Темнее ночь перед рассветом - Вячеслав Павлович Белоусов
— С приездом, гости дорогие, — встретил их жидкий дребезжащий голосок, явно престарелого человечка, маячившего в полутёмном тесном помещении, где они оказались. — Присаживайтесь!
Ни повернуться свободно, ни тем более присесть возможности не было. Стиснувшись плечами и согнув головы, Зигмантович и Моня попытались опуститься туда, где стояли, но из этого ничего не получилось. Они оба выпрямились, мучаясь от безысходности, и, забывшись, снова оба ударились головами в потолок. У бедняги Зигмантовича слетела шляпа, Моня лишился солнцезащитных очков, канувших в неизвестность с его вместительного носа. Искать пропажу в темноте было бесполезно.
— Есть здесь свет или нет? — вместо приветствия, не сдержавшись, громко возгласил Альфред Самуилович. — Хотелось бы увидеть хозяев!
— Ужель не видать? — зашамкал тот же голосок. — У нас не хоромы, однако глаз зрит. Не привыкли вы с улицы-то. Мишутка, подсоби гостям. Что застыл в проёме, свет белый затворил?
Школяр, маячивший впереди неясной тенью, что-то отворил, и в кубрик ворвался сноп света. Оказывается, перед ними находилось ещё одно маленькое помещеньице, откуда и раздавался голосок. Сам хозяин виднелся плохо — одни очертания, да тельняшка проступала время от времени, когда лучики света проникали и в его обиталище. Исчез невесть куда Школяр, хотя сделать это, минуя их, ему было нельзя.
— Как ехали-добирались? — не давая им особенно осматриваться и вникать, задребезжал голосок.
— С кем имею честь, простите? — сухо спросил Зигмантович вместо ответа.
— Я понимаю, неудобства… — начал голосок. — Приносим нижайшие извинения гостям дорогим.
— Позвольте, любезный, — ещё строже оборвал его Зигмантович, — я хотел бы сначала услышать ответ на свой вопрос.
— Михаил Михайлович, к вашим услугам.
— Вы что же, все здесь Мишками будете?
— Отчего же?
— Да Школяр этот, — махнул раздосадованно и зло рукой Зигмантович. — Целый час головы нам морочил! По городу петли крутил, словно мы дураки какие! Привёз чёрт знает куда! Теперь вы?
— А что я?
— В конце концов, я послан самим Сансоном сюда! С серьёзным поручением. И имею право знать, с кем разговариваю.
— Я тот, кто вам нужен, напрасно гневаетесь. А за Школяра прошу прощеньица, если что не так. Я ему уши отрежу, и он сам их съест.
— Нет уж, оставьте всё как было.
— А величать меня Боцманом можно, но для вас это неинтеллигентно. Поэтому зовите лучше Михаилом Михайловичем. Чем не имечко?
— Сансон уверял, что нас встретит Большой Иван, — не снижал накала Зигмантович.
— Это я и есть.
— Как? А что же вы комедию играете? Знаете ли, мы не для этого сюда приехали!
— Спокойно, спокойно, дорогие гостьюшки… Большим Иваном я был, когда последний раз видался с дружком Сансоном. Это, дай бог память, лет… десять назад было. Сколько воды с тех пор пронеслось! Жизнь перевернулась! А вы, милые мои, хотите, чтобы человек прежним остался. В те годы у меня большой размах был, весь город держал, а теперь что? Шпана мазутинская завелась. Уздечку на неё не найду. Беспредельщики! Для них вор в законе не авторитет! Когда это было?
— Хорошо, хорошо, — замахал руками Зигмантович, уставший, видимо, от брюзжаний и сетований Боцмана. — Нас это в меньшей мере интересует. В своих проблемах, ради бога, вы разбирайтесь сами. В конце концов, мы не для этого сюда приехали. Сансон нас просил о другом. Надеюсь, вам всё известно?
— Известно, дружок, известно. Только все закавыки эти, что вас так возмутили и обеспокоили, от вас же и идут. Нам от них никакой радости. А лишних хлопот вот прибавилось. Сами наблюдать изволите.
— Это какие же хлопоты мы причинили? Встретили нас по-холуйски! Ни гостиниц, ни пожрать, извините! Завезли в какой-то…
Зигмантович даже запнулся, подбирая словечко поласковее для окружающего.
— …вертеп!
После этого отчаянного выкрика в кубрике повисла мрачная и зловещая тишина. Зигмантович уже было хотел найти, добавить какие-то слова извинений, смягчить свой демарш, но всё-таки не счёл нужным это делать. Руки его подрагивали, глаза сверкали. Весь он являл Везувий в разгар извержения. Моня даже присел на ватные ноги. Таким учителя он наблюдал впервые.
— Это не вертеп, милейший, — выступил из темноты Школяр, загородив собой Боцмана, словно того и не было. — Это теперь ваш дом.
— Что?! — завопил Зигмантович, ужаснувшись. — Что вы сказали?
— Жить здесь вам обоим придётся, пока дела своего не сделаете. И жрать, и спать, и совет держать. На улицу нос не высовывать без надобности. А надобность одна — нужда, из-за которой вас сюда привезли.
— Позвольте!
— Слушайте меня. — Школяр резко оборвал Зигмантовича, только рукой в грудь не толкнул. — Боцман — это так, шутка. Я здесь всем правлю. И встречать поэтому поехал вас сам, чтобы живыми сюда довезти.
— Что за игры?..
— Если бы! Об играх мы здесь давно забыли… — Школяр переменился и лицом, и голосом, сейчас это был лидер, вожак, главарь, не терпящий прекословий и непослушания. — Дело идёт о жизни и смерти. И ваших, и наших. Согласие я Сансону на его просьбу дал, только вот ситуация изменилась. Слишком уж вы, фраера, заметными оказались. Ещё не прибыли, а у Паука на вас весь расклад. Они вас на вокзале взять собирались — и память вечная, а земля, как говорится, пухом.
— Это кто ещё?..
— Паук — это и есть тот, кто тех двоих пришил. Которых вам искать велено, он погасил. А на вас самих объявлена большая охота. Слишком высоки ставки!
Тринадцать человек на сундук мертвеца
— Юрий Фёдорович, не нравится мне эта затея с понуканием судей, — настаивал на своём Ковшов, не сводя упрямых глаз с прокурора области. — Попахивает здесь беззаконием. Как это любили говорить в старину, политическим авантюризмом.
— Что? Не понял? — Тараскун или действительно не дослышивал на одно ухо, похоже, на правое, или притворялся, выигрывая время. Он, заёрзав в винтовом кресле, закрутился из стороны в сторону.
— Дерьмом пахнут все эти наши тычки в спину судей! — не сдерживаясь, резко сказал Ковшов. — Почему мы не позволяем судебной власти самой разобраться со своими хозяйственными проблемами? Это не приговор, не решение суда, чтобы с протестом лезть! В наши прокурорские компетенции не входит.
— Мне тоже вся эта чертовщина не по душе, Данила Павлович, — после некоторого молчания оставив кресло в покое и уткнувшись в окно, буркнул прокурор. — Проклятущий ГКЧП пережили мы достойно, в области почти не нашлось их сторонников, кроме партийцев, но процесс ещё не завершён. Уверен, недели не пройдёт, начнутся проверки и розыски увильнувших от тех событий, сбежавших в
