При попытке выйти замуж - Малышева Анна Жановна
Мы продолжали лежать, тесно прижавшись друг к другу, и со стороны (если бы кто-нибудь на нас посмотрел и если бы было не так темно) черт-те что можно было бы подумать. Не сказать, что настоящая эротическая сцена, но и не без развратного душка. Заботясь прежде всего о своей и без того подмоченной репутации, а также с целью не замерзнуть окончательно, я тихонько поинтересовалась:
— Миш, ты спишь?
Он не ответил. Я подергала его за куртку — и опять безо всякого толка.
— Они ушли, Миша, — сказала я злобно. — Ушли греться. Так что хватит здесь валяться. Если ты так страшно перепугался, иди в машину и отъезжай к дороге.
Этого доблестный охранник пережить не мог. Он вскочил и возмущенным шепотом принялся объяснять мне правила ведения зимней разведки. Оказалось, что эти правила предписывают нам двигаться не двумя группами, а одной, сплоченной, и не в разных направлениях, как было задумано первоначально, а в одном. Причем — ползком.
Ползти я категорически отказалась, но Миша обрадовался и тому, что мы пойдем на разведку вместе. Шли мы медленно, вплотную к забору, и вернулись к месту нашего недавнего залегания минут через десять.
— Большая территория, — констатировал Миша. — Солидная.
— Ценное наблюдение. Хорошо, что я взяла тебя с собой. Ты, Миша, молодец.
— Что ты злишься? — удивился он. — Я просто изучаю обстановку.
— А делать-то что будем? — Я решила быть требовательной. — Давай через забор перелезем.
Миша с сомнением посмотрел вверх:
— Метра два с половиной, однако.
Меня уже трясло от злости:
— Настал час, когда я должна признаться тебе во всем. Ты думаешь, мы зачем сюда приехали? Обойти вокруг? Полюбоваться зимним полем? Полежать в обнимку под забором? Мы приехали, чтобы узнать, что там у них внутри! И ты, напоминаю, горел желанием совершить подвиг. А вместо этого ты стучишь зубами от страха и дискредитируешь меня в глазах общественности.
Миша затравленно повел глазами вокруг, видимо, в надежде обнаружить общественность, мнением которой я так дорожу. Но расчет на то, что ему станет стыдно, не оправдался. Он по-прежнему не рвался штурмовать забор.
— Ладно. — Я решительно развернулась и пошла вдоль забора. — Завтра я попрошу Юрия Сергеевича выделить мне в помощь человека похрабрее.
Вот этого Миша уже не мог вынести:
— Похрабрее? — Он даже присел чуть-чуть от возмущения. — Похрабрее меня?!
— Думаю, это несложно, — грубо перебила его я. — И вот этот надрыв в голосе совершенно неуместен. Звучит так же глупо, как если бы ты сказал: «Похрабрее зайца?» или «Похрабрее болонки?»
— Болонки?! — Миша совершенно забыл о конспирации и уже почти кричал. — Ты меня… болонкой?!
— А ты претендуешь на звание бультерьера?
— Ладно, лезь. — Миша сел на снег и подставил мне свои плечи. Я быстро, пока он не передумал и пока боль от моих оскорблений не стихла в его душе, вскарабкалась ему на спину. Он с видимой натугой поднялся на ноги и уперся руками в забор. Пирамида оказалась не самой высокой, но у меня появилась возможность схватиться руками за верхний край забора и заглянуть на охраняемую территорию. Миша кряхтел где-то у меня под ногами, бетонный забор неприятно холодил руки, а глаза мои упирались в непроглядную темноту. Я могла еще сколько угодно «осматривать» окрестности (точнее, столько, сколько выдержит Миша) — толку в этом не было никакого. Я их, окрестностей, в упор не видела, хотя точно знала, что они где-то там есть.
— Придется перелезать, — проинформировала я отважного напарника.
— А как же ты обратно? — осипшим голосом спросил он. Характерно, что он ни на минуту не усомнился, что перелезать придется именно мне, а не ему, к примеру.
— Не знаю, — я пожала плечами, отчего Миша покачнулся и чуть не упал. Во избежание падения с высоты Мишиного роста, я подтянулась на руках и уселась на забор верхом. Миша с видимым облегчением вздохнул и уже вполне бодрым голосом пожелал мне успеха:
— Я подожду тебя в машине, Сашенька. В случае чего — зови на помощь.
— И ты придешь? — спросила я с сомнением.
Миша не ответил.
