Татьяна Полякова - Овечка в волчьей шкуре
— Или делай что-нибудь, — сказала я вслух, — или утопись.
Утопиться в ручье было сложновато, я вздохнула и начала подниматься по крутому склону.
Я, безусловно, находилась где-то в пригороде, вот только что это за город? Ничто не мешало Стасу с компанией перевезти меня за триста-четыреста километров. Если это так, шансы мои добраться до припрятанных денег весьма сомнительны, с другой стороны, если я действительно оказалась в другом городе, то милиции скорее всего до меня нет никакого дела, вряд ли мой портрет украшает все райотделы российских городов, а если и украшает, у меня большое подозрение, что господа из милиции обращают на них такое же внимание, как я когда-то на стенд «Их разыскивает милиция»: мазнула взглядом фотографии, качество которых желает много лучшего, и пошла дальше.
Не успела я утешить себя этими соображениями, как тут же появилось ещё одно: в моем теперешнем виде и двух шагов не сделаешь по улице, чтобы не обратить на себя внимание всего городского населения. Занятая этими мыслями, я упорно карабкалась на довольно крутой склон и через несколько минут, выпрямившись во весь рост, смогла убедиться: город мы не покидали. Прямо передо мной находился стадион «Динамо», в этом не может быть сомнений. Его главные ворота выходят на проспект Победителей. Что за победители и кого или что они победили, мне неведомо, точнее, раньше это вовсе меня не интересовало, а сейчас вдруг запало в голову, и я раз пять повторила про себя «победители», как будто ожидала озарения и в самом деле надеялась понять, кто они. Видно, с головой у меня неладно, если я думаю о такой чепухе.
— Заткнись, — пробормотала я и попыталась сосредоточиться. Я находилась рядом со стадионом «Динамо», точнее, в сотне метров от него и несколько левее. Глубокий враг, из которой я только что выбралась, так называемая Муромка (еще одно маловразумительное название), впрочем, назывался так не овраг, а район к нему примыкающий, он начинался за стадионом, а заканчивался возле железной дороги, вблизи реки. До проспекта отсюда минут двадцать пешком, место можно смело назвать глухим: вокруг частный сектор, а прямо за стадионом начинались коллективные сады, которые всего несколько лет назад начали теснить новостройки. Овраг отделял старую Муромку от новой, девятиэтажной. Слева за прочным забором вовсю идет строительство, краны, куча песка, там, откуда я несколько часов назад смогла сбежать, тихая улочка, сплошь состоящая из коттеджей. Один из них выгорел почти полностью, руины слабо дымились, груда камней, кирпича, железа, все вперемешку. Дом стоял как-то странно, на самой горе, особняком, впрочем, сейчас соседи этому обстоятельству, наверное, только радовались: не пострадали от взрыва дома.
Проявляя величайшую осторожность, я наблюдала, как там все ещё ведутся какие-то работы, ходят люди, что-то загружают в машины (что, отсюда не разглядеть). Теперь я знала, в каком районе нахожусь, но добраться до квартиры будет нелегко. Она на другом конце города, весьма сомнительно, что я смогу пройти незамеченной. Значит, следует ждать. Я вновь спустилась к ручью и устроилась в кустах, расстелив на земле пиджак. Вряд ли те, кто устроил ночное нападение, рыщут по соседству, близость милиции должна отбить у них к этому охоту. Я бы на их месте решила, что жертве положено уносить ноги, если уж ей улыбнулась удача и она осталась жива. Опять же, надумай они пошарить вокруг, давно бы меня сцапали… А кто сказал, что они пришли за мной? Стас помог мне покинуть дом (с чего бы такая забота?), очень может быть, люди, которые явились сюда, решили меня спасти. Еще одно — «с чего бы», то есть кому это взбредет в голову, если на сегодняшний день у меня ни единого друга в запасе, зато полно врагов. И в этом смысле поведение самого ненавистного из них, то есть Стаса, выглядело несколько странно. Вот если нападавшие мои друзья, тогда его желание, чтобы мы с ними не встретились, вполне естественно, а вот если враги… А если враги, то он просто не хотел, чтобы добыча досталась другому. Разумеется, добыча — это я, потому что кто-то убежден, что я знаю, где спрятаны сокровища. Огромные, сказочные… Что это с моей головой, черт возьми? Небо, сплетенные ветви деревьев в вышине плавно кружатся… Я явно переоценила свои возможности, когда замышляла побег, а может, в очередной раз тюкнулась своей многострадальной головой и там опять что-то замкнуло. «Лучше тебе уснуть», — посоветовала я самой себе и закрыла глаза, но уснуть не получалось. Взрыв прогремел через несколько минут после того, как мы со Стасом расстались. Успел ли он покинуть дом? Допустим, он надеялся успеть и надеялся, что это успею сделать я, и для этой цели даже прикрывал мой отход. Просто рыцарский поступок, а рыцарем он не был, он редкая сволочь, и это ещё мягко сказано, значит, вынуждая меня смыться и джентельменски прикрывая мой зад, он очень рассчитывал, что сокровища от него не уйдут, что мы непременно встретимся. Тогда надежда на то, что