Брайан Гарфилд - Кто следующий? Девятая директива
Она не ответила. Он обошел комнаты — там было пусто; он прошел на кухню, смешал два коктейля и уже шел с ними в гостиную, когда вошла Бев в плаще и с тяжелой коричневой сумкой для продуктов.
— Привет. — У нее был радостный вид. Когда он взял у нее пакет, она наклонила лицо, и он ощутил ее дыхание на своих губах.
Он отнес покупки на кухню. Бев стянула перчатки, сбросила с плеч плащ и сняла шарф, потрескивая волосами. Они ровно легли ей на плечи, на концах завиваясь кверху.
Она заметила коктейли и, прежде чем идти на кухню, сделала большой глоток, потом бесцеремонно оттолкнула его в сторону и начала разгружать бумажный пакет. Лайм уперся плечом в косяк двери.
— Нам бы хватило того, что оставалось.
— Если бы у меня хоть что-нибудь было. — Она стояла на цыпочках, ставя что-то в холодильник; икры ног напряглись, платье туго обтянуло ребра и грудь. Она повернулась и, поняв, что он рассматривает ее, быстро исподлобья взглянула на него.
— Проваливай отсюда, — сказала она, смеясь над ним. Он хлопнул ее по заду, вернулся на диван и взял свой стакан.
В течение нескольких минут Бев яростно щелкала и звенела на кухне, а затем появилась, неся поднос и столовое серебро.
— Я думал, ты ела.
— Пусть это будет десерт. У меня есть настроение погрешить. — Она сервировала стол.
— Тушеный шницель с яйцом подойдет?
— Да. Отлично.
Она подошла к кофейному столику и наклонилась к нему, чтобы зажечь сигарету; он скользнул взглядом по линии, плавно переходящей от горла в манящую смуглую ложбинку между грудями. Она наблюдала за ним — улыбающаяся, с полуприкрытыми глазами, теплая и томная. Выпрямилась, выдохнула дым в потолок, поднесла свой бокал ко рту. Было слышно, как лед зазвенел о ее зубы.
— В таком случае, все в порядке.
Он лениво прикрыл глаза, оставив узкую щелочку, и Бев приняла вид сюрреалистической субстанции в красных тонах. Когда она вышла на кухню, он закрыл глаза и снова услышал щелканье дверцы холодильника и грохот чего-то еще.
— Вставай, Рип Ван Винкль.[10]
Он открыл глаза. В комнате было темно: она потушила весь свет, только на столе горели две свечи. Он хмыкнул и поднялся, она засмеялась над ним с возбужденной развязностью; это смутило его. Она взяла его за руку и повела к столу.
— Это «Уорнер Бразерз», 1947, но именно это мне и нравится.
— Вино?
— Сервировка, дурачок. Будем пить «Моро».
— Шабли с телятиной?
— Почему бы и нет? У меня есть сардины.
— Сардины — для десерта.
— Я же сказала, что у меня буйное настроение.
Он попробовал телятину.
— Чертовски хорошо.
— Конечно. Этого следовало ожидать.
— Ты ведешь себя так, как будто за этим что-то кроется. Чем я должен расплачиваться за такое внимание?
— Ничем. Я просто дразню тебя.
Она наклонилась вперед, держа бокал обеими руками. Мягкое теплое свечение исходило от ее глаз и кожи.
— Что произошло с твоим замечательным крутым юмором? Помнишь, как ты при переходе заполнял бумаги для Дефорда: дата рождения 19 июня 1930, вес семь фунтов две унции, рост 21 дюйм?
— Это было до того, как я узнал Дефорда.
— А как насчет тех сотен подписных карточек, которые ты заполнил на имя и адрес Дефорда? Он, должно быть, начал получать пару сотен журналов и каталогов каждую неделю.
— Я считал, что ему нужно получать больше информации.
— Ты ничем подобным не занимался уже целый год.
— Я полагаю, тебе это надоело, — сказал он.
— Ты говоришь, что уже слишком стар для подобного.
— Мне это просто наскучило.
— Ах, тебе просто наскучило.
— Верно. — Он отодвинул от себя пустую тарелку и протянул руку к бутылке с вином, чтобы снова наполнить бокалы.
— Во всяком случае, у тебя хороший аппетит. — Она подняла свою рюмку под этот тост жестом, который не был в ходу с тех пор, как Чарльз Бойер перестал играть романтические роли: глаза полуприкрыты, влажные губы приоткрыты. Внезапно она рассмеялась:
— Я чувствую, что я немного пьяна. Или навеселе — я никогда не улавливала четкой разницы. Прошлой ночью я видела фильм по телевизору — держу пари, я могу поставить тебя в тупик. «Великое восстание Сиу». Ты знаешь, кто написал сценарий?
— Ради Бога.
— Это было внушающее ужас зрелище. Кто бы ни написал это, у него хватило ума взять псевдоним. Сценарий был написан, как показывали огромные пылающие красные буквы, Фредом С. Доббсом.
