Уэйн Сэлли - Болеутолитель
Человек, стоявший перед ним явно не был Болеутолителем. Тот белый, и наверное, старше и полнее. В течение нескольких секунд Эйвен копил слюну, чтобы сплюнуть. Теперь она стекала у него изо рта, теплая и густая.
Он крепко сжал в руке под одеялом острый кинжал. Бен Мерди снабдил их не только инвалидными колясками. Слюна капнула на одеяло. Темная, как кровь.
— Теб-б-бя об-б-бманули, — его веки затрепетали, как будто под свинцовыми грузиками.
— Нечего изображать из себя придурка, меня этим не проймешь, — Рэй Льюис подошел поближе, шаркая подошвами.
Шустек моргнул. Лучше вообще не реагировать. Что ж, пусть этот парень говорит, что ему нравится.
— Ну ты и чудище, — неожиданно мягко сказал незнакомец, — Прямо как людоед из сказки.
Шустек не думал, что выглядит таким уж громоздким под этим одеялом. Ну разве что на фоне этого худющего чернокожего парня.
— Полюбуйтесь-ка, тут прямо пещерный человек перед нами, — парень как будто разговаривал сам с собой, а не с Шустеком, который принял его за нарка, а не за отощавшего от недоедания бедолагу.
— Пж-пож-жа-жа-лей-лей-те, — неожиданно для себя Американская Мечта задрожал от страха.
В это мгновение незнакомец толкнул кресло назад, вглубь какого-то двора. Кресло двинулось по брусчатке, удаляясь в темноту. Новая волна боли залила тело Шустека.
Под бежевым одеялом, которое, намокнув, приобрело коричневый оттенок дерьма, Эйвен сжал стилет, как сжимает обеденный нож страшно проголодавшийся человек. Еще один толчок и Шустек начал действовать.
Выскочив из кресла и расправив плечи, он гордо сказал Болеутолителю: «Я — АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА, Я ЗАСТАВЛЮ ТЕБЯ ОБМАРАТЬ ШТАНЫ».
Болеутолитель сделал шаг вперед; ореол света, окружавший маску палача, спустился к центру лица, оставив видимым только торчащий кроваво-красный язык. Столкнувшись с твердой уверенностью в глазах героя, он отшатнулся назад.
«Я НОВЫЙ НАРКОТИК, — прошипел Американская Мечта сквозь безупречно белые ровные зубы. — ПОПРОБУЙ МЕНЯ».
В воображении. Все лишь в воображении. Одеяло цвета дерьма, бывшее бежевое, стало теперь теплым, потому что Шустек обмочился.
Рэй Льюис бросил быстрый взгляд на появившееся темное пятно.
— Как я люблю этих маленьких цыплят, — пропел он, ухмыляясь. Как раз его зубы были безупречно ровными.
* * *— Слушай, я же знаю, кто ты такой, парень. — Яростный плевок Льюиса смешался со слюной Шустека.
Он схватил подлокотники кресла руками. Совсем рядом с его ножом.
— Видишь ли, дружок, мы вместе с Ти бывали в тюряге, и Гладкий знает того уличного придурка, ну, проповедника, понял? А тот знает тебя. Просто, как пирожок в кармане, — белые зубы сверкали во тьме.
Чернокожий потянулся к своему ремню. Дождь хлестал по его мокрым рукам.
Шустек выпустил пузырек слюны. Он все еще представлял себе, как сбивает врага с ног.
Даже после того, как негр вынул свой собственный нож.
— Ты ведь наверняка получаешь какое-нибудь пособие по инвалидности, ну, там от штата или еще откуда-нибудь, ты же ни хрена не работаешь.
Американская Мечта сокрушил врага силой своей непоколебимой воли. Благодарность города будет тихой и незаметной. Публично же он будет объявлен линчевателем, разнузданным свободным охотником. Лежа перед ним на земле, Болеутолитель молит о пощаде, которую не дал ни одной из своих многочисленных жертв.
Шустек обыскал его. В одном из карманов он обнаружил кислоту в пластмассовой бутылочке, в которой обычно держат раствор для хранения контактных линз. На бутылочке была наклейка с надписью «СОЛЯНАЯ КИСЛОТА». В другом кармане он нашел миниатюрную паяльную лампу и набор китайских ножей. Тут Болеутолитель попытался подняться. Американская Мечта нанес новый удар, и череп убийцы, казалось, треснул, врезавшись в асфальт. «Я — АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА, — воскликнул он. В ОДНОЙ РУКЕ У МЕНЯ ДИНАМИТ, А ДРУГАЯ СЖАТА В КУЛАК. Я ТЕБЯ УНИЧТОЖУ, ГЛУПЕЦ».
Болеутолитель обмочился от страха. Он оказался слабаком по сравнению с грозным Человеком-С-Восьмой-Улицы. Его дьявольское царствование законч…
Чернокожий держал в руке нож.