он воспарил к небесам вместе с домом, невелика, скорее всего у парня был вариант отхода. Если кто меня сейчас и ищет, так это в первую очередь Стас. Соратники погибли, и он единственный обладатель несметных сокровищ, при условии, что заполучит меня. Значит, надо дождаться темноты, достать доллары и уходить… Если я права и все так и есть, он будет ждать меня в моей квартире. Адрес ему известен, они звонили мне туда по телефону. Но исчезнуть из города, не имея ни копейки, да ещё в таком виде, я просто не смогу. Мне нужна одежда, мне нужно где-то отлежаться. Значит, придется рискнуть… А сейчас спать, до самой темноты, спать, чтобы прошла эта тошнота, чтобы деревья, а с ними весь мир вокруг заняли свои привычные места, а не кружились в сумасшедшем хороводе. Солнце исчезли за домами где-то за моей спиной, я зябко поежилась, меня знобило, а мир упорно не желал вставать на место. Чувствовала я себя даже хуже, чем днем. Точно пьяная, подошла к ручью, напилась, распластавшись на его берегу, и сунула лицо в холодную воду. Ничего не помогало, тошнота, а вместе с ней ощущение какой-то нереальности бытия не проходили, точно я наблюдала все это в кошмарном сне: медленно исчезающее за линией горизонта солнце (я видела его, хотя видеть не могла ничего, кроме кустов и деревьев вокруг, потому что лежала на дне оврага), я в мужском пиджаке с голыми, в ссадинах и порезах ногами, нелепо торчащими из-под этого самого пиджака, и смутное отражение лица в воде, чужого лица, конечно, чужого, не зря оно меня пугало, но мое настоящее лицо пугало меня ещё больше. Я пыталась и не могла сообразить, что для меня страшнее: быть той или этой женщиной? Той, что шла на смерть и несла её другим, или этой, жалкой, раздавленной жутким одиночеством, потому что не только люди, а я сама была чужой себе, непонятной и даже ненавистной?
— Кончай это дерьмо, — сказала я вслух. — Если ты выжила, это повод жить…
О господи, я свихнулась, что за чушь лезет в голову. Не голова, а кладезь глупости, может, поэтому она так трещит. «Голова треснула, не выдержав собственной глупости», — классная эпитафия на мою могилу, жаль, никто не придет её прочитать.
Я заставила себя подняться и преодолеть крутой склон. Через полчаса окончательно стемнело, и я пошла к ближайшим домам, ориентируясь на огни, переставляла ноги, машинально фиксируя звуки, и исчезала в тени, заслышав приближение человека. Шла я страшно долго, по всем моим представлениям, ночь должна была давно кончиться, а я все шла и шла в темноте, улицы стихли, все реже встречались окна, в которых горел свет, последний троллейбус прогрохотал за поворотом, а я шла без мыслей и чувств, надеясь, что когда-нибудь достигну намеченной цели, и, когда цель эта появилась, то есть когда я наконец увидела дом и обшарпанную дверь подъезда, мне уже было все равно, поджидает меня здесь кто-то или нет, главное было лечь, вытянуть ноги и забыться хоть на мгновение…
Я вошла в подъезд, он был пуст и тонул в полумраке, свет горел только на втором этаже, я повела головой, прислушиваясь даже не к звукам, нет, а к своим ощущениям. Либо меня никто не ждал, либо мой внутренний голос скончался. Я шагнула к почтовому ящику, торопливо распахнула дверцу. Ключи висели на гвоздике, я нащупала их, все ещё не веря в удачу. Кто-то прошел совсем рядом с подъездом, а я скрылась в своей квартире, заперла дверь, сбросила одежду, даже не удосужившись проверить, есть ли кто здесь, и, с трудом забравшись в ванну, включила горячую воду. Я долго лежала, бессмысленно пялясь в стену с облупившейся краской, с желтыми потеками на побелке, и думала о том, что могу умереть и в этом не будет ничего удивительного. Это только в книгах герой не умирает, пока его история не рассказана до конца, а в жизни конец может настать в самой середине рассказа или ближе к началу, где-то на двадцать первой странице. Из ванной я все-таки выбралась, протопала в комнату, оставляя за собой мокрый след, свернулась калачиком под одеялом. Я думала о котенке, маленьком, несчастном и наверняка голодном, смог ли он выбраться из канавы и найти себе новую хозяйку. Мне хотелось верить, что ему повезло. Я так и не смогла уснуть, хотя чувствовала себя совершенно разбитой. Когда пришел рассвет, стало ясно: со мной что-то не так, стоило приподнять голову от подушки, как комната начинала вращаться с невероятной скоростью, предметы размывало, они то проступали из молочной пелены, то исчезали в ней. Несколько раз меня рвало, я едва успевала свесить голову с постели, испытывая жуткое отвращение к запаху, стоявшему в комнате, и к самой себе, и со злостью подумала, что загнуться в подвале было ничуть не хуже, чем загнуться здесь. О том, чтобы подняться, не могло быть и речи, тело буквально разламывало от боли, лучше всего, сложив на груди руки, мирно ждать, когда все это кончится и смерть поставит последнюю точку в моей истории. Но лишь только я подумала о ней, как инстинкт самосохранения заставил мой мозг работать, я пыталась придумать, как себя спасти.