При попытке выйти замуж - Малышева Анна Жановна
С новой позиции (через новую шель) я увидела очень занимательную картинку: в глубине помещения стоял стол, на нем — настольная лампа, а вокруг стола сидели трое мужчин и две женщины. Одеты они были по-рабочему — в телогрейках, тулупах и спецовках, но даже издалека не производили впечатления строителей или фермеров. Было в их облике что-то неправильное, нелогичное. Странно выглядела норковая накидка, закутывающая шею одной из женщин, в сочетании с телогрейкой. Не очень гармонировала женская ажурная шаль с тулупом одного из мужчин. Одна из женщин все время по-балетному отводила руку в сторону и вяло помахивала ею — нет, точно не доярка.
Лампа освещала только стол и небольшое пространство около него, и понять, что это за помещение, было трудно. Но складывалось впечатление, что все, сидящие за столом, что-то усердно рассматривают на его поверхности…. Да, точно, судя по жестам, компания играла в карты.
Я тяжело задумалась. Странные, по-клоунски одетые люди сидят в холодном (судя по тому, что все они в верхней одежде) помещении, мирно играют в карты. Снаружи — замок, вокруг — забор, а вдоль забора ходят вооруженные охранники. Что бы это значило?
Собственно, я пришла сюда искать несчастных собак — голодных и замерзших; я даже подготовила себя морально к тому, что найду горы собачьих трупов, но то, что я увидела, никак не вписывалось в придуманный мною сценарий.
Сбоку от меня опять зажегся огонек, и я наконец смогла разглядеть, куда меня так влекло последние полчаса. А влекло меня к покосившейся сторожке, или, как говорят иногда, к бытовке — в городах в подобных сооружениях обычно переодеваются строители, а в садово-огородных товариществах в них хранят лопаты. Сторожка, судя по всему, была пристроена к забору снаружи, но попасть в нее можно было только изнутри, войдя через ворота на охраняемую, огороженную забором территорию. Вероятно, поэтому охранники время от времени совершали внешние обходы. Сейчас оба охранника стояли на железном крылечке сторожки и подслеповато щурились.
— Колотун, — глубокомысленно заметил один из них. — Че-то я…
— Давай-давай, — подтолкнул его другой. — Погрелись уже. Не зли командира.
Вид у них был скорее жалкий, чем страшный. Одинаковым жестом натянув шапки поглубже, они побрели в темноту. Я побежала за ними.
Они дошли до ворот, долго возились с запорами, брякали ключами и лениво переругивались. Из их обрывочных реплик можно было заключить следующее: в сторожке сидит некий страшный шеф, который принуждает их совершать постоянные вооруженные прогулки вокруг территории, огороженной забором.
Вернувшись к сторожке, я заглянула в окно. В ней спиной ко мне сидел мужчина внушительной комплекции — на глазок килограмм под сто весом. Сказать о нем что бы то ни было еще не представлялось возможным, потому что сидел он неподвижно и лицо свое тщательно скрывал.
Я проторчала у окна минут двадцать в надежде, что он повернется, но мужик не шевелился.
Вскоре появились охранники, с громким топотом поднялись на крыльцо, отчего сторожка затряслась, как стакан в едущем поезде. Я своевременно спряталась и дождалась, когда они войдут внутрь. После этого, метнувшись к окну, я смогла насладиться только их синими мордами — командир по-прежнему сохранял неподвижность и демонстрировал мне только затылок и упитанную спину.
Между тем ноги мои уже потеряли всякую чувствительность по причине низкой температуры окружающей среды, и самое время было подумать о возвращении домой. Но как? Впрочем, особого выбора не было, и я решила дождаться очередного выхода в свет охранников.
На этот раз они засиделись в сторожке и выскочили на крылечко виноватые и взъерошенные, понукаемые выкриками изнутри.
— Давай, Евгений, шевелись! — неслось из сторожки. — Давай, давай.
Похоже, командир гневался и осуждал их пагубное пристрастие к теплу.
— Че… орать-то? — обиженно пробормотал один из них, вероятно, он-то и был Евгением. Другой злобно посмотрел на дверь сторожки и выразительно плюнул под ноги. Дальше мне оставалось уповать только на их тупость и замедленность реакции. Я надеялась на то, что поговорка «внешность обманчива» в корне неверна и что под их топорными мордами не может скрываться высокий интеллект.
