Уэйн Сэлли - Болеутолитель

Итак, на первой полосе «Ч.т.» за 20 февраля значилось:

Полицейский из 18-горайона в понедельник поздно вечером был убит в Северном Лупе, столкнувшись с преступником, который вот уже с ноября терроризирует деловую часть города.

Дин Коновер, 34 лет, получил ножевое ранение во дворе дома по Мэдисон-авеню, 150 и скончался в больнице «Хэнротин». Близ места происшествия, согласно показаниям Малькольма Б. Деннисона, пастора францисканского собора Св. Сикста, имелись следы борьбы. В нескольких футах был обнаружен также труп предполагаемой жертвы того же убийцы, инвалида, около 30 лет, опознанного как Эйвен Шустек, без постоянного места жительства. Оба тела первым увидел Деннисон.

Предварительный анализ Фрэнка Бервида, который осмотрел первую жертву, показывает, что нанесенные ножевые ранения похожи на почерк зловещего серийного убийцы «Болеутолителя», объектами нападения которого являются бездомные в инвалидных колясках. Дальнейшие уточнения будут получены лишь после вскрытия.

Таким образом, число известных и предполагаемых жертв Болеутолителя выросло до четырнадцати.

«Это очень много, выходит за всякие привычные рамки, — заявил лейтенант Джексон Дейвс из отдела убийств полицейского управления. — Но я не удивлюсь, если убийство Шустека носит подражательный характер, а свободный от дежурства полицейский оказался в неудачное время в неудачном месте».

Полицейский Коновер имел четырнадцать благодарностей с момента начала своей службы в июле 1984 года.

Виктор Тремалис никогда не делал вырезки из газет, прежде всего потому, что мышечный спазм мог застичь его в момент, когда бы он пользовался ножницами. Вместо этого он разрывал и складывал страницы; так что эта страничка Трибюн была горизонтально разорвана снизу, а сверху он аккуратно согнул ее по краю заголовка. Он прикрепил заметку на стене комнаты Шустека, как раз напротив фотокопии рекламы комикса «Бэтмэн» 50-х годов, на которой Робин и Крестоносец в капюшоне обращались с просьбой о пожертвованиях на исследования полиомиелита.

Эйвена Шустека, Американской Мечты Чикаго, уже неделю не было среди живых, и лишь немногим были известны истинные обстоятельства его жизни и смерти; инвалидная коляска, в которой он ездил, вместе с бежевым одеялом были заперты в комнате с табличкой «ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА» в полицейском отделении.

Вполне возможно, что кресло Шустека оказалось рядом с креслом Майка Серфера, так что после смерти они вновь встретились.

Тремалис постепенно терял контроль над собой.

— Ты всегда думал, Эйвен, что мы сможем его остановить.

Голос звучал безжизненно и пусто. «Мы. Нам», — эти два слова прозвучали как шипение газа в трубе, дающей утечку.

Теперь остались только он и Рив. Даже тела Шустека здесь не осталось; после того, как вурдалаки из «Кук-Каунти» расправились с ним, обнаружилась какая-то тетя Ким, заплатившая за перевоз тела в Темп, штат Аризона.

Как же случилось, что Эйвен Шустек уже завершил свою миссию в Чикаго? И значит не наступит того момента в будущем, когда кто-нибудь, стоя на чикагском кладбище у края могилы, раскроет «тайну Американской Мечты».

Минуты шли, напоминая Тремалису, что он все еще остается частью похоронной процессии.

Рив Тауни беспокоилась о человеке, которого знала как Вика Трембла. Она подозревала, что это всего лишь прозвище, и он никогда не назовет ей свое подлинное имя. Рана, нанесенная ей смертью Эйвена, все еще не зарубцевалась.

Город, в котором жил Шустек, позабыл про него. Не то, что про полицейского Дина Коновера, которому устроили пышные похороны за казенный счет. Только Рив всегда будет помнить Эйвена, наверное, как и Вик.

После трагического инцидента Вик прекратил выезжать на дежурство. Она его понимала. Рив не сомневалась, что даже Болеутолитель затаится после той реакции, которую вызвало его последнее нападение.

Еще Рив думала, сидя в одиночестве в своей квартире, станет ли Эйвен героем у себя дома, в Аризоне.

Теперь же она беспокоилась о другом человеке, тоже скрывающемся под маской.

Она поехала на автобусе в «Марклинн», зная, что он должен быть там.

Пройдя в холл «Марклинна», она обнаружила приют почти пустым. Как будто семья совсем разрушилась, после того как Болеутолитель отрезал столько ее частей. Рив посмотрела в зловещие глаза богинь судьбы.

Эдгар Чузо сидел в кресле, глядя в пустой экран телевизора.