— Ты Болеутолитель? — спросил Шустек, как спросил бы герой, оказавшийся в ловушке в логове врага. Сейчас тот расскажет свою историю, про метеор, который принес голоса, заставлявшие его убивать и кромсать на куски искалеченных людей. А может быть признается, что он дантист, заразившийся СПИДом от одного из своих пациентов и убивающий теперь своих жертв зубоврачебными инструментами.
Шустек подготовился, сжимая в руке рукоятку кинжала, темную, как материнская утроба, и безжалостную, как могила.
Но в этом городе иногда все происходит совсем не так, как ты задумываешь.
— Я — Болеутолитель? — рука, сжимающая нож, картинно прижалась к груди. Голодающий трагик.
Шустек не успел сообразить, что произошло в следующее мгновение. У него не было времени даже поднять свою руку с кинжалом.
Дождь перешел в сырой туман. Все это напоминало припадок, который никогда не длится долго.
Рэй Льюис полоснул по горлу Эйвена Шустека; четкая дуга прорисовалась от нижнего края левого уха. Лезвие аккуратно перерезало мышцы, трахею и левую сонную артерию. Шустек откинул голову назад. Кровь его густыми ручьями хлынула на одеяло, образуя там лужицу, которую в темноте можно было принять за жирную подливу к мясным блюдам.
— Я — поганый мистер Болеутолитель? — Сама мысль показалась Льюису столь оскорбительной, что оправдала содеянное и приглушила разочарование, возникшее от того, что в кармане ненормального ублюдка он нашел всего лишь несколько сраных баксов.
— А ты, значит, Американская Мечта.
И он рассмеялся так громко, что Дин Коновер, шагавший по Мэдисон-авеню, услышал его. Рэй Льюис вытер лезвие ножа о лоб Шустека. Потом сбросил тело на землю и еще раз обшарил его в поисках денег. И убедился, что мертвец был не так глуп, как могло показаться. Носил с собой лишь самую малость.
Закончив поиски, Льюис пошел по направлению к выходу из двора.
Он снова засмеялся и в последний раз обернулся.
— Ну вот, — произнес он, обращаясь к трупу, — Теперь можешь мечтать.
Глава 49
Для обоих это оказалось неожиданностью. Коновер шагал вперед, представляя себе, что дождь — это пальцы Рив Тауни, ласково перебирающие пряди его светлых волос, и ее язычок, притрагивающийся к его шее за воротником. Он слышал голоса, слышал смех Льюиса. И, наконец, увидел его самого.
Все еще с ножом в руке. Дождь мочил лезвие.
Коновер только отключился от своих фантазий и едва начал реагировать на Происходящее. Он еще видел тающий перед глазами образ желанного разреза между молочно-белыми бедрами, когда острое лезвие вошло в его живот как раз под грудной клеткой. И там сломалось.
Коновер рухнул на землю; в его голове вертелись какие-то обрывки слов и мыслей. Льюис тоже плохо соображал, ощутив внезапный выброс адреналина в кровь. Он лишь утром прочитал в газете, что его угораздило прикончить фараона. Он помчался по Мэдисон-авеню и потратил деньги Шустека на бутылку виски и красный перец в первой попавшейся закусочной.
Коновер лежал на спине, дождь хлестал его по глазам. Он пытался вспомнить тот самый анекдот, который не успел рассказал Мэферу. Про еврея и ирландца в самолете.
Ага, там, значит, самолет благополучно совершил посадку после поломки двигателя, и вот этот парень смотрит на своего приятеля-иудея в очках и вдруг видит, что тот перекрестился. Он спрашивает, эй, чего это ты крестишься, я же точно знаю, что ты еврей? А тот еще раз крестится и говорит, да я, дескать, просто проверяю, всели у меня цело: очки, яички, бумажник и ключи.
Коновер вынужден был поспешить с анекдотом, чтобы успеть напоследок уладить свои дела с Господом.
Но ему хватило времени только на Во имя Отца.
Когда же он попытался выговорить и Сына, то вдруг почувствовал, во-первых, что у него встал член, и, во-вторых, что он обмочился. И тут он умер.
Глава 50
Газета «Чикаго трибюн» девяносто пять процентов своей первой полосы отводила главным международным и национальным новостям, таким, как переворот в Либерии или переговоры о заложниках в Ливане и т. п., а местным новостям — лишь когда они касались политики. Все прочие местные новости содержались во втором разделе, в «Чикагской тетрадке» газеты.
Однако, из этого правила бывали исключения, например, в случае убийства полицейского. И вот, хотя Дин Коновер был в тот день свободен от дежурства и, таким образом, принадлежал «второй тетрадке», но его убийство оказалось связанным с эпопеей Болеутолителя. А Болеутолитель неизменно попадал на первую полосу, потому что маньяк-убийца, не пойманный перед выборами, это, сами понимаете…
