Илья Рясной - Табельный выстрел
На совещании звучали адреса — Остоженка, Фили, Арбат. Для потомственного москвича это были как слова песни. Улицы огромного родного города, живущего своей насыщенной, правильной жизнью. И Поливанова всегда корежило от мысли, что ее портят какие-то поганцы. Они как кляксы на страницах доброй красивой книги. Давно он уже утратил былой юношеский максимализм и понимал, что не сможет уничтожить ни ту чернильницу, ни то чернильное перо, которое ставит эти кляксы, — преступность полностью ликвидировать если и удастся, то не в обозримом будущем. Но выводить эти кляксы и поддерживать чистоту страниц у него получается очень даже неплохо.
После совещания Поливанов пробежался глазами по сводкам происшествий. Ничего для себя интересного не обнаружил. За сутки ни убийств, ни тяжких телесных повреждений, ни изнасилований.
Пообедал в столовой в здании Управления, которую недавно, на радость сотрудникам, шерстил районный отдел БХСС, после чего готовка и ассортимент заметно улучшились.
После обеда его вызвали в бюро пропусков в правом крыле здания. Начальника отдела МУРа хотел видеть вор, которого два года назад пришлось отправить в места лишения свободы. Тот только освободился условно-досрочно за хорошее поведение. Был полон стремлениями забыть о преступном прошлом навсегда. Но не тут-то было — натолкнулся на преграду.
— Помогите устроиться, Виктор Семенович, — попросил раскаявшийся вор, опасливо озираясь на многочисленных людей в милицейской форме. — Брать не хотят на работу слесарем в таксопарк — говорят, ранее судимый, ненадежный, своих несунов хватает.
— Посмотрим, чем помочь вашей беде, — пообещал Поливанов.
Пришлось звонить в Третий таксомоторный парк на улице Вавилова. Напрямую директору, которого он знал по случаю.
— У него пятый разряд слесаря и руки золотые, — говорил в трубку Поливанов. — И желание жить по-человечески.
— А воровать начнет? — вздохнул директор.
— Тогда опять посадим. Но нельзя отбирать у человека надежду на лучшее.
— Хорошо, — со скрипом согласился директор. — Завтра пусть приходит в отдел кадров.
Уже под вечер у Поливанова освободилось время для работы с бумагами. Как всегда их накопилась пухлая папка. Запрос в исправительно-трудовую колонию строгого режима в Мордовии на установление связей фигуранта, разрабатываемого по разбойному нападению. Поставить подпись под ответом на запрос из Министерства охраны общественного порядка Армянской ССР. Два года назад было уничтожено союзное министерство и остались отдельные, не подчиняющиеся друг другу республиканские структуры. Отсутствие единого контролирующего органа вызывает определенную напряженность в переписке, общении и координации. Растет бюрократия, бумаги. Этот реформаторский шаг иначе как непродуманным, а то и более грубо, назвать было нельзя. Да и название какое-то нелепое — ООП. С самого начала оно заняло достойное место в байках и анекдотах. Типа — железнодорожный отдел охраны общественного порядка теперь называется ЖОООП. Да и помимо этого, такое в деле борьбы с уголовной преступностью накрутили — похлеще кукурузы вышло. Чего стоят хотя бы заявления высокопоставленных лиц, что в скором будущем милиция вообще не будет нужна, народ сам станет бороться с бандитами под победным знаменем добровольных народных дружин. Результат от всего этого шапкозакидательства и непродуманного реформаторства определенный был — Поливанов ощущал, что криминальное напряжение растет, преступность местами снова начинает поднимать голову. Пока ей по этой голове еще есть кому бить. Ну а завтра что будет, когда исчерпается запас прочности, заложенной еще старой правоохранительной системой?
Закончив с запросами, ответами, Поливанов ознакомился с агентурными записками. На одной написал: «Проверить срочно и доложить». На второй: «Проверить информацию, в случае подтверждения принять меры к возбуждению уголовного дела и задержанию».
После этого спрятал папку в массивный старорежимный сейф — завтра с утра раздаст бумаги исполнителям. Уселся в кресло, вытянув под столом ноги. Настенные часы показывали девятнадцать тридцать. Зевнул сладко. И понял, что делать больше нечего.
И в воздухе будто образовалась пустота.
Включил радио «Маяк», которое было создано в этом году и звучало теперь на втором канале абонентских радиоточек. Оно отличалось большей информативностью, оперативностью и меньшей зафор-мализованностью. Каждые полчаса там шли новости. Зазвучал торжественный голос диктора:
«Сегодня состоялся пуск первой очереди Асуанской плотины. На празднование этого события в Египет прибыл председатель Совета министров СССР Никита Хрущёв. На торжественном митинге Хрущёв зачитал указ о присвоении президенту Египта Насеру звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». Ранее Никите Сергеевичу Хрущёву была вручена высшая награда ОАЭ. Это значительный этап в укреплении арабо-советской дружбы».
