Наталья Берзина - Проводник
— Лизонька, любимая, что ты здесь делаешь? И голая к тому же! Тебя же могут увидеть! — окликнул Артем, выходя на балкон.
— А что, в твоем саду бродят толпы вуайеристов? — подняв на него глаза, с улыбкой спросила Эльза.
— Нет, откуда, но все-таки!
— Принеси лучше мне бокал вина. А затем пусти меня к компьютеру. Нужно срочно подготовить материал и перегнать его. У тебя, кстати, проги ави[5] — формат поддерживают?
— Что? А, да, конечно! — ответил Артем, совершенно сбитый с толку неожиданным переходом.
Эту ночь им пришлось коротать в одном спальнике. Яну немного знобило. Она забыла о стеснительности и старалась поплотнее прижаться спиной к горячему телу Казимира. Его руки находились близко от напряженной груди, и это странным образом волновало Яну. Хотя по возрасту Казимир годился ей в отцы, непонятные желания рождались в ее ставшем незнакомым теле. Они совсем не походили на те, которые она испытывала во время близости с Вовчиком. Желания были ярче, глубже, несравнимо сильнее. В минуты близости с Вовчиком она чаще всего не испытывала особого удовольствия, иногда было просто больно, иногда неприятно. Рядом с этим мужчиной Яна вдруг ощутила жгучую ревность. Слишком хорошо она помнила, как спала у Казимира на плече Эльза, какая счастливая была у нее улыбка. Конечно, Эльза — взрослая женщина, она уж знает, как пробудить в мужчине желание. А что может Яна, если все ее познания ограничены любовными романами да парочкой непристойных фильмов, которые она посмотрела вместе с Вовчиком? В тех фильмах все происходило как-то грубо, некрасиво, и, хотя Вовчик предлагал ей попробовать так же, она всякий раз наотрез отказывалась. Повторить что-то подобное Яна считала для себя неприемлемым.
Дождь, мелкий, надоедливый, навевал тоску. Капли барабанили по тонкому нейлону. Воздух, насыщенный влагой, стал вязким и холодным. Живое тепло, исходящее от Казимира, убаюкивало. Незаметно Яна уснула, прижав его сильные руки к груди.
Утром Казимир определил по карте их местоположение. За вчерашний день с трудом одолели двенадцать километров. Сегодня Яна могла немного двигаться. Пусть медленно, пусть с трудом! Это обстоятельство вселяло надежду, что не все потеряно и они рано или поздно доберутся до цели. Дальше путь пролегал по дубраве. Дождь почти закончился за ночь, только ветер, ревущий в кронах, напоминал о вчерашней непогоде. Приходилось идти медленно, обходить буреломы. Теперь каждый час Казимир останавливался, давал Яне отдохнуть и осмотреть ноги. Дубрава сменилась сосновым бором, а они все шли, отмеряя километр за километром. Только к вечеру вышли на край огромного луга. Распогодилось. В лучах заходящего солнца далеко впереди что-то блеснуло. Казимир достал из рюкзака бинокль, долго всматривался в даль.
— Там, в трех километрах, деревня. Вроде жилая. Как ты думаешь, дойдем? — спросил у Яны.
— А это не опасно? — вскинула брови девушка.
— Будем надеяться, что нет. Кроме того, ты начала покашливать, я боюсь, как бы ты не простыла. В деревне наверняка найдется баня.
— А вдруг там бандиты, те, что дедушку Тараса убили? — испугалась девушка.
— Не думаю, что они ушли так далеко. К тому же у нас есть оружие, хотя лучше было бы, если бы оно не пригодилось.
— Вы говорили, у вас патронов мало.
— Ну, не так уж и мало, почти три обоймы. Ты отдохнула? Тогда двинулись.
В деревню вошли, когда стемнело. Судя по запахам, в деревне жили люди. Пахло дымом, навозом и, главное, полузабытым парным молоком. Казимир высмотрел дом покрепче и побольше, решительно шагнул к калитке, постучал. Небольшая собачка, незаметная в полумраке, выскочила из будки, истошно залаяла, предупреждая хозяев о ночном госте. Прошло довольно много времени, прежде чем мужской голос громко спросил из сеней:
— Кто там?
— Путники, хозяин. На ночлег пустите, пожалуйста. У меня дочка приболела, — ответил Казимир.
— Какие такие путники по ночам? Проваливайте туда, откуда пришли!
— Хозяин, поверь, мы пришли с миром. Мы идем от Тараса.
— Знаете Тараса?
— Да. Если пустишь, я найду, чем с тобой расплатиться.
— Знаю я, чем ты можешь расплатиться. Оружие разряди!
— Хорошо, смотри! Я разряжаю карабин! — Казимир разрядил карабин, неторопливо вставил патроны в обойму и, сунув ее в подсумок, поднял вверх карабин с открытым затвором. — Видишь? Теперь можно войти?
— Заходи один, девчонка подождет.
