Илья Рясной - Табельный выстрел
— Мое, не отдам. Там сокровища всей моей фамилии!
Оперативник в долгу не остался:
— Бриллианты тещи.
Они поняли, что общий язык найдут.
«Нашли друг друга массовики-затейники», — усмехнулся про себя Поливанов.
Руководство расположилось в шикарном просторном черном шестиместном «ЗИМе». Поливанов с коллегами устроился в синей «Победе» с красной надписью: «Милиция». Их сопровождал тот самый рыжий, представившийся капитаном Сергеем Абдуловым, оперуполномоченным областного убойного отдела.
— Что ж вы преступный элемент не давите, свердловчане? — барски осведомился Маслов. — Вот приходится вас в свободное от подвигов время навещать.
— А, ну если вы у себя весь криминальный элемент передавили, так добро пожаловать, — отвечал Абдулов. — Гостям всегда рады.
— Да на раз-два сделаем. Как танком всех закатаем, — добавил Маслов, вспомнив красочные рассказы танкиста.
— А мы, дикие и убогие, поучимся…
Машины остановились на стоянке перед гостиницей «Большой Урал» на улице Красноармейской, в самом центре города, рядом с оперным театром и Уралоблсовнархозом. Шестиэтажное длинное здание с балкончиками и портиками под крышей, построенное в стиле советского конструктивизма в 1931 году, было недавно отремонтировано. Потолки высокие, все достаточно помпезно. Эдакое лицо города.
Заместитель начальника областного Управления провел по номерам лично, переписал гостиничные телефоны. Сидорову достался огромный люкс, даже с телевизором и холодильником! Лопатин поселился рядом с ним в одноместном номере. Поливанов и компания разместились в трехместном. Там было просторно, имелся балкон, радио, стол с настольной лампой, два кресла, широкие мягкие кровати — чистенько, уютненько, все по делу, без особых излишеств. Горячая вода круглосуточно. Понравилось. А что втроем — так оно веселее.
— Отлично, — отметил Поливанов на вопросительный взгляд заместителя начальника областного Управления.
— Ну, вот и хорошо. Отдыхайте после дороги. А там заедем — на обед отвезем. Потом совещание.
— Нет, так не пойдет, — возразил полковник Сидоров. — Вещи бросили. Считай, устроились. Едем на совещание.
— Как скажете, — кивнул Рославлев. В его голосе, с одной стороны, тревога от такого напора, а с другой — некоторое удовлетворение.
Не секрет, что обычно таких приезжих варягов встречают с определенным опасением. Во-первых, присутствует элемент ревности — мол, наверху решили, что сами не справимся, и послали на нашу голову. Во-вторых — дел невпроворот, а тут экскурсантов еще води, показывай им, рассказывай, но толку все равно ноль будет, поскольку земля не их. Да еще по приезде в столицу в неподходящем свете все отразят. Но после слов представителя Управления милиции министерства у местных появилась надежда, что приехали не экскурсанты, а работяги. И может быть, на самом деле помогут. Конечно, будет обидно, что сразу сами не справились. Но сейчас главное найти выродков. А вся дипломатия — это уже потом, это не главное.
На совещании в просторном кабинете с новомодной мебелью, с портретом руководителей государства, заместитель начальника областного Управления кратко изложил диспозицию:
— После поступившего на ноль один звонка о возгорании на место выехала пожарная команда в составе двух спецмашин. После ликвидации очага возгорания в подполе сгоревшего частного дома обнаружены трупы шести человек.
— Что известно по погибшим? — спросил Сидоров.
— Погибли хозяин дома Фельцман Давид Георгиевич, приемщик утильсырья на колхозном рынке. Его жена Елена Львовна. Десятилетняя дочь Валентина. Зять Василий Оленин, его жена Роза Давидовна.
И Рокотова Даяна Игнатовна, врач-педиатр местной поликлиники.
— Как они там собрались все вместе? — спросил Поливанов.
— Судя по восстановленным нами событиям, бандиты под каким-то предлогом проникли в дом к обычно очень осторожному Фельдману, который очень не любил незваных гостей. Потом, наверное, вымогали спрятанные деньги. Зять с женой собирались к ним прийти вечером. Скорее всего, бандиты были уже дома и вынуждены были напасть и на них. Что касается врача, то в регистратуре имеется вызов на дом в связи с резями в желудке девочки. Поскольку вызовов было много, врач на улицу Крылова добралась только вечером. И тоже попала в разряд нежелательных свидетелей… Смерть Елены Львовны наступила от сердечного приступа. Остальные были удушены, зарублены или зарезаны.
