Виктория Платова - В тихом омуте...
Не считается, не считается.
Я легла рядом с Аленой, обняла ее и прижалась к еще теплому плечу.
– Что мы будем делать с Фариком, душа моя?.. Кажется, я его убила. Сначала он убил тебя, а потом я убила его.
Убила, убила.
Ты меня любила, а я его убила. А ты меня любила. Так любила, что в зубах носила – откуда только эта дурацкая собачья поговорка, радость ризеншнауцера – в зубах носила, надо же!..
Нужно встать, иначе я сойду с ума. Фарик сошел с ума, но это не повод, чтобы убивать. Два убийства – и никакой крови, никакого беспокойства. Не нужно застирывать рубах, не нужно мыть ножи.., черт, зачем я приволокла нож – я ведь принесла с кухни нож, но зачем?..
Я отползла от Алены, зажмурила глаза и изо всей силы ударилась затылком о кафель – приди в себя! Приди в себя.
И заплакала.
Слезы выскребли сумасшествие из всех ячеек, и только тогда навалилось прозрачное, как стекло, отчаяние.
Нимотси убили в моем доме, Венька погибла из-за меня, Алена погибла из-за меня, Фарик погиб из-за меня…
Черта с два погиб! Это ты его убила.
Господи, ненавижу себя! Столько усилий – и только для того, чтобы те, кто рядом с тобой, обязательно погибли. Я больше не хочу, вся эта новая жизнь – кот в мешке, к черту котов, всю жизнь ненавидела котов… Нимотси когда-то завез одну кошечку, а потом уехал в свою проклятую Грецию… Господи, если бы не было этого, не было бы сегодняшнего кошмара, Алена нашла бы себе подружку, а девочка и два мальчика жили бы себе втроем… Я больше не хочу, не хочу… К черту все эти паспорта, имена, черт знает что в себе несущие… Сейчас пойду куда нужно, на первый попавшийся пост, к первым попавшимся усатым ментам – я не виновата, хоть кто-то должен мне поверить… А если они не поверят? – ведь у меня же нет свидетелей, все мои свидетели мертвы…
Моя бедная голова болела, и я снова ударила себя по виску – по той же стороне, в которой у Алены была дырка: возьми себя в руки, не сходи с ума.
Я еще раз тряхнула Алену – не может быть, чтобы человек перестал жить из-за крошечного несерьезного отверстия. Я, должно быть, ошиблась, я не врач, чтобы констатировать летальный исход. А все может быть не так страшно, есть же всякие медицинские термины, облегчающие совесть, – кома, например, или коллапс, или глубокая потеря сознания…
И, значит, я никого не убила.
Плохо соображая, я подхватила тело Алены под мышки и выволокла из ванной: она оказалась тяжелее, чем я думала. А вот Фарик был совсем легкий – даже удивительно, как ему удалось чуть не утопить меня. Восточный мальчик, который подсох на солнце и стал невесомым, как маленькая прозрачная тарань – такую тарань мы всегда ловили с отцом в августе, после смерти мамы… Каждый август; на базе отдыха, она называлась “Энергетик”…
Теперь нужно доехать до больницы, до ближайшей больницы, чтобы их спасли. И с легким сердцем отдаться в руки правосудия. Возможно, меня посадят, и тем самым избавят от дальнейших хлопот, разве это не выход?..
Как в тумане, я подогнала джип к самому крыльцу и открыла заднюю дверцу. Сначала Фарика, он легче; я провозилась с ним недолго – пока его голова не уткнулась в стекло, а бессильные ноги не потянули за собой Коврик. Вот черт, Алена ненавидит беспорядок и сбитые коврики в машине. Я поправила коврик и отправилась за Аленой.
На ступеньках крыльца вместе с телом Алены я села отдохнуть. Ее сухая красивая голова лежала на моих коленях – то, о чем она так долго мечтала. Затаив дыхание, я прислушивалась к Алене – никаких признаков жизни, ничего, девочка, врачи соберут тебя, они многое умеют, эти врачи, все будет хорошо.
Я усадила Алену рядом с Фариком и прикрыла их обоих пледом – ноябрьская ночь была холодной, под ногами хрустел первый хрупкий ледок – все-таки это север…
…Я пришла в себя только на безлюдном шоссе, ослепленная светом фар встречной машины – в зеркале мелькнули безжизненные лица Алены и Фарика: сумасшедшая скорость толкнула их друг к другу, убитую и убийцу, невинные жертвы страстей. Что я делаю здесь, на скользкой дороге, на скорости 100 километров, куда я их везу? Наваждение прошло, я понимала, что помочь им уже ничем нельзя. Я даже толком не понимала, куда еду с двумя трупами на заднем сиденье – я ведь никогда не запоминаю дорогу… Но я продолжала гнать джип сквозь ночь. В голове вдруг возникла шальная мысль врезаться на полной скорости в дерево, в камень, в указательны и столб, в бетонную опору, в тяжелый грузовик – врезаться и разом покончить с бессмысленностью жизни, приносящей одни несчастья.
