Пойди туда — не знаю куда - Виктор Григорьевич Максимов
И простер он руку, и вылетела из нее зеленая птица, и, налетев на меня, ударила крыльями по лицу!..
Очнулся я уже в госпитальной койке. Мне сказали, что я потерял в коридоре сознание минут десять назад…
После этого случая я возносился в Небесную Русь несколько раз. Понимаю, что это уже полнейшая клиника — я, собственно, поэтому и помалкивал, — но вот тебе перечень лиц, с которыми мне позднее довелось там встретиться, — Господи, спаси и помилуй мя, грешнаго! — очень, подчеркиваю, — неполный: угодник Илия Муромец, в народе прозванный Чоботком, святой, благоверный великий князь Александр Невский (его я видел, правда, только издали, на белом коне), изограф Андрей Рублев, Лермонтов Михаил Юрьевич, с ним мы говорили о Пушкине, поэт и философ Алексей Степанович Хомяков, которого оценил я по достоинству только там, на небе, отец Павел Флоренский, Шукшин Василий Макарович, как жаль, что не встречал я его на этом свете!..
Ну и, конечно же, Андреев Даниил, с книгой которого не расстаюсь вот уже который год… Да ты, собственно, знаешь…
А пишу тебе об этом вот почему. Вчера ночью я опять побывал в этом сказочном мире, более реальном для меня, чем мир земной. Не буду описывать тебе всех подробностей этого самого захватывающего из всех моего вознесения. Ноль-транспортировка случилась, как всегда, совершенно неожиданно. Я сидел за гостиничным столом, приводя в порядок свои калужские материалы. Стало темнеть. Я пододвинул настольную лампу под зеленым стеклянным абажуром и нажал на кнопку. В голове пронзительно дзынькнуло, полыхнул изумрудно-зеленый свет! В следующее мгновение я был уже в стране сбывшихся моих вымыслов…
Встреча, о которой я хочу рассказать тебе, произошла под самый конец очередных моих небесных блужданий. Я снова очутился в чистом поле, Вася, в том самом чистом поле, о котором насочинял столько всяких, в том числе и неплохих, стихов. Я стоял на росстани, у большого, старого, как сама Русь, замшелого камня, от которого, как в песне, на три стороны расходились три пути. Я подошел к былинному граниту и хотел было посохом дорожным содрать скрывшую надпись растительность, но тут за спиной моей прозвучал знакомый уже голос:
«А вот этого делать не надо, мил человек!»
Я оглянулся. Передо мной стоял тот самый дедуля с облака, в белой холщовой рубахе, в лапотках, но на этот раз с золотым нимбом над головой.
«Как же я узнаю, куда идти?» — спросил я высоколобого старца.
«А ты не у камня, ты у меня спрашивай. Знаешь, кто я?»
Сердце у меня забилось.
«Вот теперь, кажется, узнал! Вы ведь — святитель Николай?..»
«Верно, — улыбнулся дедуля. — Я Никола Угодник, он же Чудотворец, он же святой Николай, он же Николай Мирликийский… Ну, милок, говори, о чем твоя печаль…»
И тут я, Васенька, сказал ему о России, обо всем, что на душе наболело, сказал ему, волнуясь, размахивая руками, горько, начистоту.
«Все ли выложил?» — глядя на меня влажными от слез глазами, вздохнул Николай Угодник.
«Да где там! Нет таких слов, чтобы описать весь беспредел этот!..»
«Вот-вот!.. А у меня, Эдуард, ни сил, ни полномочий таких нет, чтобы помочь горю твоему! Это тебе к Ней идти надо…»
«К ней?..»
«К Пресвятой, Эдуард, Богородице, к Царице то есть Небесной, к заступнице и покровительнице Руси земной. Она к Богу всех ближе, Она только и поможет…»
«Ну так я пойду?..»
«А куда? Ее ведь сейчас на небе нет…»
«То есть как нет, а где же Она?»
«На земле, Эдуард, а конкретней сказать — там, где в Ней особенная нужда, — в России бесноватой… Знаешь, почему эта Русь Небесной называется? Потому что беса в ней нет, а твоей страной, твоим народом Сатана правит, водит его который уж век кругами по Нечистому Полю… Там Она, Богородица, — в России земной, переодетая простой бабой русской ходит среди людей, помогает всем, кто помощи ее заслуживает…»
«А что же… что же она Родине-то нашей не поможет?»
«А уж это ты у Нее, милый человек, сам и спроси… Домой-то знаешь как попасть?.. Эх ты, недотепа! Ну давай я тебе пособлю…»
Хлопнул Николай Чудотворец в ладоши — и выпрыгнула из травы большущая зеленая лягушка и начала на глазах у меня расти, надуваться воздухом.
«Садись, не сомневайся! — улыбнулся угодник Николай, и от улыбки от этой сто морщинок светлыми лучиками по его лицу разбежались. — Да садись, садись, я ее знаю, она сильная, она и не такое выносила…»
И я сел, Васька, на тебя, и ты как напыжилась, как прыгнула!..
Очнулся уже за гостиничным столом, под горящей зеленой лампой. Окно открыто, за ним — ночь, темень беспросветная, дождь с ветром, словом, непогодь, которой, похоже, конца нет…
* * *Ашот Акопович вздрогнул, когда услышал пронзительный, полный тоски и отчаяния вопль:
— Слушай, дарагой, кто эта?
— Это Павлуша, — помешивая кофе ложечкой, ослепительно осклабился хозяин замка, — павлин мой. Самка у него сдохла, вот и скучает…
— В-вах! — сказал мрачный Ашот Акопович Акопян.
Все, решительно все было не по душе ему в этом вызывающе роскошном особняке: и мраморные лестницы, и халдеи с ментовскими рожами, и вопящие птицы, и голливудская улыбка Костея… А уж после того, как Мишаня сообщил об угоне джипа, настроение у Микадо испортилось окончательно и бесповоротно.
— Слушай, дарагой, пачему кофе клапами пахнет?
— А-ха-ха! Это не клопы, это коньяк, Ашот!
— Каньяк?! — поперхнулся категорически не употреблявший спиртного — и Костей, конечно же, прекрасно знал об этом! — лысый, усатый гость в черных очках.
Очки Ашот Акопович надел еще в машине, когда увидел на крыльце замка радостно распростершего руки Константина Эрастовича, старого дружбана, которому он, Микадо, сидючи в питерских «Крестах», пообещал свернуть, как петуху, шею, причем собственноручно!
Из последних сил улыбаясь, они кинулись в объятия друг
