Семен Резник - Амазонка
— А именно? — удивилась девушка.
Энрико задумался.
— Не знаю… Непосредственная, что ли… Не избалованная светом, бесхитростная какая-то, в тебе нет ни капли фальши…
— Так что, это плохо? — она осторожно высвободила руку.
— Нет, нет, что ты! Как раз наоборот! Ты не испорчена обществом. Почти всем в нашем обществе правит расчет, а чувства — это на втором, десятом плане. Фальшь и расчет царят в нашем мире. И распознать их порой нелегко, ибо они скрываются под маской искренности. И я — продукт моего общества, поэтому и восхищаюсь тобой, девочка. Я тут много несвязно говорил, а можно было сказать просто: ты непосредственна и искренна, и в этом твоя сила и привлекательность. Разумеется, ты и внешне очень привлекательна…
— Ну, к чему комплименты… — прервала его Дорис, покраснев при этом.
А тот в порыве нежности обнял девушку и притянул к себе. Горячие губы коснулись ее щеки.
— Что вы, что вы! Пустите! — она попыталась освободится.
Молодой человек тут же отрезвел:
— Прости… Прости, Дорис. Сам не знаю, как это получилось.
Дорис встала. Поднялся и Энрико. Они молча направились к выходу.
— Ты не сердишься на меня, Дорис? — он на миг задержал ее, но она мягко отстранилась и молчала. Энрико следовал за ней, коря себя за горячность. Но едва они вошли в дом, как поняли, что случилось нечто неординарное, из ряда вон выходящее. Мимо них, что-то крича, промчалась Тереза, исчезнув в недрах второго этажа. Дорис бросилась за ней следом. Энрико растерялся. Он быстрым шагом поднялся по лестнице на второй этаж. Шум доносился из комнаты, дверь которой была полуоткрыта. Он заглянул туда. В просторной светлой комнате было несколько человек. Они стояли у кровати, на которой лежал мальчик. Энрико подошел поближе. Джонни был необычайно бледен, а глаза его закрыты.
— Джонни! Джонни! Мальчик мой, что с тобой? — причитала над ним Шарлота. А Дорис плакала и гладила ручку мальчика.
«Они вызвали врача? — подумал Энрико и подошел к Дорис. Очевидно, положение мальчика было серьезным. Может, не стоит дожидаться «неотложки», а везти его в больницу?» — подумал он. Но потом отбросил эту мысль, ибо, если это сердце, то до приезда врачей мальчика лучше не трогать.
Вскоре приехала «неотложка». Врач осмотрел мальчика и снял кардиограмму.
— Доктор, что с ним? — мокрое от слез лицо Шарлоты было жалким.
Доктор молчал, изучая кардиограмму.
— У него ведь больное сердце, не так ли, сеньора?
— Да! Но нам врачи сказали, что он выздоровел.
— Где он лечился?
— В лечебнице Химеса.
— О, это очень солидная клиника. Я ничего вам определенного не могу сказать, сеньора Перес. Но не буду скрывать, что положение очень серьезное. Его нужно срочно госпитализировать.
Глава 24
Весь остаток дня Энрико не находил себе места. На сердце тяжким камнем легла тревога. То и дело он корил себя. Ему бы следовало быть там, в больнице с Дорис, он наверняка поддержал бы ее в трудную минуту. Около десяти вечера он решился и набрал номер виллы Переса. Долго не отвечали, наконец сняли трубку. Голос явно не принадлежал ни Шарлоте, ни Дорис.
— Добрый вечер, сеньора. Пригласите к телефону сеньориту Дорис.
— Госпожи нет дома, — как-то нерешительно произнесли в трубке.
— Тогда скажите, пожалуйста, мальчику лучше?
— Не знаю. Теперь все хозяева там, в клинике.
— Извините, извините, за беспокойство, — Энрико положил трубку.
«Что же теперь делать?» — перед глазами Энрико стояла заплаканная девушка.
— Бедная, бедная Дорис, — прошептал он. — Раз все в больнице, то и вправду дело плохо… Будь что будет! Надо ждать, — он откупорил бутылку водки, хлебнул из горлышка и поставил бутылку обратно в холодильник. Почему-то он вспомнил первую встречу с Дорис. По правде говоря, сразу она не произвела на него впечатления, и влечение к ней появилось позже. Возможно, это была реакция на ее необъяснимое поведение, когда она впервые увидела его. Правда, тогда он почувствовал дискомфорт и объяснил его банальной усталостью. «Я чувствовал, что должно было случится что-то страшное, и это сквозило в поступках обитателей дома… Вся его атмосфера была пронизана этим. И вряд ли мальчик избежит фатального исхода». Ему стало нестерпимо жаль Дорис, и он понял, что ему далеко не безразлична ее судьба. С этими мыслями он и уснул.