Я устала.
Я так устала, что даже на секунду выпустила руль из рук. Когда ты плыла по течению и никого не задевала – в мире царили порядок и гармония. Но стоило тебе взбунтоваться и повернуть вспять – тут же начались несчастья. Но, возможно, сейчас несчастий больше не будет. Нужно только выбрать подходящие дерево, камень, опору, столб, грузовик…
А если кто-то из них двоих все же жив?
Додумать я не успела – прямо в лоб на меня несся огромный трейлер, из тех, что гоняют на междугородных перевозках, – я просто выехала на встречную полосу. Столкновение казалось неизбежным, разве не об этом ты мечтала?
Я резко вывернула руль, и, послушный даже моим неопытным рукам, джип убрался с дороги за несколько метров до трейлера, прямо перед его тупым носом, и скатился в кювет. Устойчивости джипа можно было только позавидовать. Я растерялась, я даже не подумала затормозить и сбросить скорость – и джип, как огромный лось, легко ломая кусты, взрезал рощу. Несколько минут по лобовому стеклу хлестали ветки, потом все исчезло – передо мной было открытое пространство, а под шинами с легким писком ломался первый тонкий лед. Наконец-то я остановилась, хруст исчез, но сразу же возник другой звук, которому я даже не придала поначалу значения.
Несколько минут я просидела, уткнувшись головой в руль, потом посмотрела в зеркало: ни Фарика, ни Алены в нем не было, должно быть, тела завалились, когда машина соскочила в кювет. В любом случае, нужно было убираться отсюда, черт знает, где вообще я нахожусь.
Я хотела встать, выйти наружу, осмотреть джип – и не могла, ноги как будто приросли к полу. Тишина в машине была невыносимой, и, чтобы избавиться от нее, я включила магнитолу, сунула в нее первую попавшуюся кассету из “бардачка”. В “бардачке” лежали Аленины перчатки – мягкая лайка отличной выделки; ее маленькая сумка и газовый баллончик. Все в идеальном порядке, иначе и быть не могло.
В салоне повисло легкомысленное рэгги, не самая подходящая к случаю музыка, – и еще этот звук снаружи, похожий на чавканье огромного животного… Когда он стал невыносим – я открыла дверцу и чуть не вскрикнула от ужаса: почва под машиной была зыбкой, джип явно оседал, колеса уже наполовину ушли в трясину, а это была именно трясина, знаменитые местные болота, как я могла об этом забыть – ведь Алена говорила мне… Я сунула за пазуху Аленину сумочку – мало ли, может быть, там документы, которые ей понадобятся, – и соскочила с водительского места: нужно открыть заднюю дверцу и попытаться вытащить их, Алену, Фарика, я просто не имею права оставить их здесь…
Но едва я оказалась снаружи – ноги тотчас же ушли в липкую, припорошенную ночным инеем грязь, все, вот и все! Я сделала невероятное усилие и ухватилась за что-то: это была искореженная сухая ветка кустарника, росшего неподалеку, на кочке. Я рухнула в грязь и поползла – в спину мне постреливали музыкальные фразы, хороший, чуть хрипловатый английский и чавканье болота, каждую минуту пожирающего джип. От холода я не чувствовала ног, утонувших в зловонной жиже, ладони горели от шершавой плети упругого кустарника – в нем сейчас было мое единственное спасение.
Наконец я обрела желанную твердь, выползла на маленький островок сухой твердой земли, уткнулась лицом в содранные ладони и зарыдала.
Это был странный плач-причитание, кажется, я молилась и просила простить меня, я кричала в голос и боялась оглянуться на джип; музыка из него становилась все глуше, а потом и вовсе кончилась. Я подумала, что кассета доиграла до конца, но через несколько минут раздался самодовольный всплеск. Чудовище поглотило свою жертву, и все стихло.
До первых проблесков мутного северного рассвета я не могла обернуться. Я лежала, окоченев от холода, грея руки под свитером и курткой, поджав колени под подбородок: я должна умереть, бегство напрасно и обречено на поражение… Но спасительное предсмертное тепло не приходило – все-таки было еще недостаточно холодно, чтобы замерзнуть насмерть.
Периодически я проваливалась в какие-то обрывки снов-галлюцинаций, главным в них были прозрачные руки Фарика и Алены, они нежно касались меня, но их прикосновения были обжигающе-ледяными, они заставляли сжиматься и без того маленькое сморщенное сердце.
И только когда начало светать, я наконец заставила себя подняться и посмотреть назад.
