При попытке выйти замуж - Малышева Анна Жановна
— Отлично! — Василий обрадовался. — Жратву я обеспечу.
— Жратва — дело десятое. Ты выпить приноси, — посоветовал Журавлев.
Старший оперуполномоченный Коновалов был человеком конкретным и аккуратным. Поэтому он взял ручку, бумажку и уточнил:
— Чего? Сколько?
— Ну, если нас будет человек семь, то, — Журавлев задумался, — ты сколько выпьешь?
— Если пива — то бутылок восемь. Если водки — то одну.
— Вот и все мы такие. Так что свою дозу умножай на семь.
— Плакала моя квартальная премия, — застонал Василий, но спорить не стал. Сам же предложил. А инициатива наказуема.
Глава 16
РЕДАКЦИЯ
Саша Митина была хорошей девочкой. У нее был легкий характер, доброе сердце, высокая работоспособность и редкая сила воли. Она была чудесной заботливой дочерью, надежным другом и бесконфликтным сослуживцем. Да что говорить — даже озверевшие сотрудники МУРа души в ней не чаяли — это ли не показатель? Но жил на свете один человек, который мог бы сказать о Саше, что она вредная и жестокая, бессердечная и эгоистичная. Он мог бы это сказать, но никогда не говорил, потому что любил Сашу без памяти. Звали его Сережа Абросимов, работал он в отделе экономики газеты «Вечерний курьер».
Сережа был единственным, на кого Саше не приходилось тратить ни капли душевных сил и на кого она могла выплескивать все то темное и вредное, что в сплющенном и угнетенном состоянии таилось в ее душе под грузом достоинств.
Он приходил к Саше в отдел раз или два в день, виновато улыбался, смотрел на нее преданно и нежно, разговор начинал с того, что страшно соскучился, потом усаживался в кресло для гостей напротив Сашиного рабочего стола и покорно подставлял голову под удары.
— Почему Серега так тебя раздражает? — спросил как-то Сашу Сева Лунин.
— Потому что он ничего не просит, не ставит никаких условий и не обижается на мое хамство, — объяснила Саша. — Потому что он все терпит. Потому что он меня развращает и не осуждает за то, что я так по-свински стервенею.
— Но ты ведь не развращаешься, — тонко польстил Сева.
— С вами развратишься!
Сережа должен был прийти с минуты на минуту, и Саше, как всегда перед его приходом, казалось, что он удивительно не вовремя. Редакция стояла на ушах по поводу статьи любовницы премьера. Большинство ликовало, но были и возмущенные. Танечка, секретарша главного, даже всплакнула. Не из-за премьера, понятно, а из-за Мохова.
— Юрий Сергеевич даже побелел весь, когда номер увидел. Как же можно было ему не сказать? — жалобно сокрушалась она.
То, что «ему не сказали», знали уже все. Хотя в эту версию за первые два рабочих часа были внесены некоторые коррективы. Оказалось, что Бороденков все же звонил вечером Мохову. Но изложил ему информацию несколько в ином ключе. Сообщил, что есть прекрасный материал о премьере, который идеально встает под рубрику «Год прошел, а мы живы». В этой рубрике разные известные личности — политики, писатели, актеры — подводили итоги года и рассказывали о себе смешные истории. Бороденков сказал главному, что история смешная, но рассказывает ее не сам глава правительства, а его очень близкий человек. Главный сказал: «Отлично».
— Он же не стал вдаваться в подробности, — объяснял Бороденков, — сам же поленился, сам получил.
— Он плохо себя чувствовал вчера! — кричала Танечка. — У него давление подскочило.
— Увы, — разводил руками Бороденков. — Увы.
Никогда ответственный секретарь «Вечернего курьера» Володя Бороденков не вел себя так нагло. Никогда он не позволял себе отзываться о главном редакторе пренебрежительно. А раз так, решили все, значит, потянуло сквозняком перемен, и Володя про это знает.
Дальнейшие события показали, что действительно Володя расхрабрился неспроста.
Экстренная редколлегия, посвященная изучению обстоятельств выхода в свет скандальной публикации, была назначена на 12.00. Когда все собрались и расселись, дверь с грохотом распахнулась и в зал вошел Серебряный.