— Что же это такое? Что же так много смерти? — громко сказала она, и это как будто включило старика.

Но он проговорил лишь:

— Пришел бродяга Эдди привел с собою Фредди…

Виктор Тремалис собрался в последний раз спуститься в метро. Болеутолителю было бы слишком холодно ходить по улицам. Эйвен Шустек мертв, и больше некого убивать наверху. Вот как просто.

Он будет ждать.

В этой комнате оставались частички Американской Мечты. Он смотрел на наручные ремни, хирургическую вату, бобины склеивающей ленты.

Он уже давно ни с кем не разговаривал. Последний раз — с Зудом у автомата с кока-колой.

Теперь ему необходимо было подготовить себя к боли, которая ждала впереди, или, точнее, внизу. Со смертью Шустека единственным источником силы, который позволил бы ему перенести боль, оставалось самоистязание. Он выпихнул Шустека на улицу играть роль главного героя, а сам укрылся в туннеле. А все зачем? Мудрец Чузо точно сформулировал: если бы он просто-напросто прижал Рив где-нибудь в уголке и по-дружески трахнул, все его проблемы были бы решены. А потом — снова мыть посуду в «Хард-Рок-кафе», снова терпеть от окружающих разные гадости.

Он расхаживал среди обломков жизни Шустека. Одной из его жизней.

— Я сентиментален, — сказал он. Еще одна, последняя попытка, и все будет в прошлом. Он, наконец, нашел именно то, что ему подходит. — Я подчиняюсь тебе, Эйвен.

Виктор подумал, что говорит, как персонажи книги Элгрена «Никогда не настанет утро».

Утро настанет, это точно. Оно спустится туда, вниз, в туннель метро. После того, как он решится Иисус о Иисус дай мне силы

Формы из стекловолокна, заменившие за последнее десятилетие гипсовые повязки, были очень просты, как изделия из папье-маше, и вместе с тем сохраняли твердость стекловолокна… В детстве Тремалис посещал художественный класс, где дети надували воздушные шары, потом наклеивали на них полосы газет и покрывали темперными красками. Мисс Кэмит называла эти произведения «африканскими масками». Его одноклассники дали Виктору прозвище Бобовая Голова…

Форма, найденная в комнате Шустека, оказалась вполне подходящей для руки, он закрепил твердые петли на большом и указательном пальце. Форма была почти такой же легкой, как «африканская маска», покрывая руку наподобие длинной дамской перчатки.

У Шустека были патрульные журналы, а у него — дневники. Сейчас он думал об одном из них. Дисциплина. Постоянное обучение, дурному или хорошему. Извращенному или рациональному.

Вспомнив про этот дневник, который он назвал «Это Мое Тело», Виктор начал обливаться потом. Он посмотрел на форму, плотно облегающую его руку, и стал медленно сгибать мышцу под слепком. Он потел все сильнее и сильнее, и вот уже ткань под твердым веществом стала влажной, все там стало таким. Какими танцовщики заканчивают выступление в переполненном душном дансинге. Нет он не должен нет он не хочет думать о Рив нужно выкинуть этот слепок швырнуть камушки в море о у него есть камушки здесь нет корзины с крышкой его штаны были спущены до щиколоток, обнажив грязные коричневатые пятна на белье член вялый как лица людей внизу в холле яички прижались друг к другу он их напугал своими мыслями он вытянул руку локтем наружу

Опустил ее вниз к области между трусами и членом.

Схватил холодный член свободной рукой.

Приблизил к щели между «перчаткой» из стекловолокна и ладонью.

Еще ближе, так, что вырвавшийся кусочек ваты пощекотал головку члена как бы в любовной прелюдии.

Он мягко воткнул его внутрь, мертво спящая штуковина сминалась, укорачиваясь вдвое. Мягко очень мягко он стал теребить свою плоть, вталкивая внутрь погода ухудшилась он стоял на коленях как нищий с трясущейся протянутой рукой капли мочи вытекли на ладонь под твердым стекловолокном и он ощутил влажность алую влажность на своей просящей ладони

— Бьюсь об заклад, что твой друг Виктор там, в холле, воображает себе, что у тебя «цыплячья нога», — сказал Чузо.

— Что, простите? — Он совершенно ее ошарашил. Стоя прямо перед ней, он закрывал дорогу. Болезненно ухмыляясь. В руке Чузо держал пачку бумажных пеленок.

— Я знаю, — глубокомысленно произнес мудрец. — Рив спрашивала себя, где же Слэппи, Карл и все остальные. Как будто все ушли, скрываясь от Болеутолителя. Все, кроме Вика Трембла. Он был там, в комнате Мечтателя, — закончил Чузо, покачиваясь взад-вперед, чмокая губами и улыбаясь.