Секунды две он обдумывал ее слова, а затем рассмеялся. Она выглядела задетой и обиженной. Лайм воспроизвел сердитое ворчанье Хемфри Богарта:
— Пофлуфайте, никто.
— Я не думала, что ты сообразишь.
— Кто-то в самом деле использовал имя «Фред С. Доббс» для псевдонима?
— Честное скаутское.
Он опять засмеялся. Доббс был персонажем Богарта в «Сокровищах Сьерра-Мадре» — тип, способный на все ради золота.
Они отнесли тарелки в раковину. Лайм поймал ее, протянув руки через стойку с посудой. Она схватила его за галстук и потянула его голову вниз; ее язык был очень горячим. Они оставили свечи гореть и перешли в спальню. Лайм сел и начал расшнуровывать ботинки, следя за ней. Так как она презирала нижнее белье, то оказалась обнаженной раньше его; она расстегнула пуговицы на его рубашке и руками потянула его на постель. Он занимался с ней любовью неторопливо и умело.
Они зажгли одну сигарету на двоих.
— Как ты меня находишь?
— У тебя то, что надо, точно там, где надо.
— Произнеси это с убеждением, дорогой. — У нее был яркий, нестерпимо сияющий взгляд.
Лайм свирепо затянулся табачным дымом, и у него закружилась голова.
— Да, — в его тоне сквозило раздражение.
— В чем дело?
— Я не знаю. Неважно.
Ее ноги запутались в скрученных простынях, она брыкнула ими, освобождаясь.
— Поскучай тут немножко. — Она скрылась в ванной. Лайм лежал на спине; живот равномерно поднимался и опускался в такт его дыханию, вокруг него расходился во все стороны дым.
Она вернулась, села на край кровати и взъерошила ему волосы.
Он сказал:
— Извини.
— За что?
— За то, что беру на себя слишком много, я думаю. Я не собираюсь все время изображать Гамлета.
— Тебе просто не повезло, вот и все. То, что произошли взрывы, нельзя исправить.
— От этого никому не легче.
— Что тогда говорят в таких случаях?
Лежа на подушке, он покачал головой.
— Было бы полнейшей наивностью верить, что существует ответ на любой вопрос. В данном случае другого ответа, кроме как уничтожить всех подозреваемых террористов, нет.
— Это слишком жестоко.
— Не совсем так. Это стандартная процедура почти во всем мире. Здесь мы все еще делаем вид, что тоталитарные решения неприемлемы, но жизнь нас учит. — Он рассеянно улыбнулся. — Революции не саморазрушаются автоматически. Надо убивать их.
— Но тебе едва ли хочется делать это самому.
— Несколько лет назад я запомнил одно высказывание. Цитата, своего рода обличение. В дословном переводе: «земля вырождается, налицо признаки того, что цивилизация движется к закату. Свирепствуют взяточничество и коррупция, кругом насилие. Дети больше не уважают своих родителей и не подчиняются им…»
— Какая-нибудь важная персона у русских?
— И близко не попала. Это надпись на ассирийской дощечке, возраст которой около пяти тысячи лет.
Она забралась в кровать и тесно прижалась к нему, положив кулачки ему на грудь и согнув колено у него на животе. Бедро высоко поднялось, волосы разметались по подушке.
— Мой милый Обломов.
— Все в порядке.
— Ты слишком осторожен, Дэвид, ты — большой мрачный медведь, но трагедия не в том, что ты страдаешь, а в том, что ты не чувствуешь.
— Поэтому тебе не следует слишком беспокоиться обо мне.
— Ты родился с верой в идеалы, но все, чему тебя учили, оказалось сейчас бессмысленным.
— Да, доктор, — пробормотал Лайм.
— В действительности ничто не имеет значения, не правда ли?
— Кажется, все дело именно в этом, доктор.
— Вот что я хочу сказать, — произнесла она. — Для тебя имеет значение то, что ничего не имеет значения.
В этом все дело, Дэвид, — и это отправная точка.
ЧАСТЬ II
ПОХИЩЕНИЕ
ПОНЕДЕЛЬНИК, 10 ЯНВАРЯ
10:35, континентальное европейское время.
Небо было цвета выжатого лимона, и над отелем вырисовывались неясные очертания Пердидо; сдуваемый с ее вершины снег образовывал маленькие бурные вихри. Одиннадцать тысяч футов горы и ничего, кроме неба. Дом был огромный, он обладал тяжеловесной массивностью, но не внушал того ощущения безыскусной простоты, которое, очевидно, должен был производить. Немцы построили его только в прошлом году — немцы, которые построили в Испании все. Они проложили дорогу в город, выстроили Пердидо Спа из стали Круппа и пластика, который используют в отелях «Хилтон», и постарались придать ему вид гигантской колоды. Это было отвратительно.
