Инна Тронина - Ночь с четверга на пятницу
И всё-таки, уже устраиваясь в самолётном кресле у иллюминатора, Сибилла поняла, что слабость сегодня одолела её. Мать не могла перестать думать о сыне, ясно понимая, что это недопустимо. Так можно сойти с ума, если немедленно не мобилизоваться, не встряхнуться, не переключить внимание на другое…
Она представляла своего мальчика таким, каким не видела никогда. Он лежал на куче мусора — раздетый, весь в крови. Рядом стоял грузовик, и суетились люди — в форме и без. Они разворачивали носилки, махали жезлами и что-то кричали. У всех изо рта шёл пар.
Сибилла проснулась и поняла, что лайнер уже оторвался от полосы и идёт на взлёт. В темноте за иллюминатором не мелькают электрические огни, а мерцают на расчистившемся небе звёзды, которые сейчас стали чуть ближе. И краюшка растущей Луны уже мелькнула за стеклом — непривычно большая и бугристая. Сибилле казалось, что каждый кратер можно разглядеть сейчас на освещённой части этого на самом деле круглого чёрного камня, который летает в пугающей близости от голубой красавицы-Земли.
Сибилла снова заснула, теперь уже достаточно крепко. И в забытьи почему-то громко кричала, спрашивая равнодушные небеса, за что ей выпали такие страдания. Не только гены, а с ними и некоторые внешние черты унаследовал Стефан от Кармен-Кристины Вальдес, навеки оставшейся молодой. Вот так же, как рассказывала потом чилийская бабушка Хуанита, лежала её дочь на берегу реки Мапочо, что течёт у подножья Анд. Студентка столичного университета в прошлом, а после — активная функционерка Союза молодёжи и журналистка, выросшая в богатом доме на холме Сан-Кристобаль и с детства знавшая Пабло Неруду, превратилась в кусок смердящего мяса; и её с трудом смогли опознать.
Отец девушки Луис-Родриго, профессор, гуманист, интеллигент до мозга костей, от пережитого потрясения вскоре скончался. А вот мать, Хуана-Долорес, сумела выкарабкаться. Психиатрическая лечебница спасла её от тюрьмы и лагеря. После ухода Пиночета от власти она рассказала внучке Сибилле-Марии всё, что сама сумела выяснить к тому времени.
И в этом запредельно-кошмарном сне Сибилла бегала от одного тела к другому, валявшемуся на подмосковном снегу, и никак не могла решить, с кем остаться, — с матерью или с сыном. А потом поняла, что мечется между двумя могилами своих мужей, но почему-то невольно ищет третью, где зарыт отец Стефана. Ищет и не находит…
— Проснитесь! Проснитесь, пожалуйста! Вам плохо?
Стюардесса трясла Сибиллу за плечо. А она, впервые в жизни, не могла взять себя в руки, вернуться к реальности. С трудом разлепив саднящие веки, Сибилла пробормотала что-то по-шведски, благодаря за заботу.
— Всё в порядке, я просто устала. Был тяжёлый день… Извините, если побеспокоила.
Сибилла села прямо, но тут же откинула голову назад. В ушах шумела кровь, перерывая рёв двигателей. А в онемевшие руки будто спились сотни крохотных иголок.
— Можно стакан воды?
— Да-да, конечно! — с готовностью отозвалась подтянутая блондинка.
Она сделала знак своей напарнице, более крупной, с чёрным узлом волосы на затылке.
— Если хотите, вам окажут помощь. Тут доктор есть — вон, наискосок от вас сидит. Может посмотреть…
— Нет, не нужно! — Сибилла с жадностью глотнула холодной воды, и ей стало легче. — Вы очень добры, и я постараюсь не тревожить вас.
Этот путь был недолгим, и вскоре объявили посадку. Расстегнув ворот, словно желая глубже вздохнуть, Сибилла быстро проверила оба тайника, убедилась, что там всё в порядке. А потом про себя решила непременно подать в отставку и уйти на покой, потому что всему есть предел. Если Стефан ещё жив, мать никогда больше его не покинет.
Рядом сидела женщина с ребёнком лет трёх, который всю дорогу ныл, выкручивал матери руки, требовал отпустить его побегать по проходу. Он поминутно хотел то пить, то писать, и никакие многолетние занятия по секретным методикам спецслужб не помогали Сибилле избавиться от раздражения. Больше всего ей хотелось отругать и отшлёпать маленького тирана.
А на соседку материнская любовь действовала, как наркотик. Она терпеливо уговаривала милого Славика подождать до дома, а уж там мамочка обязательно всё купит ему и даст. Кстати, виноватой во всём оказалась именно Сибилла, которая своими стонами разбудила Славика. Он, видите ли, гиперактивен, и его трудно успокоить…
Шасси коснулось бетонки, и в салоне раздались благодарные аплодисменты. Славик опять заныл, требуя пропустить его к окошку. И никак не мог понять, почему эта патлатая тётка с «аляске» не сюсюкает с ним, как другие, а только морщится и хочет поскорее сбежать от них, но пока не может.
