Анатолий Афанасьев - Между ночью и днем
— Это хорошо. Сиди в машине и молись. Церковь вон в той стороне.
На ее лице отразился внезапный испуг.
— А ты куда?
— У меня свидание с одним человеком. От него, возможно, зависит наше будущее.
— Я пойду с тобой.
— Ни в коем случае. Он напугается и убежит.
— Саша! Умоляю!
Как волшебно менялось ее лицо!
— Не строй из себя нервную дамочку. Вот тебе второе правило конспирации. Абсолютная дисциплина. Приказ старшего по званию не обсуждается. Или забирай свою сумку и катись домой. Из-за тебя меня покалечили, а ты тут цирк устраиваешь. Умоляю! Надо было папочку с мамочкой умолять, чтобы лучше за тобой следили.
— И сколько же мне тут сидеть?
— Сколько надо, столько и просидишь.
Строгай тон на нее подействовал.
— Сашенька, не сердись, но я подумала, вдруг пригожусь. Ты же еще не совсем хорошо себя чувствуешь.
Я поцеловал ее в губы, в мгновенно влажно заблестевшие глаза, но немного увлекся. Минут десять еще ушло на объятия, всхлипывания и уверения.
Когда дошкандыбал до места, Гречанинов был уже там. Сидел на скамеечке и читал газету «Известия». По матово-грязной поверхности пруда скользили два лебедя, белый и черный. То, что они до сих пор уцелели, было невероятно. Лет десять назад, когда я был тут последний раз, они точно так же склонялись друг к дружке длинными шеями, жалуясь на горькую судьбу. Это было хорошее предзнаменование. Значит, не все успели сожрать реформаторы.
Скрипнув корпусом, я опустился рядом с Гречаниновым, и он заговорил со мной так, будто мы вчера расстались:
— Видишь, пишут, фермер спасет Россию. Остроумно, не правда ли? Если еще учесть, что спасать ее, бедняжку, надо как раз от тех, кто это пишет. Ты что, Саша, какой-то вроде немного утомленный солнцем?
Виски поседели, а так — никаких перемен. Обманчиво грузный, с чистым сухим лицом, загорелый, с ясными, внимательными глазами. Даже если откажет в помощи, все равно хорошо, что он есть, спокойнее как-то на душе. Но он не откажет. Спросил уже чуть нетерпеливее:
— Ну что же, рассказывай, дружок. Кто тебя так уделал?
— История довольно долгая.
— Ничего, время есть.
Уложился я минут в пятнадцать. Лишних подробностей избегал, но старался не упустить ничего существенного. По мере того как рассказывал, Григорий Донатович все больше хмурился, а когда я дошел до визита бритоголового бандита в больницу, кажется, вообще заскучал и даже подавил легкий зевок, чему я удивился.
— Вам неинтересно?
Он подождал, пока мимо нас две молодые мамаши, весело щебеча, прокатили своих детишек в колясках.
— Напротив, очень интересно. Характерные штрихи социальной деградации… Но позволь задать один вопрос. Почему ты обратился именно ко мне?
Отчужденность, прозвучавшая в его тоне, мгновенно отрезвила меня. Действительно, почему? С таким же успехом я мог подойти к любому прохожему и пожаловаться, что у меня отбирают квартиру плюс требуют сто тысяч долларов, потом, скорее всего, убьют. Какое вообще я имел право втягивать кого-либо в это дело, если считаю себя мужчиной? Тяжко сдавило в груди.
— Не знаю, — честно ответил я. — Мне казалось, вы хорошо ко мне относитесь…
Гречанинов улыбнулся:
— Да, я отношусь к тебе хорошо, как, надеюсь, и ты ко мне. Вопрос не в этом. Почему ты решил, что я тот человек, который может выручить тебя именно в этой истории?
— Выходит, ошибся.
Я сделал неуклюжую попытку подняться, но он меня удержал.
— Не спеши, Саша. Тебе ведь, насколько я понял, некуда больше торопиться?
— Тоже верно.
— Тогда, будь любезен, ответь еще на парочку вопросов. Эта девушка, Катя, кто она?
— Она? Работает в каком-то институте. Да нет, это вы напрасно. Если вы с ней поговорите…
— Забавное у вас получилось знакомство, да? Ты возвращался ночью домой, а она поджидала тебя в телефонной будке. Так я понял?
— Григорий Донатович, Бог с вами! Откуда же она могла знать, что я остановлюсь? Да и потом… Ее уже два раза чуть не прикончили.
— Ты был при этом?
— Я был после этого.
Гречанинов усмехнулся, сверкнув белыми зубами, и я тоже попытался хихикнуть. Я понимал, что его вопросы имеют определенный смысл. Но он не знал того, что знал я о ней, и этого не расскажешь. Но все-таки я попытался:
— Григорий Донатович, я ведь тоже не вчера родился. Она не из этих. Она, если хотите, совершенное дитя.