Бывают же на свете отважные люди! Больше мне не хотелось с ним разговаривать, к тому же сидеть на заборе было холодно и жестко, поэтому я осторожно легла на живот, перевалилась внутрь, потом повисла на руках и плюхнулась вниз.
В принципе все прошло нормально. Даже отлично.
Учитывая мою везучесть, внизу вполне могла оказаться куча металлолома с острыми краями, или бетонные плиты, или еще какая-нибудь жесткая дрянь. Но я упала в снег, чему несказанно обрадовалась. Радость моя, впрочем, была недолгой — сидя по уши в снегу, я вдруг со всей очевидностью поняла, что теперь я вряд ли могу назвать себя свободным человеком. Свобода осталась там, с Мишей, за забором. Если все нормальные люди стремятся убежать из тюрьмы, то я зачем-то с нечеловеческими усилиями следовала в прямо противоположном направлении.
Вообше-то, я никогда не отказываю себе в удовольствии, сидя в голоде, холоде и темноте, поругать себя за идиотизм, но сейчас я не успела как следует предаться печали и самобичеванию — меня отвлекли: где-то вдалеке загорелся огонек и послышались голоса. Туда я и пошла, причем вело меня не столько чувство долга и даже не желание показать этому жалкому трусу там, за забором, как надо совершать подвиги, а дурацкая надежда на то, что где огонек, там и тепло, а где тепло, там и люди добрые. Увы, но моя филологическая мама слишком часто читала мне, маленькой наивной девочке, сказки и добилась-таки того, что я полюбила сказочных героев, поверила им. А они все, как зомби, увидев огонек, бежали к нему. И вот результат — я иду незнамо куда и явно нарываюсь на неприятности.
Огонек погас так же неожиданно, как и зажегся, и темнота навалилась на меня с удвоенной силой. Теперь я уже совсем ничего не видела и брела вперед (хотя, может быть, и назад — в темноте разве поймешь?) безо всяких ориентиров.
Если бы я шла быстро, то непременно разбила бы лоб о неожиданно возникшее на моем пути строение. Глубокий снег опять спас меня от тяжелой травмы — из-за него скорость моя была совсем невелика. Но лбом я все же стукнулась, хотя и не сильно. Обойдя вокруг дома, или коровника, или барака, или… что еще бывает?., я окончательно вымоталась и присела отдохнуть у его стены и обдумать план дальнейших действий. План не давался, то есть не складывался. Запрокинув голову, я занялась изучением звездного неба и пришла к выводу, что зимой оно значительно менее привлекательное, чем летом, — звезды какие-то мелкие, тусклые, холодные и вообще паскудные, как сыпь во время ветрянки. Но, разглядывая небо родины, я вдруг заметила прямо над собой тоненькую полосочку света. Даже не то чтобы полосочку, а так, еле видимую щелочку, и не то чтобы света, а скорее полумрака, но на фоне окружающей полной тьмы она выглядела приветливо и притягательно. Я не стала противиться ее зову и, вскочив на ноги, прильнула к щелке. Оказалось, что свет пробивается из-под деревянной ставни, закрывающей маленькое зарешеченное окошко. Ставня была прибита к стене намертво, но она треснула посередине, и образовался просвет шириной в полсантиметра. Надо сказать, впервые в жизни я пожалела, что не похожа на рыбу «телескоп», у которой глаза неприлично торчат из ее рыбьего лица. Очень удобно — сначала плывут глаза, потом опять глаза, и только потом уже остальная рыба. Такое лупоглазое чудовище живет в нашем редакционном аквариуме, и зовут его Виталий Алексеевич. Примечательно, что в нашем аквариуме не может жить никто, кроме Виталия Алексеевича, — все попытки запустить туда еще каких-нибудь рыбок оканчивались плачевно — дохли моментально. Вывод прост: острота и выпуклость зрения идут бок о бок с умением выживать в экологически гиблых условиях.
У меня не было таких красивых глаз, как у телескопа, а потому увидеть мне ничего не удалось. Зато я кое-что услышала.
В доме были люди, и они разговаривали. Слов я не разобрала, но уловила интонации. Сначала до моего правого уха, прижатого к щели, донеслось монотонное «бу-бу-бу-бу» — говорил явно мужчина. Потом встряла женщина — она чем-то возмущалась и предпочитала изъясняться на повышенных тонах. Далее послышался глухой мужской голос, потом — женский смех… Интересно. Я пошла вдоль дома в поисках другой щели и нашла ее! Но по дороге я совершила еще одно важное открытие — нащупала дверь. Дверь была железная, и на ней висел огромный амбарный замок.