— Вы в состоянии идти? — Блондинка в форме никак не могла забыть о приключившемся в воздухе казусе. — Если вам нужен сопровождающий, посидите немного, я сообщу…
— Нет, что вы! Ни в коем случае!
Сибилла поднялась и с удовлетворением ощутила в теле прежнюю силу. Глотая принесённую воду, одна незаметно бросила под язык одну из тех таблеток, которые могли воскресить и полумёртвого.
— Я пойду сама. Ещё раз прошу прощения за испорченный рейс…
Теперь ей казалось, что всё происходит слишком медленно. Трап ползёт, как черепаха; а после пассажиры, как коровы, еле шевелят ногами. Остаётся только добраться до гостиницы «Пулковская», взять там одноместный номер и как следует выспаться. А уже утром связаться с информатором по фамилии Алпатов, живущим на Пушкинской улице. Выбери она поезд, адрес оказался бы прямо под боком. Но всё-таки глупо тратить на дорогу шесть часов, когда можно обойтись одним.
Наконец-то стих вдали сверлящий писк Славика, и всё происшедшее в полёте показалось дурным сном. Сибилла первая вскочила в автобус, распахнувший двери у остановки. За ней повалила толпа с чемоданами, тележками, коробками, кейсами и сумками. Сибилла поставила на колени маленький саквояж и порадовалась, что хоть сейчас не нужно брать «бомбилу».
Но почему-то снова представился несносный мальчишка, который ударил мать по щеке; та перед посадкой пристёгивала его ремнём. И Сибилла вдруг вспомнила другой, очень долгий рейс. Тогда ей было семь лет, и она взахлёб ревела на весь салон, звала свою маму.
Она была уже достаточно большой, и потому запомнила ставшую знаменитой фразу по радио: «В Сантьяго идёт дождь», что послужила сигналом для начала пиночетовского путча. На самом деле ярко светило солнце — в южном полушарии сентябрь был весенним месяцем. А вот она родилась осенью, семнадцатого апреля. И потом долго не могла привыкнуть к тому, что в Швеции всё по-другому.
Отца девочка знала в то время плохо; крепко подружились они потом. Харальд Юхансон, левый по убеждениям, без памяти влюбился на одном из многочисленных молодёжных фестивалей в жгучую красавицу-чилийку. Та, отрицая ханжество католической церкви, давно уже предавалась свободной любви, и не скрывала этого.
О том, что у него появилась дочь, Харальд Юхансон узнал от матери Кармен-Кристины. Хуана-Долорес Сааведра де Вальдес совсем не хотела, чтобы в их доме росла незаконнорождённая девочка. Будущая тёща Харальда, дама хоть и либерально настроенная, но крайне набожная и правильная, готовилась преодолевать многочисленные преграды на пути к счастью своей безалаберной девочки. Но молодой шведский дипломат прилетел в Сантьяго, как на крыльях, прижал к сердцу голубоглазую светловолосую малышку и сразу же заметил, как похожа она на многих его родственников.
В отличие от подавляющего числа женщин, Кармен-Кристина совершенно не желала идти к алтарю со случайным, в сущности, любовником, и уступила лишь ради спокойствия родителей. Младенца окрестили Марией и пока оставили жить на вилле, на океанском побережье, где имела дачи вся тогдашняя чилийская элита.
Харальд приезжал к дочери раз в месяц, и Мария радостно встречала его, но в Швеции до семи лет не бывала. Незадолго до переворота Юхансон предупредил Кармен-Кристину об опасности и настоятельно попросил уехать из страны вместе с ним и дочерью. Но та отнеслась к этим словам, как всегда, легкомысленно. Даже когда «гориллы» уже выступили, и началась бомбардировка президентского дворца «Ла Монеда», Карман-Кристина согласилась лишь отдать ему дочку, но сама осталась в охваченной беспорядками столице.
Она была влюблена в Виктора Хара, знаменитого певца и члена ЦК Коммунистической молодёжи Чили. Матери Кармен-Кристина успела шепнуть, что лучше умрёт вместе с ним, чем будет прозябать где-то в Швеции, вдали от родины. Так оно и случилось — оба они не вырвались из «фильтра» на Национальном стадионе Сантьяго.
А девочку Марию привезли в Швецию, где дали ей ещё одно имя — Сибилла — честь матери Харальда. Тогда и началась её жизнь — неустроенная, бурная, полная риска и страданий. А в прошлом осталась уютная вилла, сад, океанский пляж, подступающие близко к океану высоченные горы. И город, ярусами спускающийся вниз, к причалам.
