Розанна - Валё Пер
– Ага. Так вот, им пришлось торчать восемь часов в Сёдерчёпинге, пока его не исправили. Это значит, что у них было около двенадцати часов опоздания, и по озеру Бурен они проходили уже после полуночи. Они не причаливали ни в Мутале, ни в Вадстене, а пошли прямо в Гётеборг.
– Когда это произошло? Какого числа?
– Капитан говорит, что это был второй рейс после дня Святого Яна, другими словами, это произошло в ночь с четвертого на пятое.
Последующие десять секунд оба молчали. Потом Ольберг продолжил:
– Четыре дня, прежде чем мы ее нашли. Я еще раз позвонил в судовую компанию и проверил, совпадает ли время. Они спросили, что меня интересует, и я попросил проверить, все ли туристы доехали до Гётеборга в целости и сохранности. А что, спросили они, разве кто-то туда не доехал? Пришлось мне сказать, что я не знаю. Они наверняка решили, что у меня с головой не в порядке.
С минуту опять было тихо.
– Как ты думаешь, это может иметь какое-нибудь значение? – наконец спросил Ольберг.
– Не знаю, – ответил Мартин Бек. – Возможно. В любом случае ты поработал прекрасно.
– Если все туристы добрались до Гётеборга в полном порядке, нам это ничего не дает.
В его голосе звучала удивительная смесь разочарования и скромного триумфа.
– Мы должны все это подробно проверить, – добавил Ольберг.
– Естественно.
– Ну, спокойной ночи.
– Спокойной ночи. Я тебе позвоню.
Мартин Бек пару минут сидел, положив руку на телефон, потом наморщил лоб и, как лунатик, пошел обратно через гостиную. Тихо закрыл за собой дверь, сел перед моделью парусника, протянул к нему руку, но тут же ее опустил.
Так же сидел он и часом позже, когда пришла жена и отправила его в постель.
VIII
– Не стану утверждать, что ты выглядишь слишком здоровым, – сказал Колльберг.
Мартин Бек чувствовал себя как угодно, но только не здоровым. У него был насморк, горло и уши болели, в бронхах хрипело. Простуда развивалась точно по плану, и сейчас наступила самая неприятная стадия. Несмотря на это, он решил упорно сопротивляться простуде и удрать от домашней битвы, а поэтому провести весь день в кабинете. Во-первых, он не избежал бы утомительной заботы о себе, если бы остался лежать дома. Когда у его жены начали подрастать дети, она со всей имеющейся у нее энергией вжилась в роль домашней медсестры, и его регулярная простуда была для нее событием, с которым могли сравниться день рождения или большие праздники.
Кроме того, по какой-то загадочной причине ему было тягостно оставаться дома.
– Зачем ты явился, если тебе плохо?
– Я в полном порядке.
– Перестань слишком переживать из-за этой истории. Можно подумать, у нас это первое дело, когда расследование зашло в тупик. И к тому же не последнее, причем тебе это известно не хуже меня. От этого мы не станем ни лучше, ни хуже. Просто твой жизненный идеал – быть первоклассным полицейским.
– Я вовсе не переживаю.
– Не думай над этим столько, потому что можешь создать угрозу своим моральным устоям.
– Как это?
– Точно… дай только человеку время, так он способен додуматься до такого, что просто страх берет. Задумчивость – мать безысходности, – пояснил Колльберг и ушел.
Это был безрадостный и пустой день, полный чихания, сморкания и будничной работы. Дважды Бек звонил в Муталу, главным образом, чтобы подбодрить Ольберга, который при дневном свете сообразил, что его открытие не будет ничего стоить, если не удастся каким-то образом связать его с трупом у шлюзовой камеры.
– Человек склонен несколько переоценивать события, когда надирается, как свинья, а потом оказывается, что все это ни к чему. – Ольберг говорил это всхлипывая, кающимся тоном. Он был готов заплакать.
Исчезнувшая девушка из Ренга до сих пор не нашлась. Бека это не интересовало, потому что рост девушки составлял 155 см, у нее были крашеные волосы и прическа а ля Брижит Бардо.
В пять часов он сел в такси и поехал домой, но вышел у станции метро и остаток пути прошел пешком, чтобы избежать изнуряющего разговора о деньгах, который, несомненно, ожидал бы его, если бы жена увидела, что он приехал домой на такси.