Догнав охранников у забора в тот самый момент, когда ворота уже были открыты, я, не скрывая своего волнения, бросилась прямо под луч их фонаря:
— Ребята! Ребята! Женя! — крикнула я. — Командир просит вас вернуться! Скорей, там что-то случилось, скорей.
Тот, в котором я подозревала Евгения, понял меня буквально и крупной рысью понесся обратно. Другой же оказался не так прост. Он направил фонарь мне в лицо и неприятным подозрительным тоном спросил:
— А ты кто?
— Ну здра-а-асьте! — обиженно протянула я. — Ты что, совсем обалдел?
Лицо охранника исказила болезненная гримаса — он старался вспомнить, старался изо всех сил, но не мог.
— Да Зина я! — мне искренне хотелось облегчить его страдания. — Зина. Узнал?
Он неуверенно кивнул и тут же пошел на попятный:
— Не, не помню.
— Ладно, — весело сказала я. — Пойдем, сейчас вспомнишь.
И я бодро зашагала к приоткрытым воротам. Он протянул руку с тем, чтобы схватить меня за куртку, я сделала вид, что не замечаю его приставаний и еще более активно принялась зазывать его наружу:
— Пойдем, пойдем, не тяни.
У меня были все основания торопить его, потому что в глубине охраняемой территории уже явственно слышались шага.
— Чего ты? — Я капризно топнула ногой. — Мало тебя командир мордой об стол возил?! Еще хочешь?
Бедный охранник совсем запутался. Конечно, он не хотел сердить командира, но, видимо, не был уверен, что выполнение моих указаний полностью обезопасит его морду. Он робко двинулся за мной, потом остановился, отступил назад и оглянулся — услышал, гад, что к нам бегут, громко топая и тяжело дыша.
— Вот видишь! — раздраженно крикнула я, надеясь на то, что Миша за забором меня услышит. — Они уже бегут! Дождался?
В этот момент из темноты выскочил охранник Женя и еще некто в кроличьей шапке-ушанке и кашемировом пальто — видимо, здесь, на охраняемой территории, был принят смешанный стиль одежды: если телогрейка, то с норковым манто, а если смокинг, то с валенками.
Выбора у меня не осталось, и я рванулась к воротам с невиданной для себя резвостью, ни секунды не сомневаясь, что сейчас, вот-вот, за моей спиной послышатся выстрелы, после чего мой хладный труп рухнет к ногам кровавых убийц. Господи, грустно-то как! И как не вовремя!
Между тем за моей спиной послышалась какая-то возня, скрип снега, кто-то грязно выругался, и я поняла, что командир решил меня сначала поймать, а уж потом убить. Они бежали за мной, и бежали быстро, уж точно быстрее, чем я. Короче, надежды на спасение не было никакой, я так себе и сказала: «Ну, все», и тут кто-то схватил меня за руку и с силой рванул в сторону. Я упала и тут же провалилась в узкую яму. «Молчи, — прошептал Миша мне в ухо, — и пригнись посильней».
Я потом долго думала, как Мише удалось отыскать в кромешной темноте эту дырку, полностью к тому же засыпанную снегом? Похоже, здесь когда-то росло большое дерево, которое зачем-то выкорчевали или оно само ушло в ближайший лес, истосковавшись по общению с себе подобными. А в земле осталось приличное углубление почти в человеческий рост. Миша втолкнул меня туда и втиснулся рядом. На головы нам посыпался снег с краев нашего окопчика, и мы притихли. Преследователи мои продолжали метаться по полю, шарили фонариком и громко спрашивали друг друга, куда это я могла деться. Мерзкий Женя твердил: «Она где-то здесь, я прямо чувствую», его напарник орал: «Убью!», а шеф обещал, что жизнь их отныне будет очень пакостной, но одно утешение — недолгой.
Мы с Мишей в беседе участия не принимали по той простой причине, что находились в снегу по самую макушку и даже глубже, а говорить, уткнувшись лицом в сугроб, чрезвычайно неудобно. Кстати, и дышать тоже. Мне казалось, что, если эти трое не уберутся на свою ферму в течение пяти минут, мы задохнемся.
