Татьяна Степанова - Звезда на одну роль
— Ну, да, да! Он снял фильм по этой пьесе раньше меня. Он о чем-то там догадался! — говорил Игорь возбужденно. — Но это же просто фильм! Пленка! Фальшивка! Разве можно меня упрекать в плагиате?! Это же просто фантом, хотя очень искусный фантом. А я... Я даю своим зрителям не иллюзию, я даю им жизнь такой, какая она есть, была и будет! От которой ничего нельзя ни отнять, ни прибавить. Я даю им почувствовать настоящий и единственный запах жизни. Неповторимый, естественный запах! И не говори мне больше об этом английском дураке!
Анне очень бы хотелось посмотреть какой-нибудь фильм этого Рассела. И как-нибудь потом обозвать его пообиднее в присутствии Верховцева: ее злило то, что киношник доставляет этому ласковому и такому доброму с ней человеку столько неприятностей. Однажды в гостиной она даже увидела видеокассету с его фильмом. Однако Данила тут же забрал ее, сказав, что запись плохая, кассету надо заменить. Больше она Анне так и не попалась.
Она спустилась вниз, прошла на кухню — огромную, сияющую. Такие она видела только в рекламных журналах. За белым полированным столом сидел Данила, пил кофе.
— Привет, проснулась?
— Да.
— Есть хочешь?
— Нет, меня тошнит, я кофе выпью. Он налил ей кофе в прозрачную чашку из небьющегося стекла.
— Я привез тебе еще, отдам позже. Ты только не перебарщивай. Завтра возобновляем репетиции.
— Хорошо.
Он внимательно смотрел на нее: лицо припухло, глаза тусклые, кожа серая. Наркоманка, конченая наркоманка. То, что эта подзаборная потаскушка стала причиной их ссоры с Олли — их первой серьезной ссоры за три года, — уязвляло его. Что с Олли происходит? Ведь не могла же она ему понравиться — такая, с тощими паучьими лапками, птичьим носом? Нет, она ему не нравится, не может этого быть. Даже ревновать — и то было бы смешно. Тогда что же такое с ним происходит?
— Ты Олли не видела? — спросил он.
— Он в репетиционном зале.
— А-а... — Он внимательно следил за ее реакцией. Сучка. Ах ты, сучка — щеки так и вспыхнули! Сучка!
Она тоже смотрела на него и думала: какой классный мужик, только вот сердце к тебе не лежит отчего-то. Наверное, из-за твоего взгляда: холодного, упорного, волчьего. Нет, тебе б я не дала, ни за что не дала, хоть ты в ногах бы валялся, такой весь из себя красивый. А Олли...
— Ну как, не надоело тебе у нас? — спросил Данила, подкладывая сахар ей в чашку.
— Нет. А скоро премьера?
— Скоро. Все уже готово. Вот еще костюмы вам привезу.
— Красивые?
— Очень.
— А себе?
— Я буду в том, что ты уже видела.
— А Игорь, Лели?
— Тоже.
— Значит, эти костюмы только для меня и Олли?
— Для вас двоих.
— Здорово!
Он усмехнулся: «Радуйся, сучка, радуйся».
— Данила, можно тебя спросить?
— Конечно.
— Скажи, а наш режиссер.., он... — Она замялась. — У него жена, дети есть?
Данила отрицательно покачал головой.
— А почему он такой богатый?
— Наследство получил.
— А-а, здорово... И так на спектакли его и просадит?
— А это не нашего ума дело, девочка. Мы деньги получаем, а остальное... — Он беспечно махнул рукой.
— А почему на репетициях мы никогда не играем до конца? — спросила Анна, прихлебывая кофе.
— Как это до конца не играем? С чего ты взяла?
— Ну, мне так показалось, там действие какое-то неоконченное. Пауза и.., и все.
Данила рассмеялся. Громко. Звонко.
— Ах ты, актрисочка из Тулы! Ей кажется! Да для Верховцева пауза — самый главный атрибут. Гвоздь всей постановки. Он же весь на паузах — ты ж должна была это заметить. Недосказанность интригует. Точка в конце — это же так скучно, Анечка! А здесь — полет фантазии. Думай, зритель, домысливай. Поняла?
— Ага. — Она допила кофе, потянулась за сигаретой. Молча курила.
Потом ей захотелось есть — наркотический туман постепенно уходил, уступая место голоду: она не ела почти целые сутки. Данила достал из холодильника холодную курицу, сыр, пакет яблочного сока. Сидел и смотрел, как она ела: как двигались ее скулы, как она впивалась зубами в куриное мясо, как глотала сок, облизывала пальцы. Его душило отвращение. Он ненавидел эту сучку за все — за то, что она живет с ним под одной крышей, за то, что смеет смотреть на Олли, становиться между ними, за то, что она жрет вот так, за то... Но ничего, это не долго будет продолжаться. Не долго.