Проснулся Энрико рано, с головной болью, и долго лежал в постели, выкуривая одну сигарету за другой. Ему хотелось позвонить Дорис, но он подумал, что она еще спит, ведь было только семь часов утра. Тяжело было томиться в неизвестности и, чтобы как-то развеяться, Энрико включил телевизор. По пятому каналу показывали американский боевик, и Энрико рассеяно смотрел на экран, но не мог вникнуть в сюжет. Вскоре фильм закончился, стали передавать хронику. Энрико собирался переключить канал, но тут диктор произнес:
— Как нам только что сообщили, сегодня ночью скончался сын сенатора Хайме Переса Джонни Перес. Мальчику исполнилось одиннадцать лет, и у него давно были проблемы с сердцем, — голос диктора звучал твердо и бесстрастно.
Диктор перешел к следующему сообщению, но Энрико его не слышал. Потрясенный, он вскочил с постели, и первой была его мысль о Дорис. Он быстро оделся, проверил, на месте ли ключи от автомобиля, шагнул, но вдруг передумал и уселся в кресло. «А стоит ли в такой момент ехать к сенатору? Кто я? Близкий им человек?» — подумал он. Сердце его разрывалось. Ему хотелось обнять и успокоить Дорис, но непонятная робость заставляла его сидеть в старом кресле и горевать вместе с семейством Пересов.
В таком заторможенном состоянии он провел день, но утром, когда свинцовые тучи обложили все небо и накрапывал мелкий холодный дождик, его «форд» притормозил у дома Пересов. На душе Энрико скребли кошки. Он долго сидел в машине, наконец вылез, подошел к калитке и нажал кнопку звонка. Никто не отвечал. Энрико толкнул калитку — она оказалась открытой. Он с трепетом подошел к двери и непослушной рукой позвонил. На сей раз дверь отворилась, и служанка в темном одеянии, не произнося ни слова, провела его в вестибюль. Там было немного народу. Все толпились вокруг постамента, где в гробу, усыпанном цветами, лежал бедный мальчик. Казалось, он спит. Он лежал в капитанской форме, и фуражка, расписанная золотом, лежала у его головы. Справа стояли сенатор Перес и Дорис. Энрико подошел к ним.
— Мы… Я и мой отец выражаем вам искренние соболезнования, — взволнованно произнес он. Перес лишь чуть кивнул головой, и на глаза его навернулись слезы. Он готов был разрыдаться, но взял себя в руки. Удивительно, но Шарлоты рядом не было.
Глава 25
Второй день шел дождь, и Гарри Купер в который раз вспомнил солнечный Рио-де-Жанейро, откуда он вернулся две недели назад. «Можно сказать, что отпуск прошел на славу, — подумал он и глянул в огромное овальное зеркало. Оттуда на него смотрел молодой, слишком молодой для своих сорока пяти лет, человек с приятным открытым лицом. — Однако, надо спешить», — решил Гарри и взглянул на часы. Было восемь с четвертью. К девяти он должен быть в управлении, а еще следовало принять душ и выпить чашку кофе. Этот обязательный ритуал соблюдался много лет и был нужен ему, как воздух.
С тех пор как погибла Долорес, Купер, можно сказать, утратил интерес к жизни. Более того, за эти два года он умудрился растерять почти всех своих друзей. Из веселого общительного парня Гарри превратился в молчуна с грустными глазами, чурающегося всякой дружеской компании, что, впрочем, было воспринято друзьями с пониманием. Они думали, что это пройдет. Но минуло много времени с момента гибели Долорес, слишком много, чтобы забыть гибель любимой жены, а Купер оставался таким же необщительным и мрачным. Правда, в последнее время у друзей Гарри мелькнула надежда вернуть парня в свои ряды, ибо одному из них, Тони Флориано, удалось уговорить его взять отпуск и махнуть в Рио, разумеется, с Флориано. Но и там Гарри оказался верен себе: никаких женщин, только вода и песок. Тони рассказывал, что за весь отпуск Купер даже не улыбнулся, хотя, к его удивлению, мог выпить изрядно. Вот и теперь, когда затея с отпуском окончательно провалилась, друзья капитана Купера приуныли, хотя и не теряли надежды вновь увидеть обаятельного и жизнерадостного человека.
Надо сказать, что у начальства Купер был на хорошем счету. Комиссар Франк Костанеда всегда ставил его в пример. Он мог накричать на всех, но не на Гарри, с ним он был изыскано вежлив. Может, это и правильно, ибо за полтора десятка лет службы в полиции у Купера не случалось серьезных проколов. И если шеф поручал ему дело, он был уверен, что тот справится с ним. Со своей стороны, Гарри дорожил отношением к нему шефа и старался работать с полной отдачей.
Вот и сейчас, сидя в старом обшарпанном автомобиле (объект тайных насмешек сослуживцев), он продумывал план на сегодняшний день. Сперва ежедневное совещание у комиссара, затем он должен допросить свидетелей инцидента в кафе «Торнадо». Кажется, все. Нет, еще разговор с сенатором Пересом. При упоминании этого имени капитаном овладело странное беспокойство. Купер только пожал плечами и припарковался на стоянке комиссариата.
