Пойди туда — не знаю куда - Виктор Григорьевич Максимов
Сердце у Василисы нехорошо сжалось, рука на руле вспотела.
— Вы когда уезжаете в Чечню? — чужим голосом спросила она.
Патрульный улыбнулся, еще раз козырнул и, возвращая внимательно изученную с двух сторон бирку, сказал:
— Послезавтра…
С Любовью Ивановной и прежде приключалось нечто совершенно необъяснимое. В восьмом классе она получила восемь подряд двоек и одну, но зато последнюю, пятерку по химии. «Неуд» за третью четверть, казалось, был гарантирован. «Глотова, Люба…» — зачитывая итоговые оценки, многозначительно повысила голос Диана Евгеньевна. С легкой усмешкой она глянула на Василису поверх очков и… оцепенела. «Просто какая-то мистика, Николаша, — созналась она мужу ночью. — Глазищи наглые, зеленющие, смотрит мне в лоб, а сама губами шевелит, и я за ней повторяю, как попка: „Глотова, Люба — твердое „хорошо“! Молодец, выправилась!“»
Однажды — это было в Кирпичном в начале девяносто третьего года — они с Капитолиной стояли у калитки. Уже смеркалось. К трехэтажному особняку господина Кутейникова, того самого, которому Василиса с Царевичем били стекла, подкатил фургончик. Вылезший из кабины хозяин открыл задние дверцы и, воровато оглянувшись, потрусил к дому с коробкой. «Чтоб ты провалился со своими „сникерсами“!» — мрачно пожелала соседу Василиса. И тот действительно провалился! Коротко вскрикнув, исчез из виду под самым фонарем. Но тут уж никакой мистики и в помине не было. Кутейников ухнул в канализационный люк, с которого была снята крышка. Не будь в его руках коробки, беды бы не случилось. Василиса тут была, конечно же, ни при чем. Но мать думала иначе. «Ох и ведьма же ты, Васька! — горестно сказала она, когда выяснилось, что сосед сломал обе ноги разом. — И глазищи у тебя дурные, и сама ты дура несусветная!..»
«Господи, а может, она права? — думала Василиса, ехавшая в столицу с явным превышением скорости. — Может, я действительно ведьма или, еще того хлеще, — инопланетянка?! Кто мой папуля? Неведомо. Капитолина молчит. Родня понятия не имеет. Кто он, этот таинственный Иван? А что, если никакого Ивана у матушки и не было?!»
И еще одним странным происшествием ознаменовалась та пятница 24 мая. Гаишник, остановивший Василису у Садового кольца, возвращая ей техталон и водительские права, взятые ею из бардачка джипа, с укоризной сказал:
— Можете ехать, Владимир Леонидович, но имейте в виду: будете так нарушать, и впрямь убивцем станете!..
Окончательно пришла в себя Любовь Ивановна уже за городом, на неизвестном шоссе, по которому мчалась в южном направлении. В начале четвертого черный джип «гранд-чероки» видели в Наро-Фоминске, еще полчаса спустя — в Малоярославце. А в 16.15 иномарку с питерскими номерами тщетно пытались остановить два молодых сотрудника Калужской автоинспекции. И вот ведь что удивительно: «жигуленок», на котором они пустились за Василисой в погоню, через пятьдесят метров заглох, рация вышла из строя…
* * * ИЗ ПИСЬМА КАПИТАНА ЦАРЕВИЧА…Милая!.. не помню, называл ли я тебя когда-нибудь так глаза в глаза. Когда ты рядом, на меня точно что-то находит: я тупею, глупею, пупею, шалею… словом, теряю голову, как мальчишка. А уж когда вижу твою фирменную родинку в вырезе свитера, а лучше — без него… Эх, Василиса, Василиса! — околдовала ты меня, что ли? В Калуге дождь, слякоть, тоска смертная. Нет чтобы пить с мужиками за прекрасных дам, а вот ведь — сижу, пишу тебе: милая, любимая… О Господи, как все же хорошо… нет, не то слово, как волшебно-легко ложатся на не умеющую краснеть бумагу эти такие нехарактерные для моей сугубо гражданственной поэзии слова: милая, любимая, единственная…
Васька, прощаясь, ты прошептала мне на ухо: «Я тебя, урода, насквозь вижу!..» Так вот, паранормальная ты моя: это не так. Пользуясь мерзкой погодой и соответствующим настроением, хочу открыть тебе еще одну свою заветную тайну. Может быть, самую сокровенную. Самую, друг ты мой дорогой, интимную, не подлежащую разглашению даже в стихах, а стихи, как тебе известно, для нас, для уродов стихотворствующих, — это высшая, чуть ли не государственная степень секретности…
Ну так вот! Помнишь, я тебе рассказывал про Небесную Русь? Ты была уверена, что это очередная моя сказка, плод болезненного воображения. А между тем страна с таким названием действительно существует. Мало того — фу, как сердце забилось!.. Мало того, Любовь моя свет Ивановна, я уже несколько раз побывал там…
Началось у меня это после той, карабахской, контузии. Однажды я ковылял на костылях по коридору степанакертского госпиталя — впрочем, кажется, это было не в Степанакерте, а в Ереване уже, но неважно, неважно, — я шел по коридору, и вдруг что-то тонюсенько зазвенело в несчастном мозгу моем, звон становился все сильнее, сильнее, и вот — ослепительно и небольно полыхнул зеленющий, как ведьмовские глаза твои, свет, и в следующее мгновение я очутился в ином, параллельном нашему, мире!..
В какой-то давным-давно читанной книжке, то ли у Блаватской, то ли у Рериха, я встретил поразившую меня своей запредельностью формулу: «Наверху как внизу». После того, что я видел в Небесной Руси, свидетельствую: это совершеннейшая правда. Та, другая Россия почти такая же, как наша с тобою, только несравненно более светлая, возвышенная, прекрасная! Там тоже шелестят травы, но они, как в русских былинах, шелковые. Там тоже струятся реки, но воду из них можно пить без боязни. Леса там воистину дремучие, со зверьем и с лешими, а в облаках нередко можно видеть самого настоящего Крылатого Змея. Но самое фантастичное — это люди, населяющие Небесную Русь. Я не видел там ни харь, ни мордоворотов, ни рож. Я видел лица, Васек! Настоящие человеческие лица! И у всех, с кем мне привелось встретиться, были удивительные, сияющие глаза. Может быть, от того, что они, как мы видим солнце на небесах, видели Господа Бога…
Первый мой визит в Русь Небесную был недолгим. Я увидел церквушку на горизонте и пошел к ней через поросшее ковылем поле. Шел я три дня и три ночи, а когда приблизился к краю света, увидел, что это не церквушка вовсе, а белое облако небесное. И стоит на облаке этом бородатый дедуля с высоким лбом и добрыми глазами.
«Притомился, поди, Эдуард? — участливо спросил он. — Ну, будет с тебя на первый раз, ступай обратно…»