Аня ела и думала, что курицу надо было разогреть в печке, а то холодный жир невкусный. Дома в Туле, давно, когда была еще жива бабушка, всегда жарили курицу на противне в духовке. И подавали ее к обеду с пылу, с жару.
Глава 31
СЛЕД В СЛЕД
Задержание наемного убийцы Вацлава Клеверовского стало результатом весьма оригинальной оперативной комбинации, задуманной, спланированной и проведенной отделом по раскрытию убийств. Колосов был рад: то, чего он и его коллеги ожидали так долго, наконец-то свершилось. Однако человек — существо капризное и никогда не бывает доволен полностью: Клеверовский, нелегально приехавший в Москву из Таджикистана, где он скрывался последние месяцы, свалился как снег на голову именно в тот момент, когда они были целиком поглощены розыском каменского маньяка.
Теперь же приходилось буквально бегать за двумя зайцами, чего сыщики крайне не любили.
За паном Вацлавом числилось двадцать восемь убийств по всему СНГ. Все эти очень разные дела необходимо было поднять, объединить производством, выработать общую тактику и методику всего — от допросов немногочисленных свидетелей до эксгумации трупов, скрупулезно доказывая вину Клеверовского по каждому эпизоду.
Обычно раскрутку наемных убийц такого ранга брало на себя министерство, но на этот раз сыщики ГУУРа, на шеях которых, словно жернова, висели не раскрытые «громкие» убийства Листьева, Холодова, врача премьер-министра и заместителя министра юстиции, взваливать на себя еще и международного киллера не захотели.
«Это ваш успех, — сказал Колосову куратор из ГУУРа, решивший подсластить пилюлю. — Вы это начали — вы и закончите как надо». Отныне отработка Клеверовского, содержавшегося в «Матросской тишине», и операция «Костюмер» (Никита выбрал это название сам, ориентируясь по той детали, что поразила его более других) шли параллельно.
С момента задержания киллера Колосов вот уже третью ночь подряд ночевал на Белинке, в кабинете. Наступали горячие денечки, а тут еще проклятая простуда привязалась: Никита подхватил насморк, продрогнув на ветру во время выезда на неопознанный труп, найденный в чистом поле в Наро-Фоминском районе. Спасали только крепчайший кофе, аспирин да, чего греха таить, коньяк.
Клеверовский от дачи показаний отказался наотрез. Сразу по задержании они с Колосовым имели короткую беседу на повышенных тонах. На предложение признаться во всем чистосердечно и тем облегчить свою участь пан Вацлав ответил фразой, где изысканная вежливость и виртуозный мат сочетались с непередаваемым мастерством. Он отлично знал, что, кроме «вышки», его ничего не ждет при любом исходе дела, и торопить события не собирался. «Бог с ней, с высшей мерой. Я смерти не боюсь, даже иногда жду ее с радостью, только вы сначала докажите мне, что я ее достоин. Докажите. Попробуйте», — шепнул он Колосову, когда его увозили в «Тишину».
То, что Вацлав смерти не боится, Колосов понял давно. В июле 1995 года он выезжал на совершенное им тройное убийство в Спасские Горы — поселок под Москвой, где располагались дачи сильных мира сего. На одной из дач, похожей на миниатюрный готический замок, произошла трагедия. Зверски были убиты председатель нефтяной компании «Арленс» Борис Свечкаренко и два его телохранителя.
Никита отчетливо помнил тот день. Стояла удушливая жара. Они тогда осматривали место происшествия несколько часов подряд, и казалось, что этот экваториальный день, это жгучее ослепляющее солнце никогда не кончатся, никогда не наступят спасительные сумерки.
Бориса Свечкаренко нашли в постели с тремя пулями в груди. Еще двумя выстрелами в упор убийца снес ему половину черепа, мозги испачкали обои в изголовье кровати. Один из охранников с пулей в сердце лежал на ступенях веранды. Другой, ему распороли живот, пытался спастись бегством: выпрыгнул со второго этажа, высадив витраж в окне. Он прополз всего несколько метров по подстриженному газону. Клеверовский настиг его и добил, даже не потратив лишней пули, ударом ноги сломав шейный позвонок. Солнце плавилось в небесах, термометр даже в тени показывал тридцать градусов. Опергруппа задыхалась от жары, пыли, запаха тронутой тлением плоти — от всего этого адова смрада смерти, к которому невозможно ни принюхаться, ни привыкнуть. Труп охранника на лужайке густо облепили синие мясные мухи.
Эти мухи, вязкая лужа почерневшей крови, вид человеческих внутренностей долго преследовали Никиту в ночных кошмарах. Но особенно его поразила и вызвала непередаваемое физическое отвращение пчела, неведомо каким образом затесавшаяся в мушиный рой. Она прилетела с клумбы георгинов — Колосов видел это собственными глазами — и закружилась над растерзанным человеком, словно слаще меда показался ей запах его разлагающейся на жаре крови. Когда пчела опустилась на траву, Колосов раздавил ее каблуком.