— Вот же твою ж мать, — вслух выругался обычно сдержанный Поливанов.
Расслабленность слетела с него. Известие покоробило. Особых подвигов во славу Советского Союза у идеологически гибкого порой до неприличия и слывущего мастером политической эквилибристики лидера Египта не имелось. А цену орденам, особенно Золотой Звезде, Поливанов знал по войне отлично. И, по его мнению, цена эта куда больше сиюминутных политических выгод. Впрочем, в последнее время его мало что удивляло. Дорогой Никита Сергеевич Хрущёв много чего учудил малопонятного, а то и неприемлемого в стране. Да что говорить, много в последнее время такого, что откровенно по-дурацки делается. Вслух, конечно, Поливанов, как дисциплинированный член партии, не скажет ничего. Но осадочек-то никуда не денется. Порой ему казалось, что рулевой, держащий в руках штурвал корабля Советского государства, не всегда ясно представляет, куда и как рулить…
От неприятных мыслей его отвлек заработавший динамик внутреннего оповещения. Время от времени он звучал как глас божий — то призывал опергруппу на выезд, то, что гораздо реже, объявлял тревоги в рамках каких-то учений, то кого-то звал к начальству.
— Товарищам Лопатину, Ганичеву, Маслову и Поливанову срочно прибыть к начальнику МУРа. Повторяю…
Глава 7
Главное умение пожарного — это спать. Во всяком случае, в народе об этом ходит немало анекдотов.
Вот один из них. Пожарная вышка, спят двое пожарных, молодой и пожилой. Молодой, проснувшись, спрашивает:
— А правда, есть такая работа, где ничего делать не надо?
— Ох, не лень тебе еще и разговаривать?
Вот так в народе и думают. Мол, все равно им заняться нечем. Вон, спи да листай журнал «Пожарное дело», которого в дежурной части целые пачки за все года. Завалялась даже пара дореволюционных номеров.
В общем-то, старший лейтенант Савельев был совсем не против, если бы все так и обстояло. Когда огнеборец, как их иногда пафосно называют в том же «Пожарном деле», спит, значит, не горят квартиры и фабричные корпуса. Не задыхаются в дыму люди, не в силах выбраться из пылающих помещений и погибающие страшно, как на костре инквизиции. Не сгорает имущество на миллионы рублей, которое так нужно строящейся, растущей стране. Так что сон пожарного — это индикатор спокойствия города.
Вот только, к сожалению, бывает он не так часто, как хотелось бы. Выезды, выезды, выезды. Каждое дежурство обязательно что-нибудь случается. Окурок у заснувшего пьяницы — в результате сгоревшая квартира. Поджог урны малолетними шалопаями — и огонь запросто может перекинуться на деревянные постройки. Короткое замыкание — и угроза того, что дотла выгорит склад древесно-стружечных материалов.
У пожарных много уровней тревоги. Самое страшное — пожары категории сложности «Вызов пять». Это что-то типа пожара на нефтебазе, как в позапрошлом году, когда положение сложилось чрезвычайное, погиб начальник службы пожаротушения. Такое тоже бывает. Огонь — это стихия, которая не щадит никого.
Так что, с учетом изложенного, Савельев больше всего любил спать на работе.
С другой стороны, звук тревоги — это адреналин в крови, риск и азарт. Он боролся с огнем не на жизнь, а на смерть, как его отец с фашистами под Ржевом. Разбушевавшийся огонь был врагом. И Савельев ощущал себя в такие моменты нужным и востребованным. Знал он, что не зря появился на свет, когда в позапрошлом году вытаскивал из пожара, уворачиваясь от обваливающихся балок, двоих маленьких девочек. И когда в последний момент предотвратил взрыв бытового газа, готового снести многоэтажный дом. И всегда было в итоге пьянящее чувство победы. Но бывали и поражения, каждое из которых тяжелой гирькой падает в хранилища памяти.
Тем, кто не обладает бойцовскими качествами и обостренным чувством долга, в их работе делать нечего. Бывает, люди трусят, уходят. Например, Семен Пешкин — образцовый офицер, весь с иголочки, выутюженный, хоть сейчас на парад. Только вот беда — он под любым предлогом уклонялся от выездов и дежурств. А как-то пришел к командиру и покаялся — не могу, боюсь. Сейчас он пожарный инспектор, обслуживает промышленные предприятия, вполне на своем месте, все у него в порядке, по строгости, вот только бывает иногда ему стыдно за свою слабость. А зря. У каждого свое место в жизни.
