Мертвяк - Илья Владимирович Рясной
— Менгель утверждает, что этот красавчик действительно химик. И какое-то дерьмо, секрет которого он рассказал, правда придумали хохлы — те самые «черные фармацевты».
— Ну и что? — спросил Мертвяк.
— Наши ребятишки проверили его по всем статьям — вроде все в точку. Он тот, за кого себя выдает. Наемник. Воевал. Мочил кого ни попадя. Потом вспомнил старое ремесло — химию. Пристроился к хохлам. Логично.
— Логично.
— Да и железяка твоя показала, что он не врет. Так что я готов свои опасения взять обратно… И те, кто музыку заказывает, готовы сыграть его симфонию.
— Правильно, — кивнул Мертвяк. — Только подождите три дня.
— Зачем?
— За это время я разберусь, что к чему.
— Ладно, подумаем.
— Мне нужна вся информация на Трактора. И на всю его бригаду.
— Ладно… Только ты не особенно напрягай их. У нас и так с московской братвой отношения натянутые.
— Ладно, не буду напрягать, — заверил его Мертвяк, солгав не замешкавшись.
⠀⠀ ⠀⠀
*⠀⠀ *⠀⠀ *
— Совершенно необычный вкус, — сказал Кутепов, сделав глоток вина.
— «Ретсина» — греческое вино с добавлением смолистых веществ по античным образцам.
— У древних греков вообще были совершенно другие вина, — сказал Кутепов. — Вязкие, сладкие. Поэтому их и разбавляли водой. Мы бы их пить не смогли.
— Пожалуй, что так. На завтра у нас — «Афинтитес» — из подвяленного винограда с душистыми травами и специями. Знатоки говорят, что очень неплохое вино.
— Неделя греческого вина?
— А что? Мы слишком много внимания уделяем Франции и Италии.
После обеда ученые прошли в лабораторию. Менгель блаженно вытянулся в кресле и произнес:
— Ну что, коллега, значит, снова открываем третью линию?
— Открываем, — согласился Кутепов.
— Сырье есть. Опытная партия. Посмотрим, как пойдет. А потом запустим на полную мощь. Что-то вы опять помрачнели. Похоже, сами слова «третья линия» вызывают у вас приступ ипохондрии.
— Устал я.
— Устали? — Менгель с интересом посмотрел на своего помощника. Его забавляли подобные пикировки. И он позволял Кутепову порой многое. — Злы на меня и на весь мир. Ненавидите всех, и себя в том числе. Это бывает. Для ученого-творца это несущественные сантименты. С годами вы научитесь избавляться от них, сбросите, как змея сбрасывает старую кожу.
— Как змея, — кивнул Кутепов.
Менгель нажал на кнопку селектора и вызвал Кувалду…
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Настя с Леной остались одни. Лена проплакала всю ночь после того, как Ингу увели, а; потом впала в оцепенение. На Настю же вновь накатило отчаяние, на борьбу с которым было потрачено столько сил. Даже отблеск надежды, казалось, окончательно растаял. И нет больше сил поддерживать кого-то, нет смысла обманывать ту же Лену. Выхода нет. На их глазах уводили на смерть ставшего дорогим им человека. Ведь как ни борись с отчаянием, какие ни строй планы и какими ни согревайся надеждами, все равно однажды откроется дверь, и появится Кувалда, словно сама смерть, только без косы. И гаденькая улыбка на его губах будет означать приговор, Этот миг наступит. Его не миновать. И помогут ли молитвы Богу здесь, в обители самого дьявола?
Настя быстро овладела собой. Нет, все-таки нельзя сдаваться. А если что-то случится, значит, на то воля Господа. Значит, так было начертано им. Эта простая, казалось, мысль неожиданно утешила ее. Что такое бренное тело? А душу эти упыри у нее не заберут. Не получится.
— Не надо, Лен, Не горюй. Наше горе для них в радость. Надо жить, — произнесла Настя. Она с трудом сумела вывести Лену из состояния прострации. Хотя это и дорого стоило ей самой… А через пару дней появился Кувалда с привычным уже выражением на лице и прокаркал:
— Здравствуйте, голубушки. Ну, кто из вас теперь? Жребий кинем?
Настя закусила губу.
— Не, не будем кидать… — Он помедлил. — Ты, — указал на Лену.
Та легонько вскрикнула. Ее будто придавил тяжелый взгляд Кувалды. Тот зашел в клетку, взял Лену за руку и всадил в предплечье заряд инъектора.
— Нет! Оставь! — крикнула Настя.
Кувалда насмешливо посмотрел на Настю и погладил шею обмякшей Лены.
— Оставь ее! Ты, негодяй, оставь! Она же ребенок!
— У, егоза, распалилась, — закурлыкал Кувалда, легко взвалил Лену на плечо и направился к выходу.
— Что же ты за нелюдь? — крикнула Настя. — Ну, пожалуйста, оставь ее! Умоляю. Возьми меня вместо нее! Ну какая тебе разница?
— Никакой, — Кувалда обернулся и с насмешкой оглядел Настю, наслаждаясь ее порывом.
— Значит, договорились? Берешь меня? Она же маленькая. Ребенок.
— Все вы там будете. Еще успеешь. — Кувалда сплюнул и вышел тяжелой походкой.
Настя вдруг поняла, что ей больше не для кого держаться. Волна горя перехлестнула через край. Нет у нее сил. Не смогла защитить Лену. Не может ничего… Все вокруг заходило ходуном. Настя оперлась о стену. Свет мерк. Она упала на пол, потеряв сознание…
⠀⠀ ⠀⠀
*⠀⠀ *⠀⠀ *
У убийц и маньяков обычно необычайно сильно развит инстинкт самосохранения. Для них нет ничего важнее собственной шкуры, нет лучше друга и страшнее врага, чем смерть. Они, панически боясь ее, как бы пытаются ее умилостивить, принося ей жертвы. Они становятся сообщниками смерти, неосознанно вымаливая у нее снисхождения. Самые кровавые маньяки — просто переполненные страхами и комплексами ничтожества. С Мертвяком все было иначе. Не он служил смерти, а она ему. Он никогда не боялся смерти, не трясся за свою шкуру.
Странная, извилистая кривая — вот что такое была его судьба. Успехи на научном поприще. Цепь преступлений. Тюрьмы. Побеги…
Когда под его пальцами хрустнула шея той, первой женщины, Мертвяк понял, что теперь он и все остальное общество по разные стороны, между ними — великая непреодолимая стена. Он перешел Рубикон, и ничто не вернет его обратно. Он освободился от великого множества оков, которыми сковывало его общество. Получил возможность жить так, как он хочет. Не оглядываясь, не обращая внимания ни на что и ни на кого. Он получил жутковатую свободу, которой никто не может воспользоваться сполна. Но он мог.
Везде, где он появлялся, он ломал судьбы, губил жизни, опрокидывал сложившиеся отношения. Он мог быть хитрым, гибким или жестко-неуступчивым, мог быть дипломатом или дуболомом. Все это игра — он любил играть. Он без труда менял внешность, примерял разные характеры. Но кем бы он ни казался, он считал себя — и был на самом деле — повелителем страха.
Мертвяк не привык подчиняться ничему и никому, никакой силе. Отсидев несколько лет
