Якудза, или Когда и крабы плачут - Юрий Гайдук
С Хомяком его свела судьба год назад, когда опера УБОПа накрыли бригаду рэкетиров, входившую в преступную группировку Сохатого. Правда, были там и явные сосунки, которые еще не представляли серьезной опасности, но могли бы стать и более матерыми преступниками, если бы прошли университеты на зоне. Одним из них был студент Южно-Сахалинского филиала Дальневосточного юридического института Петр Хомяков, поимевший в бригаде погоняло Хомяк. В общем, пожалел он тогда расплакавшегося парня, тем более что этот молокосос сдал попутно двух сокурсников, промышлявших наркотой, и мог пригодиться в дальнейшем как осведомитель. За все время Юрлин ни разу его не потревожил, хотя для встречи были довольно веские основания: Хомяков уже забывать стал об уроках своего ареста и после убийства своего первого хозяина стал пользоваться доверием Мессера, который держал его подле себя как прикормленного юриста.
Допив чай и похрустев сухариком, капитан смахнул со стола крошки и, решив, что звонить Хомяку нет никакого смысла, собрался «побеседовать» с ним с глазу на глаз. Во-первых, чтобы напомнить ему, кто есть кто, а во-вторых, получить вразумительный ответ на тот вопрос, который в настоящее время более всего волновал столичного важняка. Отслеживать парня долго не пришлось, и уже на другой день чуть ближе к вечеру оперативная машина с мигалкой тормознула новенькую «Мазду» Хомякова неподалеку от пивзавода, где студент Южно-Сахалинского филиала Дальневосточного юридического института отоваривался пивом «Бир».
— В чем дело, мужики?! — возмутился свежевыбритый, пахнущий дорогими мужскими духами Хомяк, но его тут же оборвали, ткнув лицом в капот машины.
— Мужиков, козел, ты на зоне найдешь, а сейчас… Р-руки!.. Руки на капот!
То ли напоминание о зоне подействовало на владельца «Мазды» отрезвляюще, то ли незабываемые воспоминания о знакомом окрике «Руки!», после которого обычно заковывают в стальные браслеты, то ли еще что, но Хомяк мгновенно подчинился приказу. В этот момент и подъехал Юрлин, наблюдавший со стороны за реакцией студента на задержание. Кивком головы поблагодарил оперов за содействие и, когда те сели в свой старенький, потерявший свой прежний лоск «Мерседес», профессиональным движением прошмонал парня. Затем достал из кармана уже приготовленные наручники и так же ловко, не позволяя Хомякову оборачиваться, защелкнул на его запястьях стальные браслеты. И лишь после этого разрешил ему оторвать руки от капота.
— За что?.. Вы еще ответите за это! — взвыл было Хомяков и вдруг замолчал, выпучив глаза на опера. — Вы?!.
— Спрашиваешь, за что, щас узнаешь, за что, — пообещал ему капитан и, ухватив за шиворот темно-коричневой кожаной куртки, толкнул в сторону открытой дверцы. И добавил, но уже в согнутую спину Хомяка, когда тот влезал в салон своей «Мазды», которой светило на многие годы остаться без хозяина: — В институте, значит, все еще учишься, третий курс заканчиваешь? Это хорошо. И потому хорошо, что ты там не одно пивко сосешь, но и грамотешки юридической, надеюсь, уже поднабрался, а грамотные козлы на зоне очень даже нужны.
— З-за что… н-на з-з-зону? — заикаясь, выдавил из себя Хомяков.
— Как за что? Да все за те же старые грехи с прибавлением новых. Я-то, наивный человек, думал, что ты действительно встанешь на путь исправления, а ты… Короче, настало время платить не только по старым счетам, но и за тот порошок, который я найду в твоем бардачке. Причем, заметь, этот порошок я найду при свидетелях.
— Но его там нет!
— Возможно, что и нет, а возможно… Впрочем, я, пожалуй, не буду этого делать. И не потому этого не буду делать, что хочу спасти от зоны твою вонючую задницу, а потому, что не хочу из-за тебя, говнюка, марать руки элементарной подставой. Врубаешься, надеюсь? Но вот тот факт, что будущий юрист, услугами которого пользуется южносахалинский криминалитет, сдал операм Васю Курильского со всей его братвой…
— Вы не имеете права! — крутанулся к Юрлину Хомяк, но тот будто не слышал его, продолжая все так же тихо ронять слова, словно тяжелые капли воды на бритую макушку приговоренного:
— И если Вася Курильский, который парит сейчас свои косточки на нарах, узнает ненароком об этом… — Он замолчал, позволяя студенту проникнуться возможностью подобной перспективы, и почти прошипел в белое как мел лицо: — Ну что, врубаешься? Так что выбирай: зона за порошок, которым ты подторговываешь на дискотеке, или заточка в печень, которую обеспечит тебе курильская братва?
— Вы… вы не имеете права!
— Не имею права? — искренне удивился Юрлин. — Так вот могу заверить тебя, что с такими гнидами, как ты, только так и поступают.
Долгое, очень долгое молчание и наконец:
— Чего вы от меня хотите?
«Правды и ничего, кроме правды!» — хотел было по привычке сказать капитан, но сейчас был не тот момент, чтобы шутки шутить.
— Мокруха в Вакканае!
— Что? Какая еще мокруха?.. — взвыл Хомяк, видимо, даже не поняв, о чем его спрашивает опер.
Юрлин смерил его уничтожающим взглядом:
— Ты что, в жмурки со мной играть вздумал? Или, может, русских слов уже не понимаешь? Так ведь я и по-японски могу.
На побагровевших скулах парня вздулись желваки, чуть дрогнули сжавшиеся в кулаки руки, и казалось, не будь на нем сейчас стальных браслетов, он бросится на опера, но вместо этого Хомяк выдавил из себя неожиданно сникшим голосом:
— Я… я правда не понимаю, о чем вы спрашиваете.
— Убийство директора «Дальросы» — дело рук Мессера?
— Это тот, о котором по телевизору говорили? — На его лице отобразилось все то непосильное умственное напряжение, с которым в данный момент работали его мозги.
— Да, и по телевизору тоже! — рявкнул Юрлин.
Видимо, не ожидавший подобного взрыва со стороны опера, Хомяк молящими глазами уставился на него:
— Но я… я-то откуда могу это знать?
«Действительно, он-то откуда может это знать?» — осадил себя капитан, обругав себя за то, что поддался мимолетной вспышке злости.
— Ладно, забудем пока что об этом, живи. Но если ты мне не ответишь и на следующий вопрос или будешь кота за яйца тянуть… Короче, ты же знаешь тех капитанов, которые согласились пахать на Мессера?
Было видно, как Хомяков сглотнул слюну, видимо, еще раздумывая, стоит ли поддаваться заарканившему его оперу, но что-то шевельнулось в его мозгах, и он утвердительно кивнул головой.
— Значит, знаешь и те посудины,