Казимир прошел во двор и остановился у крыльца. Дверь распахнулась. Коренастый длиннорукий мужик, словно колобок, скатился ему навстречу.
— Стой спокойно, ты под прицелом. Нож достань! — скомандовал мужик, приблизившись. Охлопал карманы Казимира, забрал нож и карабин, остановился чуть в стороне. — Заходи в дом. Девчонка тоже пусть заходит.
Казимир, усмехнувшись, скинул рюкзак и, удерживая его за лямки одной рукой, поднялся на крыльцо. Не знал мужик элементарных вещей: Казимиру в ближнем бою вовсе не требовалось оружие, вполне достаточно было рук и ног. В сенях прямо ему в грудь уперлось ружье, его удерживала сухонькая невысокая женщина. Казимир остановился, указательным пальцем отвел стволы в сторону, прошел в горницу. На широком столе тускло горела коптилка, судя по запаху заправленная бараньим жиром. Закопченные стены терялись в зыбком полумраке, но тем не менее достаток в доме ощущался. За время, проведенное в Зоне, Казимира не оставляло чувство, будто он очутился в Средневековье. Пожалуй, только оружие было относительно современным, а быт, жизненный уклад, отношения между людьми строились на суровых, древних, неписаных законах, неведомой силой перенесенных в настоящее.
Казимир опустил рюкзак на пол возле двери, прошел к столу, сел на широкую лавку. Он понимал, что поведение его выглядит вызывающе, но другого выбора у него не было. Буквально через минуту в горнице появилась Яна, едва стоящая на ногах, и хозяин с женой. В неярком свете коптилки Казимир, наконец, рассмотрел их. Хозяева, похоже, были его ровесниками. Нелегкая жизнь наложила на их лица неизгладимый отпечаток вечной настороженности. Чтобы как-то разрядить обстановку, Казимир начал с главного:
— Яна, деточка, садись, ноги-то, поди, совсем измучила, да и чеботы сыми.
Яна послушно, не говоря ни слова, опустилась рядом с ним на лавку и принялась расшнуровывать ботинки. Жена хозяина, не выпуская ружья из рук, внимательно наблюдала за ее действиями. Когда, наконец, Яна сняла высокие ботинки и пошевелила забинтованными ногами, хозяйка воскликнула:
— Ой, божечки, детухна, што ж с тобой здары-лось? — поставила ружье в угол, будто привычный ухват, всплеснула руками, увидев, как из-под расползающихся бинтов проглядывает распухшая, словно обваренная кипятком кожа.
— Растерла Янка ноги, пока шли, да, видно, заразу какую-то занесла. Беда теперь, лечить нужно, а нечем, — пояснил Казимир.
— Петрысь, живо баню, да и воду на огонь поставь. Принеси мне мою сумку. Шевелись ты, не спи на ходу, — неожиданно решительно и непререкаемо бросила хозяйка.
Ее муж, Петрысь, словно сорвавшись с цепи, засуетился, едва не бегом бросился в другую комнату, поставил перед женой сумку, подбросил дров в уже затухающую печь, принес ведро воды, налил в огромную кастрюлю, водрузил ее на огонь и бросился во двор.
Пока Петрысь выполнял задания жены, она сама опустилась перед Яной на колени и начала с решительной осторожностью разматывать грязные истертые бинты. Делала она это привычно, даже профессионально. Казимир опустился рядом, тихо спросил:
— Вы врач?
— Нет, фельдшер с пятнадцатилетним стажем, вернее, была фельдшером. Давно у нее с ногами?
— Четвертый день, я обрабатывал вот этим, сейчас покажу. — Казимир достал свою аптечку и вынул мазь, которой смазывал растертые места.
— Молодец, правильно делал, — кивнула хозяйка, — но девочке ходить пока нельзя. Сейчас обмоем хорошенько, а потом я в бане ее обработаю. Только ты потом ее на руках принесешь. Кстати, как тебя зовут?
— Казимир, а ее Яна.
— А меня Руся, Руслана. Мужа Петром кличут, Петрысь по-нашему. У нас, полешуков, свои имена. Что ты, Казя, говорил про Тараса?
— Хороший Тарас был человек, одно могу сказать.
— Выходит, уже был? — переспросила Руся, добавляя в горячую воду какой-то остро пахнущий травяной отвар.
— Да, почти неделя как погиб. Мы его рядом с Марией положили. Как он велел.
— Кто же его? Бандюки?
— Да, пятеро их было, да только трое ушло. Могут и здесь объявиться. Озлобились.
— В Веску не сунутся, тут людей много, а по хуторам запросто могут пошалить. Но теперь на хутора идут только самые отчаянные, те, что могут за себя постоять, — поясняла Руся, омывая израненные ноги Яны горячей водой. — Ты, девонька, не шипи, потерпи чуток. После баньки полегче станет.
Стукнула дверь. В горницу вошел Петрысь.