— Разрешите поприсутствовать? — спросил он, и направился к столу главного.
— Конечно, Игорь Леонидович, — кивнул Мохов. — Милости просим. Но у нас тут предстоит не очень приятный разговор, так что… — Главный замялся.
— Вот как? — Серебряный сделал вид, что удивлен. — Тридцать первого декабря у вас неприятные разговоры? Но — дело ваше. А я, если позволите, как раз зашел сказать несколько добрых слов коллективу редакции.
— Пожалуйста. — Мохов сделал приглашающий жест рукой. — Давайте сначала добрые слова, а потом уж о деле.
— Так вот, — Серебряный встал. — От имени президента издательского дома и от меня лично примите поздравления с наступающим Новым годом и особенно благодарность за сегодняшний номер газеты. Браво! — Серебряный три раза медленно хлопнул в ладоши. — Браво! Материал «Здравствуй, о-па, Новый год» заслуживает самых горячих похвал.
В зале стало тихо. Мохов углубился в лежащие перед ним бумажки, члены редколлегии рассматривали лепнину на потолке, сотрудники, наоборот, орнамент на ковре.
Помолчав секунд двадцать, Серебряный обернулся к Мохову:
— Вы согласны со мной, Юрий Сергеевич?
Главный мрачно посмотрел на него и опять уткнулся в бумаги.
— Юрий Сергеевич! — Серебряный раздраженно дернулся. — Вы согласны?
— В части поздравления с Новым годом — абсолютно согласен, — сказал Мохов безжизненным голосом.
— А в части…
— Нет. Я не разделяю вашего мнения, — твердо сказал Мохов. — Но об этом, Игорь Леонидович, мы с вами можем переговорить позже и наедине.
Серебряный развернулся и вышел из зала.
— Итак, начнем. — Мохов отодвинул бумаги в сторону. — Я считаю, что статья, так полюбившаяся нашему с вами руководству, — Юрий Сергеевич выразительно посмотрел на дверь, в которую только что вышел Серебряный, — это редчайшая гадость и подлость. Я не собираюсь устраивать служебного расследования, не собираюсь выяснять, как она оказалась в новогоднем номере, не собираюсь никого наказывать. Но я считаю необходимым поставить вас всех — и причастных к этой истории, и непричастных — в известность: сегодня же от своего имени и от имени тех, кто захочет ко мне присоединиться, я намерен принести официальные извинения премьер-министру. Более мне сказать нечего, редколлегия закончена, всего доброго. И с праздником. Подарки для детей у меня в приемной, так что прошу всех Дедов Морозов зайти и взять их. И убедительно прошу Дедов Морозов держать себя в руках и знать свою меру. А то в прошлом году далеко не все дети наших сотрудников смогли насладиться общением с трезвым Дедушкой Морозом. Всех, кто имеет детей, в свою очередь, прошу Дедов Морозов не спаивать. Все.
Мохов собрал свои бумажки и вышел. Мертвая тишина немедленно сменилась шумом. Все что-то говорили, кричали, Кувалдин немедленно метнулся на редакторское место и застучал карандашом по стакану:
— Минуточку, коллеги, минуточку.
Шум не стихал.
— Я только хочу сказать, — кричал Кувалдин во весь голос, — что не стоит торопиться и присоединяться к запоздалому раскаянию нашего редактора.
В зале опять наступила тишина. Все посмотрели на Кувалдина с нескрываемым изумлением.
— Вы все слышали, что позиция издательского дома существенно отличается от позиции Мохова. Так что думайте хорошенько, прежде чем подписывать.
Сережа в это время покорно скучал в отделе происшествий, потому что на редколлегии он не ходил никогда. Он ждал уже полчаса, но готов был ждать сколько угодно, что и было написано на его лице.
Саня влетела в отдел крайне возбужденная, с горящими гневом глазами, и бросилась к своему столу.
— А, ты здесь, — мимоходом заметила она, — а у нас тут революция. Посидишь немножко? А то мне кое-что надо срочно сделать.
— Конечно-конечно! — Сережа был само терпение.
Саша схватила телефонную трубку, набрала номер и заговорщически, но страстно принялась рассказывать кому-то о драматических событиях в «Вечернем курьере»:
