Якудза, или Когда и крабы плачут - Юрий Гайдук
— Готов, — видимо сам для себя произнес кореец, и по тому, как Антона стало заваливать набок, он догадался, что они свернули с шоссе на какую-то улицу и скоро, судя по всему, закончится этот маскарад с переодеванием.
По всему телу волна за волной накатывал жар, какие-то сверхъестественные силы приказывали сознанию отключиться, но он заставлял себя держаться, мысленно прокручивая один и тот же вопрос: хватит ли мозгов главе корейских бандитов Пусана принести извинения личному представителю Мессера за все те неприятности, что его люди причинили ему. На какое-то время он все-таки вырубился и смог с трудом разлепить веки только в тот момент, когда машина проскочила какой-то мост и как бы издалека раздался голос Пака, почему-то приглушенно-ватный:
— Как вы себя чувствуете, господин Крымов?
Не очень-то поспешая с ответом, он молчал, в то же время стараясь подключить все свои оставшиеся силы и волю. И вдруг почувствовал, что дышать вроде бы как стало легче. По крайней мере, от горла отвалился тошнотный комок. Вопрос прозвучал ближе:
— И все-таки, господин Крымов?
Подобное мог спросить или полный идиот, или же садист, наслаждающийся мучениями человека. Как себя может чувствовать тот, кому вкатили дозу какой-то хреновины и его мутит, как после хорошего перепоя? Он шевельнул непослушным языком, который, казалось, распух во рту, и с таким же трудом выдавил из себя:
— Вы… вы хоть понимаете… что… что вы делаете?
Пак молчал, видимо, удовлетворенный тем, что его гость еще в состоянии говорить нечто членораздельное, и Седой, пересиливая себя, уже более напористо произнес:
— Неужели вы думаете, что после подобного издевательства я буду вести с вами переговоры? Идиоты!
С таким же трудом, с каким он ворочал языком, он снизу вверх покосился на корейца и увидел его ухмыляющуюся физиономию. Судя по всему, тот был чем-то весьма доволен и не скрывал этого.
«Но чем… чем он доволен?»
Теперь уже этот вопрос гвоздем засел в сознании, и он знал, что не сможет думать более ни о чем другом, пока не получит на него ясный ответ. Однако ответа не было, и он вновь проглотил подступивший к горлу тошнотный комок.
— И как долго вы еще будете издеваться?
— О чем вы, господин Крымов? — удивился Пак, согнав с лица иезуитскую ухмылку. — Кто над вами издевается? Я? Чушь! Просто элементарные меры предосторожности, которые необходимы для вашей же безопасности.
Его лицо выражало искреннее недоумение, можно сказать, обиду, незаслуженно нанесенную ему русским мафиози, и в то же время глаза не могли скрыть истинных чувств — он был доволен собой, любимым. И, пожалуй, именно это более всего насторожило Седого. Он глубоко вдохнул, после чего резко, через нос выдохнул и, почувствовав, как прочищаются мозги, заставил себя сосредоточиться на простенькой, казалось бы, мысли, которая уже давно созревала в его подсознании.
Опасность! Возможно, его ждет какая-то опасность, о которой не могли ни знать, ни даже догадываться ни он сам, ни Мессер, ни капитан «Дюжины». А это значит?.. Это значит, что ему нельзя расслабляться, заставляя при этом свой мозг работать на пределе.
С трудом приподняв голову, отчего, казалось, в виски ударило десять тысяч крошечных молоточков, он посмотрел в окно, за которым стелилась буйная, прикрывающая роскошные дома зелень, отчего можно было догадаться, что везут его в далеко не бедный район Пусана.
«Форд», между тем, свернул с накатанного шоссе на столь же комфортную, но более узкую дорогу, которая уходила в застроенный современными домами массив, и пленник вновь покосился на Пака, которого словно подменили в эти минуты. С губ корейца исчезла блуждающая ухмылка, лицо стало каменно-жестким, и когда машина остановилась, он словно застыл в салоне, ожидая, когда водитель откроет ему дверцу.
Седой протянул было ему руки, надеясь, что его хоть сейчас освободят от наручников, но Пак только кивнул, чтобы тот следовал за ним, и они прошли за ворота огороженного забором трехэтажного коттеджа, внутри которого, казалось, не было ни души. По крайней мере, их никто не встречал, и это тоже выглядело странно. Однако теперь он уже не задавал никаких вопросов, начиная осознавать, что здесь идет какая-то своя игра, о которой не мог догадываться Мессер.
Пак, между тем, сказал пленнику, чтобы тот, во избежание неприятностей, не делал необдуманных поступков. Они прошли в дом, где их встретил еще один спортивного вида молодой кореец, и он же подтолкнул Крымова к лестнице с бетонными ступеньками, отчего последний едва смог удержаться на совершенно ватных ногах. Спуск вел в подвальное помещение, и теперь уже не оставалось сомнений в том, что извиняться перед ним за столь неадекватную встречу никто не будет.
Стараясь не оступиться на крутых ступеньках, дабы не сломать себе шею, он прошел в сопровождении корейца в подвал, который оказался огромной комнатой, разделенной на две половины. Пак кивнул ему на стул рядом со столом, на котором громоздилась лампа в пятьсот свечей, и когда Седой сел, он разомкнул наручники, завел руки за спину и довольно ловко прихватил его запястья к спинке стула. Намеченные переговоры начинали приобретать весьма нежелательную окраску, и Крымов убедился в этом, когда из второй половины подвала вышел еще один кореец и сел на второй стул, что стоял по другую сторону стола. Он долго, очень долго рассматривал гостя, не говоря при этом ни слова, после чего включил лампу и направил обжигающе-яркий сноп света ему в лицо. Это был словно удар табуреткой по голове, и Седой, почти лишенный возможности здраво рассуждать, зажмурил веки, но мощный луч света пробивался даже через них, и он невольно подумал, что этак, пожалуй, и ослепнуть можно. И что подобные методы издевательства даже южносахалинский следак по фамилии Брыль на допросах не применял.
Его с силой дернули за плечо, видимо пытаясь заставить разлепить веки, но он, прячась от слепящего луча света, наоборот, еще ниже опустил голову. В какой-то момент хотел уж было завопить «Что же вы, суки позорные, с человеком творите?», однако сильнейший удар в челюсть опрокинул его в темноту, и он завис лицом вниз, удерживаемый на стуле наручниками. Когда стал приходить в себя, то первое, что услышал, так это слово «кофеин», сказанное по-русски, совершенно без акцента. И еще отданный кому-то приказ:
— Кофеин… кофеин ему вколи! Мне с ним еще пообщаться надо. Да скажи своему мордовороту, чтобы перестал кулаками махать, а то я его самого на перо посажу. И если кому что непонятно, повторяю: он нам живой нужен, без единой царапинки.
В этот же момент Крымов услышал,
