Илья Рясной - Табельный выстрел
Савельев застыл как соляной столп. Голова закружилась, сердце кольнуло. Все эта проклятая нехватка профессионального цинизма.
Подвал был завален телами. Шесть тел! Без всяких признаков жизни.
Савельев поднялся по лестнице, яростно сорвал маску:
— Там целое кладбище. Шесть человек!
— Мертвы? — мрачно осведомился Торопов. — Может, кто жив?
— Связаны веревкой. Убиты.
Глава 8
Не любил Поливанов такие неожиданные вызовы к большому начальству. Тут два варианта. Или выволочка за какие-то нарушения, без которых ни одному оперативному сотруднику жить до сей поры не удавалось. Или в городе произошло что-то настолько серьезное, что начальник МУРа решил проинструктировать лично.
Подполковник нехотя поднялся. Поправил перед зеркалом галстук, пригладил сильно поредевшие после сорока годков волосы. Нацепил очки на нос, став после этого похожим на какого-нибудь доктора наук. И вышел из кабинета.
Он прошел по опустевшим просторным коридорам Управления. За лифтом спустился по лестнице на третий этаж. И очутился в приемной перед знаменитым кабинетом, в котором в разное время обитали люди, по большей части ставшие легендами уголовного розыска. Любой начальник МУРа — это история службы. Это славные дела. Это приобретения и потери. Это жизнь целых поколений оперативных работников.
В приемной уже собрались все, кого вызывали, — заместитель начальника МУРа Лопатин, старший оперуполномоченный из разбойного отдела Ганичев и капитан Маслов из поливановского отдела.
— Проходите, пожалуйста, — улыбнулась вечно доброжелательная и приветливая секретарша начальника МУРа. — Анатолий Иванович ждет вас.
Кабинет начальника МУРа по обличию не сильно отличался от того же кабинета Поливанова. Такой же тяжелый имперский стиль. Только все побольше, подороже, посолиднее. Тяжелые шторы были закрыты — хозяин кабинета любил полумрак. Зеленая лампа бросала призрачный отсвет на резную антикварную мебель и дубовые панели. Длинный Т-образный полированный стол. Глушащий шаги толстый ковер. Огромный сейф с львиными головами. Книжный шкаф, плотно заставленный книгами — в основном юридическими. Бюст Дзержинского на деревянной тумбе. Портрет Никиты Хрущева на стене.
Поливанов присел с краешка стола, положив перед собой толстый блокнот и остро отточенный карандаш.
Подтянутый, в сером, ладно сидящем костюме, начальник МУРа Анатолий Волков поздоровался с каждым за руку и пригласил присаживаться.
Волков был относительно молод и ощущал на себе груз ответственности — он должен соответствовать своим предшественникам. Тому же несгибаемому Рудину, каленым железом выжегшему бандитизм в Москве во время войны. Уникальному сыщику Парфентьеву, возглавлявшему почти десять лет московский розыск — на его плечи легла и амнистия пятьдесят третьего года, и нелегкий период реформирования ведомства. Подчиненные считали, что Волкову удавалось держаться на уровне — сыщик он хороший, к тому же обладающий тактическим и стратегическим мышлением, и еще абсолютно бесстрашный. Так что его уважали. Он был трудоголик — казалось, дома вообще не бывает, и в любой момент его можно застать в кабинете или на выезде. Прошел все ступени работы, ловил и карманников, и убийц. Слово его стоило дорогого.
— В Свердловской области совершено преступление, относящееся к категории из ряда вон выходящих, — устало произнес Волков. — К сожалению, нашим товарищам не удалось его раскрыть. Принято решение направить в Свердловск под управлением ответственного сотрудника Управления милиции министерства четверых наших наиболее опытных работников. К которым относятся все присутствующие.
Начальник МУРа изложил подробности преступления. От его сжатого рассказа у Поливанова, привыкшего ко всякому, неприятный холодок пополз по позвоночнику.
— Мне звонили из Центрального комитета партии, — Волков поднял палец, будто указывая на небеса, что, впрочем, так и было — звонок начальнику МУРа из ЦК КПСС, где вершатся судьбы страны, да и всего человечества, — это событие действительно значительное. — Настоятельно просили приложить все силы, чтобы покарать виновных. Я хочу, чтобы все поняли — это дело еще и идеологического характера. В стране победившего социализма не может быть подобных преступлений. Не имеют права такие выродки ходить по нашей земле. Жить в нашей стране.
