Дмитрий Черкасов - Записки Джека-Потрошителя
В одиннадцать вечера, когда Кэтрин Эддоуз еще спит в камере полицейского участка, Элизабет Страйд замечают уходящей из паба «Руки каменщика», что на Сеттлз-стрит, в компании с безбородым мужчиной, носящим короткие и пышные усы и одетым в костюм и пальто. Они со Страйд останавливаются на пороге и обмениваются поцелуями, не спеша выходить под дождь, что зарядил еще с самого вечера и, судя по всему, не собирается прекращаться.
Двое посетителей паба, чернорабочие Бест и Гарднер, обмениваются недоуменными взглядами — спутник Страйд хорошо одет и выглядит солидно. Нельзя сказать, чтобы приятели Бест и Гарднер были большими моралистами, но поведение этого джентльмена кажется им странным, и они склонны подозревать его в худших намерениях.
— Эй, приятель! — предлагает Гарднер. — Не жела ете выпить с нами?
Мужчина бросает на него недовольный взгляд, отказывается, покачав головой, и быстро выходит на улицу.
Страйд задерживается на пороге, и Гарднер успевает предупредить ее:
— Смотри, будь осторожнее! Похоже, это Кожаный Передник увивается за тобой!
Элизабет корчит гримаску, показывая, что шутка не удалась. Выглянув в окно, Гарднер замечает, что они уходят вдвоем по Коммершл-роуд в сторону Бернер-стрит.
Бернер-стрит [15] — узкая и короткая улица, которая тянется от Коммершл-роуд на юг. Почти параллельно ей, всего в одном квартале, идет Бэтти-стрит — улица, на которой год тому назад Израэль Липски отравил свою соседку, жившую этажом ниже, прелестную девушку по имени Мириам Энджил. Что послужило причиной такого чудовищного преступления — осталось загадкой, которую Липски унес в могилу, — сразу после убийства он покончил с собой, приняв яд. Так или иначе, этот случай получил громкую огласку и подхлестнул антисемитские настроения в Уайтчепеле, где вообще было много еврейских переселенцев из Восточной Европы, России и Германии.
Конечно, Элизабет Страйд слышала об этом убийстве, но вряд ли она думает сейчас о Липски и его несчастной жертве. Липски мертв, а мертвые не возвращаются из могил. Хотя, как знать… Она мрачнеет, вспоминая о доме, где недавно пыталась начать то, что люди из общества называют «честной жизнью». Нет уж, если выбирать между этой холодной улицей и тем домом, Элизабет Страйд предпочитает улицу!
Она оглядывается по сторонам, высматривая потенциальных клиентов. Мысль, что один из них может оказаться Джеком-Потрошителем, ее не беспокоит. В самом деле — вряд ли тот осмелится появиться здесь. Уже поздно, и скоро из клуба один за другим начнут выходить завсегдатаи — в основном, молодые сильные мужчины. Только безумец осмелится напасть на женщину в таком месте.
Слева по улице, напротив нового здания Лондонского школьного управления находится двор, принадлежащий каретному мастеру Датфилду — Датфилд-ярд. Рядом на здании клуба висит каретное колесо, так что даже неграмотный клиент не прошел бы мимо. Однако на самом деле каретник давно перенес производство на Пинчин-стрит, и во дворе тихо и темно. Осталось только это колесо и надпись, выведенная на воротах большими белыми буквами. Другая надпись там же гласит — «У. Хиндли, производитель мешков».
Элизабет Страйд слоняется возле ворот в ожидании, когда социалисты закончат свои дела и начнут расходиться по домам. Она плохо представляет, о чем разговаривают мужчины в клубе — трехэтажном деревянном здании, где в этот вечер собралось больше ста человек. Подобно большинству ее товарок, Элизабет никогда не интересовалась политикой. Ее ничуть не трогает намерение господ социалистов осчастливить нищих и бездомных. Она живет сегодняшним днем.
На самом деле, в этот вечер в Международном рабочем клубе на повестке стоит вопрос: «Почему евреи должны быть социалистами?» Возможно, вопрос оказался чересчур спорным; возможно, у докладчиков и слушателей не хватило красноречия, но дискуссия протекает вяло. Кое-кто, заскучав, покидает клуб, но большинство дожидается танцев и пения. Когда из здания доносятся звуки музыки, Страйд на улице начинает пристукивать ножкой в такт. Песни звучат на немецком языке, которого она не знает, но это совершенно неважно.
В этот вечер на Элизабет практически вся ее одежда — черный отделанный мехом жакет, черный корсаж, черная юбка, белые чулки, две нижние юбки и сорочка. В таком облачении она чувствует себя вполне комфортно, несмотря на ветер и дождь. Страйд привыкла к жизни на улице, к лондонской непогоде.