Есть он ничего не мог, но вылил в себя чашку отвара ромашки. Для того, чтобы ко всему прочему еще и желудок разболелся, подумал Мартин Бек. Он прилег и сразу уснул.
Утром ему было немного лучше, он со стоицизмом выпил чашку кипятка с медом и съел один сухарик. Спор о состоянии его здоровья и несоразмерных требованиях государственного аппарата к своим сотрудникам затянулся, и когда он наконец добрался до управления округа Кристинеберг, было уже четверть одиннадцатого.
На его письменном столе лежала телеграмма.
Через минуту Мартин Бек впервые за восемь лет службы вошел в кабинет своего шефа без стука, несмотря на то, что над дверью горел красный свет.
Вездесущий Колльберг полусидел на краю стола и изучал план какой-то квартиры. Хаммар, как всегда, сидел в своем кресле, подперев подбородок рукой. Оба недовольно уставились на вошедшего.
– Я получил телеграмму от Кафки.
– Веселенькое начало трудового дня, – сказал Колльберг.
– Но у него такая фамилия. Это полицейский из Линкольна, города в Америке. Он опознал ту девушку из Муталы.
– Он что, сумел сообщить обо всем в телеграмме? – спросил Хаммар.
– По-моему, да.
Он положил телеграмму на стол. Все трое прочли текст на английском языке:
СОВЕРШЕННО ТОЧНО. ЭТО НАША ДЕВУШКА. РОЗАННА МАКГРОУ, 27. БИБЛИОТЕКАРЬ. ОБМЕН ДАЛЬНЕЙШЕЙ ИНФОРМАЦИЕЙ НЕОБХОДИМ КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ.
КАФКА, ОТДЕЛ РАССЛЕДОВАНИЯ УБИЙСТВ
– Розанна Макгроу, – сказал Хаммар. – Библиотекарь. Этого мы не ожидали.
– А у меня была версия, – сказал Колльберг, – что она из Мьёльбю. Кстати, где он находится, этот Линкольн?
– В Небраске, где-то в центральной части США, – ответил Мартин Бек. – Во всяком случае, мне так кажется.
Хаммар еще раз прочел телеграмму.
– Что ж, займемся этим делом снова. По крайней мере, уже что-то есть. Но как, черт возьми, она попала в Муталу?
Он вернул телеграмму Мартину Беку.
Дополнительная информация придет по почте, а эта мало о чем нам говорит.
– Она говорит нам об очень многом, – сказал Колльберг. – Мы ведь тоже кое на что способны.
– Да, – спокойно подтвердил Хаммар, – но нам с тобой вначале нужно закончить это дело.
Мартин Бек вернулся к себе в кабинет, сел за стол и начал растирать лоб кончиками пальцев. Чувство триумфа, охватившее его, незаметно исчезло. Три месяца ему потребовалось для того, чтобы узнать то, что в девяноста девяти случаях из ста без всяких усилий становится известным с самого начала.
Посольство и начальство подождут. Он придвинул телефон и набрал номер в Мутале.
– Слушаю, – сказал Ольберг.
– Мы выяснили ее личность.
– Это точно?
– Похоже на то.
Ольберг ничего не сказал.
– Это американка. Из какого-то города Линкольн в штате Небраска. Хочешь записать?
– Да, пожалуйста.
– Ее звали Розанна Макгроу. Диктую по буквам: РУДОЛЬФ-ОЛАФ-СИГУРД-ЭРИК-АДАМ-НОРБЕРТ-НОРБЕРТ-АДАМ, следующее слово – большое МАРТИН-СЕСИЛ – большое ГУСТАВ-РУДОЛЬФ-АДАМ-ВИЛЬГЕЛЬМ. Записал?[5]
– Да, вроде.
– Ей было двадцать семь, она работала библиотекарем. Пока что мне больше ничего не известно.
– Как тебе удалось это узнать?
– Обычная ежедневная работа. Ее наконец-то начали разыскивать. Не через Интерпол, а через посольство.
– Пароход! – воскликнул Ольберг.
– Что?
– Пароход! Если здесь оказалась американская туристка, она должна была приплыть на пароходе. Возможно, не обязательно на том, моем пароходе, но наверняка на каком-то пароходе. Такие туристки у нас бывают.
– Мы не знаем, была ли она здесь в качестве туристки.
– Да, ты прав. Я сразу же этим займусь. Если она здесь кого-нибудь знала или жила в городе, я выясню это за двадцать четыре часа.