Он упор делал на слово «нашей», притом без пафоса, искренне. Поливанов был согласен с начальником МУРа полностью — в его стране не может быть таких дел. И если случилось такое, то хоть что делай, а нужно восстанавливать справедливость.
— Бригаду возглавит мой заместитель полковник Лопатин. Его правая рука — подполковник Поливанов… Понимаю, товарищи, трудно будет. Чужой город, незнакомый контингент. Но опыт и традиции нашей организации — это не пустой звук… Агитировать долго не собираюсь, — заключил начальник МУРа. — Командировочные получите в бухгалтерии, там вас ждут. Забронированы билеты на скорый поезд на одиннадцать тридцать вечера — есть время добраться до дома и собрать вещи. Если нужна служебная машина, обращайтесь. Жду с результатом, коллеги. Не подведите.
— Не подведем, — сказал Поливанов, не любивший давать голословные обещания, но сейчас уверенный — действительно, они не подведут.
То же самое он сказал, когда под Прохоровкой танк под его командованием пошел на прорыв. И прорвался. И сейчас прорвемся…
Глава 9
До Свердловска добираться чуть больше суток. Замначальника МУРа Лопатин и представитель Управления милиции МООП РСФСР полковник Сидоров с комфортом обустроились в мягком вагоне, где бархатные диваны, кисточки на шторах и чай разносят настырно и безостановочно. Остальным был положен обычный купейный вагон, что, впрочем, тоже неплохо. Поливанов был этому только рад — заместитель начальника МУРа характером обладал педантичным и строгим, любил всех строить по струнке, чем, естественно, не вызывал особых симпатий у подчиненных. Порфирия Ивановича Сидорова, второго по должности человека в системе уголовного розыска РСФСР, Поливанов до этого момента видел пару раз. Тот был уже в летах, по слухам — отличный организатор и в быту абсолютно бесконфликтный человек. К подчиненным относился ровно и добро, но требовал выкладываться на двести процентов, что, впрочем, никого не пугало. МУР всегда и работал на пределе сил и за пределом. Так что с представителем Управления милиции МООП РСФСР, скорее всего, все сложится нормально.
— Провожающих просим покинуть вагон. — Через пять минут после этого объявления поезд так мягко тронулся с места, что казалось, это перрон пришел в движение. Праздничные башенки Казанского вокзала поплыли назад.
Проводница прошла по вагону, собрав билеты. После чего пассажиры принялись обустраиваться в купе, где им предстояло ехать больше суток.
Владимир Маслов забронировал себе верхнюю полку. Поливанова, с учетом возраста и начальственного статуса, уговорил на нижнюю.
— Вам, как аксакалу, тоже исключительно нижняя полка положена, — принялся Маслов за Ганичева.
Ганичев на самом деле был старше всех в группе. В прошлом году ему стукнуло пятьдесят, хотя по нему и не скажешь — слишком уж энергичен и эмоционален. Был он широкоплеч, невысок, лыс, с кустистыми сросшимися бровями и чем-то смахивал на Соловья-разбойника из фильма «Илья Муромец». Начинал он службу в милиции еще до войны — постовым, потом участковым. В войну нашел себя в СМЕРШе, и от многих тогдашних привычек не мог отвыкнуть до сих пор. В МУРе начинал в легендарном отделе по борьбе с бандитизмом, сейчас гонял разбойников. Был он личностью широко известной в узких кругах, где-то даже эпической. Как Василь Иваныч Чапаев, он больше предпочитал не аналитическую работу, а кавалеристские наскоки и грубый нажим. Надо отдать должное — задержанных он щелкал как орехи.
Маслов принялся, пыхтя, запихивать в пространство под потолком здоровенный уродливый чемодан из модного синего кожзаменителя с непонятно зачем прилепленными металлическими уголками, да еще подозрительно распухший.
— Вован, — хохотнул Ганичев, глядя на его мучения. — Зачем тебе такой большой чемодан?
— Да это разве большой чемодан? — делано удивился Маслов, у которого были одесские корни. — Вы таки не видели больших чемоданов.
— Он в нем задержанных возит, — хмыкнул Поливанов.
— Ну разве много задержанных можно поместить в такой чемодан? Так… Нет, товарищи подполковники, в нем всего лишь партикулярная форма одежды. Неизвестно, на сколько едем. И немножко книжек, поскольку после того, как я научился читать, не могу избавиться от этой дурной привычки. И таки там немножко еды.
— На всю командировку, — кивнул Ганичев.
— Да только на завтра.