— Влюбился?
— Похоже на это.
— Где она сейчас?
— В машине. В издательском дворике.
— Покури, я минутку подумаю, хорошо?
Облегчение, какое я испытал, ведомо разве что алкашу, которому удалось с утра опростать на халяву стакан. Удобно опершись на спинку скамейки, я прикрыл глаза и глотал горьковатый дым, ощущая приятную щекотку между ребер. Солнышко ласкало кожу. Пусть подумает. Больше мне ничего и не надо. Пусть подумает, а я отдохну. Первый раз за много дней — без всяких мыслей, без подлого страха в подвздошье. Нет, страх остался, но помягчал, истончился, — мне не хотелось умирать.
— Саша, очнись! — Гречанинов улыбался. В его взгляде и мудрость, и сочувствие, и дружба. — Пожалуй, займусь твоим маленьким дельцем.
— Стоит ли затрудняться?
Он расхохотался открыто, громко, искренне, засверкав глазами. Я и не подозревал, что он умеет так смеяться.
— Молодец, Саша! Гонор из тебя не вышибли, это главное. Без гонора мужику конец… Займусь, займусь, не сомневайся. На то у меня есть свои причины.
— Какие, если не секрет?
— Ну, будем считать, сугубо личные. Да и скучно на пенсии. Однако, милый Саша, дельце может оказаться кровавым. К этому ты готов?
— Готов я или нет, меня не спрашивают.
— Тогда пойдем к твоей Кате.
Без меня Катя немного всплакнула. Глаза опухшие и бессмысленные. Плюс пожелтевшие синяки. Видок, конечно, не призовой. Гречанинов поздоровался с ней изысканно:
— Рад, мадемуазель, что в такой тревожной обстановке вы с нами! — Пожал ее худенькую ручку и улыбнулся. Впечатление было обычное: Катя порозовела и заискивающе представилась:
— Катенька!
— Гришенька, — пробасил Гречанинов. Не спрашивая разрешения, сел за баранку. Это тоже было нормально. Как утром Катя, я не собирался допытываться, куда он нас повезет. Вскоре он сам объявил:
— Доставлю вас, молодые люди, на дачу. Помнишь, Саша? Года три туда не заглядывал, надеюсь, не развалилась.
По дороге я большей частью дремал, привалясь к Катиному боку, а она поддерживала с Григорием Донатовичем светскую беседу:
— По-моему, я вас видела в каком-то спектакле. Вы ведь актер, верно?
— Только в той степени, — галантно отвечал Гречанинов, — как и все мы. Вы любите театр?
— Ой, когда-то обожала! В институте с подружкой ни одного спектакля в Ленкоме не пропускали. Увы, все это в прошлом. Разве теперь походишь в театр!
— А что такое?
— Григорий Донатович! Ну, во-первых, дорого. Во-вторых, там же такую абракадабру ставят, знаете, все эти отвратительные шоу. Как можно больше непристойностей и как можно меньше здравого смысла. Нет, это все не по мне.
— Вы предпочитаете классику?
— Если хотите, да. Нынешний театр рассчитан на взвинченную, ожиревшую публику — это противно. Для богатых дебилов и так полно удовольствий, зачем же еще поганить театр. Классика или современность — это неважно. Но пусть люди на сцене будут хоть чуточку лучше, умнее, чище, чем я. Иначе что получаемся: мы сейчас все в дерьме, я прихожу в театр, и там показывают то же самое дерьмо и при этом уверяют, что ничего иного человеку не дано. Нет уж, спасибо! Раньше я плакала в театре, теперь там и смеяться неохота.
— Однако вы строгий критик.
— Я вообще не критик. Но не желаю платить деньги за то, чтобы лишний раз понюхать грязи.
Краешком глаза я заметил, как Гречанинов наблюдает за ней в зеркальце — пристально, доброжелательно.
— Фальшивишь, детка, — пробурчал я сквозь сон. — Не все так плохо в театре.
Потом, неизвестно в какой связи, они заговорили на другую тему, но начало я пропустил.
— …Значит, Катя, если бы ты их увидела, то узнала бы?
— Еще бы! Особенно этого Фантомаса с бритой готовой. Его нельзя не узнать.
— И они ничего не требовали?
— Ничего. Только пригрозили.
— Как пригрозили?
— Ну, Фантомас пообещал, что в следующий раз доделают, что не успели. Чтобы я немного потерпела. Их же милиция спугнула.
— Редчайший случай, — насмешливо буркнул Гречанинов. Мы уже мчались по Щелковскому шоссе, и с солидным превышением скорости. У поворота на Валентиновку на посту ГАИ нас тормознули. Я закопошился, чтобы достать документы, но Гречанинов сказал:
— Не суетись, Саша.
Он вылез из машины, подошел к гаишнику, минуту с ним потолковал и вернулся. Движок не выключал. Поехали дальше.
— Сколько отстегнули? — поинтересовался я.