Без пятнадцати полночь, завидев впереди прохожего, Элизабет поправляет шляпку и идет ему навстречу. У него смуглое лицо, и он кажется вполне безобидным.
— Джентльмен желает приятно провести время? — Элизабет улыбается, прикрывая рот рукой.
Он бросает на нее оценивающий взгляд.
В то же самое время рабочий Уильям Маршалл выходит на порог дома № 64 по Бернер-стрит и замечает, как напротив, у дома № 63, целуются двое. На мужчине темное короткое пальто и коричневые брюки, он носит шляпу, похожую на матросскую. Женщина кажется красивой, одета в черное, причем ни она, ни ее спутник не выглядят пьяными.
Шум дождя заглушает их разговор, но Маршалл слышит слова мужчины:
— Ты вообще способна хоть о чем-нибудь другом говорить или же только клянчить деньги горазда?!
Вскоре они уходят вдвоем по направлению к клубу социалистов, а Маршалл возвращается к себе в дом.
Социалисты один за другим расходятся по домам, и мужчина в матросской шляпе будет не последним, кто воспользуется услугами Страйд в этот вечер. Кэтрин Лейн оказалась права, это место безопасно и прибыльно — жаль, что собрания клуба приходятся лишь на субботу. Продолжает накрапывать мелкий дождь, но Страйд не намерена сдаваться, пока остается надежда раздобыть еще хоть немного денег.
В двенадцать тридцать пять констебль Уильям Смит проходит по Бернер-стрит, где обращает внимание на женщину в черном, беседующую с мужчиной возле здания клуба. Констебль замечает букетик, приколотый к жакету женщины, и саквояж в руке ее спутника. Не видя ничего предосудительного в их поведении, Смит направляется дальше по своему маршруту. Мужчина и женщина провожают его взглядами.
– Элизабет?
Она обернулась, и на ее лице отразилось замешательство, которое тут же сменилось смущенной улыбкой.
– Это вы… Я не ожидала увидеть вас здесь.
– Почему вы нас оставили?
– Мне очень неловко, — она оглядывается по сторонам, избегая смотреть в мои глаза.
– Почему вы ушли, Элизабет?!
– Мне стало страшно… Я не знаю, отчего. Я не хотела, клянусь, но мне нужно было уйти, потому что… Майкл попал в переделку.
– Майкл?
– Майкл Кидни, сэр! Он мой друг, мы живем вместе, сэр. Я здесь его жду.
– Не лги мне, Элизабет!
Она краснеет и вскидывает голову:
– Я не лгу, сэр.
– И много ты берешь за свои услуги? — Я оглядываю улицу, она пуста; только что прошел констебль.
Она заливается краской и смущенно поправляет букетик на своей груди.
– Что вы, сэр!
– Хорошо, а как быть с вещами, которые ты стащила?
— Я не воровка, сэр… Прошу, не говорите так!
– Конечно, нет. Ты просто позаимствовала кое-какие безделушки, я не сержусь на тебя. Ты видишь, я мог бы сказать тому констеблю, что ты сделала, но не стал!
– Да, вы очень добры, сэр, — бормочет она и пытается сменить тему — ох уж мне эта вечная женская уловка. — Вы не сказали, сэр, что вы здесь делаете так поздно?
– Ты и не спрашивала, Элизабет! Возможно, я искал тебя.
– Вы не могли знать, где я. Кто вам это сказал?
– Может быть, я догадался. Скажи, ты ведь заглядывала в ту комнату? Ту, что за стеной в коридоре. Как ты ее открыла?
– Она не была заперта, сэр… Но как вы узнали?!
– Ты сказала о ней кому-нибудь еще?
– Нет, сэр, я… Мне показалось, что там все очень странно, и я испугалась. Я простая женщина, сэр, я ничего не понимаю в таких вещах.
– Ты уверена, что никому ничего не сказала?
– Сэр, вы меня пугаете, я закричу!
– Зачем? Разве ты не хочешь заработать немного денег? Тебе ведь нужны деньги, не так ли? Я дам тебе фунт, даже два — за молчание.
– Сэр…
– Это всего лишь сделка, и очень выгодная для тебя. Кажется, там кто-то идет. Думаю, нам не стоит никому попадаться на глаза, верно?
– Да, наверное… — Желание получить деньги явно пересиливает ее страх.
И я знал, что будет именно так…
В час ночи Кэтрин Эддоуз покидает свою камеру, ее нисколько не смущает случившееся — Кэтрин не раз уже приходилось проводить время за решеткой после попоек. Она спокойно интересуется у констеблей, который на дворе час.