— То есть с самого начала они шли не убивать? — спросил Лопатин. — А потом решили прикончить всех, кто мог указать на них?
— Это вопрос. Некоторые данные указывают на то, что бандиты шли именно убивать. И жечь.
— Надо на месте осмотреться, — сказал Сидоров.
— Пожалуйста, — кивнул Рославлев. — Место происшествия после осмотра не трогали, оно охраняется. Вас ждали.
— Спасибо за это, — кивнул Сидоров. — Поехали?
Рославлев снял трубку:
— Двадцать четвертую и мою машину на выезд…
Глава 10
Грек опустошил бокал шампанского. Пил он его, как водку, в два глотка. Прикрыв глаза и уносясь душой куда-то вдаль.
Жило в нем воспоминание далекого, теперь уже будто чужого детства. Мальчонка он был грамотный, подворовывал в числе прочего и дешевые дореволюционные сытинские брошюрки беллетристики из книжного магазина на углу рядом с домом. В них и читал взахлеб про буржуев — а там все ананасы в шампанском, пузырьки шампанского, брызги шампанского, ванны из шампанского. Этот напиток манил его несказанно. И не важно, каков он на вкус. Грек пробовал и чифирь, и гуталин, и ерш, и химию — лишь бы забыться в длинные полярные ночи в колонии. Пил на воле и хорошие грузинские вина, и армянские коньяки. Но в этом хрустальном бокале, наполненном шампанским с отрывающимися и рвущимися вверх пузырьками, главным был не вкус и градус, а сказка иной жизни, которая не поблекла для него до сих пор. Дорогие костюмы, изысканное общество, деньги, деньги, деньги. Все то, что отняла проклятая Совдепия. Без господ большевиков вся эта сладкая жизнь могла бы быть его жизнью.
Его предки владели крупными мануфактурами в Самарской губернии. Были у них и балы, и приемы, и рестораны с серебром и хрусталем — все было. Грек вырос на сытинских книжках и воспоминаниях отца о прошлых временах. И они прошли с ним через все невзгоды.
Мать его сгорела от чахотки в двадцать пятом, когда ему стукнуло пять лет, и он ее не помнил, о чем никогда не жалел. Зато хорошо помнил вздорного, горячего на расправу отца, который пил с каждым годом все больше. И спьяну долдонил что-то об этом их потерянном семейном рае. Попутно прививая сыну ненависть к «товарищам» и «Совдепии» с помощью тумаков — грубо, прочно.
В отце сохранилась семейная купеческая жилка. И в НЭП он жил очень неплохо, заведя свое дело по торговле мукой и бакалеей, прикармливая с рук и товарищей в местных властях, и расплодившихся бандитов, и даже чекистов. Он был хитрым и ушлым. После НЭПа устроился тоже нормально, заведовал советской вещевой базой. Жрали тогда они от пуза. И отец не уставал внушать сыну, что красть у советского государства — это честь, а не грех. Сынуля творчески развил эту мысль, придя к выводу, что красть вообще не грех — у кого угодно. И связался с компанией, которая ему эту идею помогала реализовать на практике.
А там пошло-поехало. Еще пацаном стоял на стреме, когда блатные чистили склад местной текстильной фабрики. Хватанул свой первый стакан водки, который ему поднесли на малине за правильность и стойкость.
Вся эта идиллия закончилась в 1935 году с визитом в контору отца сотрудников НКВД и с последующим арестом и конфискацией имущества. Вменили отцу и чуждое купеческое происхождение, и антисоветскую деятельность — благо по пьяни он часто ругал власть, порой не задумываясь, перед кем раскрывает душу. Но подоплека была в том, что он проворовался по-крупному, и, чтобы не возиться с длинным и труднодоказуемым хозяйственным делом, его пустили по антисоветчине. Тогда многих расхитителей и взяточников пускали именно по статье за антигосударственную деятельность — так было проще.
После папашиного задержания Грек сбежал из своего города от греха подальше. Братва охотно приняла его в свои объятия.
— Вор ворует, а фраер пашет, — сказал на малине пахан Прокоп. — Ты теперь наш. Нет у тебя отныне ни дома, ни семьи, ни барахла. Только мы у тебя есть.
Погоняло ему тогда первое дали с учетом происхождения — Саша Мануфактура. Уже много позже он стал Греком.
Потом были отсидки, тяжелые испытания и веселые загулы. Все было. И никогда Грек не жалел о том, какой путь выбрал. Никогда бы он не смог жить в Совдепии своим. Только вот что тот рай с ваннами из шампанского по-прежнему недостижим, как и в детстве, — вот это жалко. Как бы он хотел провалиться в тот мир…
