потом уже отпереть дверь изнутри. Пия медленно идет по дорожке, вслушиваясь в тишину. Как это получается? Каким образом парни, у которых на уме только девушки да мопеды, превращаются в вандалов и поджигателей?

Пия проходит преддверье и останавливается. Потом направляется к органным хорам, где потолок нависает так низко, что высокому человеку приходится нагибаться. Тихо. В помещении царит полумрак, но как будто все в порядке. Иисус Христос, Лестадиус[1] и Дева Мария с лицом лопарки глядят на нее со стен алтаря. И в то же время что-то ее смущает. Пия чувствует: что-то не так.

Под полом церкви находится усыпальница. Восемьдесят шесть мертвецов. Пия редко вспоминает о них, мирно спящих в своих гробах. Но сейчас она чувствует, как обеспокоены их души, и страх микроскопическими иголками вонзается ей в ноги.

«Что с вами?» — мысленно спрашивает покойников Пия.

В проходе между рядами скамей постелена красная ковровая дорожка. Как раз под тем местом, где кончаются хоры, на ней что-то лежит. Пия наклоняется, чтобы разглядеть этот предмет.

«Камешек, — думает она. — Кусочек камня».

Держа осколок большим и указательным пальцами, женщина направляется к ризнице.