При попытке выйти замуж - Малышева Анна Жановна
Интересно, а спрашивать не стал. У них вообще были странные отношения. На людях Лялька его всячески высмеивала, говорила: «Барбос такой неуклюжий, такой некомпанейский, мне с ним ску-учно». Дома была почти ласковой, но вместе с тем равнодушной. Никогда не замечала, что он пришел позже; не удивлялась, когда он целый день торчал в квартире, не спрашивала, пойдет ли он на работу. Никогда не отказывала ему в близости, но никогда на нее не напрашивалась. Если ему хотелось поговорить — охотно поддерживала разговор и даже проявляла интерес к теме, сама же никогда и никаких разговороь с ним не заводила. Они могли молчать день, два, три подряд, и Ляльку это нисколько не тяготило.
— Барбосина, ты пришел? Есть будешь? Салатик сделать?
И сразу с журналом на диван или к телевизору.
Они познакомились четыре месяца назад. Он зашел к ребятам в отделение и застал сиену допроса Ляльки — она проходила свидетельницей по одному делу. Судя по всему, он не произвел на нее никакого впечатления, да и она ему не очень понравилась. Но прошла неделя, другая, и Морозов с удивлением констатировал, что все время вспоминает свою «ту свидетельницу».
— Что-то меня зацепило, — говорил он ребятам в отделе, — то ли голос, то ли запах. Голос, наверное.
Он выписал из «Дела» Лялькин адрес и стал караулить ее в метро. Встретились они только через две недели, и все это время Морозов вечерами добросовестно прогуливался по станции «Тушинская», вглядывался в окна вагонов проезжающих поездов и ждал. Но Ляльку он проглядел, и не он ее, а она его заметила. И окликнула.
— Эй, — крикнула она, — следователь!
Он сделал вид, что страшно удивлен, широко развел руки и искренне воскликнул:
— Вот так встреча! Вот уж не ожидал! Только я не следователь, а простой опер. К тому же бывший. Ушел я из милиции, Ольга Викторовна. Давно ушел.
— Ладно, опер, — согласилась Лялька. — Как жизнь?
Она была веселая, красивая и слегка нетрезвая. Последнее, видимо, и решило исход дела: он пригласил ее «в честь неожиданной встречи» выпить по чашечке кофе, и она согласилась. Она все старалась вспомнить, как его зовут, говорила: «Сейчас, опер, сейчас, я скажу, как тебя зовут, уже вот здесь вертится», и прикладывала палец к губам: «Тс-с-с», когда он пытался подсказать ей свое имя. Так и не вспомнила и вроде как обиделась на него за это:
— Раз не помню, значит, имя поганое. А раз так — ну его совсем. Буду звать тебя… Лёлик? Нет. Котик? Нет. Ну, как-нибудь буду. Ты на сторожевую собаку похож, буду звать тебя собакой.
Морозов к имени «собака» отнесся отрицательно. Лялька настаивала на том, что имя совсем неплохое. В результате сошлись на компромиссном варианте «Барбос».
Потом они встретились еще раз, потом еще, и уже через месяц Лялька переехала в его двухкомнатную квартиру в Перово. Только почему-то еще долгое время Лялька никак к нему не обращалась, хотя имя его, судя по всему, вспомнила.
Лялька ничего не делала спонтанно, и к переезду в морозовскую квартиру она тоже готовилась тщательно. Сначала Лялька наняла бригаду рабочих, которые быстренько сделали косметический ремонт. Потом она свозила Морозова в мебельный магазин, и они закупили новые диван с креслами, комод, шкаф и прихожую. Лялька не спрашивала, есть ли у него на все это деньги; она просто тыкала пальчиком в предмет и посылала Морозова в кассу. Ни просительных интонаций, к которым он привык за годы общения с самыми разными женщинами; ни якобы застенчивого заглядывания в глаза: «Может быть, купим, а?» Ничего подобного. Вместо этого только указующий перст и твердое: «берем». Морозова такой подход и обижал, и восхищал одновременно. А еще — обнадеживал. Он думал, вряд ли Лялька стала бы возиться с ремонтом, покупать мебель, обустраивать квартиру, если бы не собиралась поселиться у него надолго. А то и навсегда.
Приведя квартиру почти в идеальное состояние, она сказала: «Ну, теперь, пожалуй, можно». И у Морозова перехватило горло: неужели? Эта роскошная женщина — моя?
Лялька, как бы угадав его мысли, брезгливо дернула подбородком: «Более-менее сносно для временного варианта». Морозов мгновенно протрезвел и мечтать перестал. Разве что где-то в глубине души…
Он заехал за ней на следующий день и был поражен обилием чемоданов с вещами. «Да, — подумал он тогда, — шкаф действительно не помешает».
У него тогда жили три собаки — очень породистые и очень качественные. Он надеялся их выгодно продать. Но первое, что сделала Лялька, переступив порог его квартиры уже в качестве хозяйки, — открыла дверь и велела собакам:
— Уходите.
— Пусть поживут еще немного, — попробовал возразить он. — Я их скоро уведу.
— Рядом со мной все живое дохнет, — сказала Лялька. — Так что не будем подвергать зверей смертельной опасности.
Собаки, надо отдать им должное, поняли Ляльку с первого слова и быстренько покинули квартиру. Морозов, схватив ключи от машины, бросился за ними, чтобы отвезти их в приют.
— И больше собак не приводи, — тоном, не допускающим никаких возражений, крикнула Лялька ему вдогонку.
…Морозов залез в ванну, расслабился и задремал. Пожалуй, это мокрое пенное времяпрепровождение было его главным удовольствием, ему казалось, что он может вот так мокнуть часами, что он, собственно, и делал. Морозов никогда не мог сказать, сколько времени ушло на водные процедуры — час? два? три?
Время останавливалось, а вместе с ним за дверями ванной оставались его страхи, тревоги, неприятности.
— Рыбка моя, — говорила Лялька, — в прошлой жизни ты был маленькой симпатичной акулой. Чего тебя в люди потянуло?
Сквозь сон он услышал, как открылась дверь квартиры, потом Лялькины быстрые шаги, шуршание пакетов на кухне.
— Ты в заплыве? — крикнула она. — Давно мокнешь?
Через пару секунд она заглянула к нему, и через открытую дверь потянуло холодным противным воздухом.
— У тебя тут весело, — сказала Лялька, посмотрев на его сонное усталое лицо. — Есть будешь, Барбос?
Он кивнул.
— Понято. Просыпайся тогда. — Лялька ушла, а он с неохотой выдернул затычку. По мере того как убывала вода, на него накатывалось плохое настроение. «И чего меня действительно в люди потянуло?» — с тоской подумал он и потянулся за полотенцем.
Глава 13
ОБЩЕЖИТИЕ
Стол был сервирован кое-как, но еда производила приятное впечатление: жареное мясо, зеленый салат, картошка, соленые огурцы, квашеная капуста и даже две бутылки водки.
— По граммулечке, — сказал, разливая водку, один из недавних собеседников Виолетты, тот, который в пальто. Еще до ужина он успел ей представиться, так что она теперь знача, что зовут его Тропиным Сергеем Михайловичем и в прошлом, до жизни в бараке, он был владельцем крупной фирмы, торгующей цветными металлами. Словосочетание «цветные металлы» мгновенно примирило Виолетту со странным обликом Тропина, с его пальто, перевязанным пуховым платком, и она приняла волевое решение быть с Сергеем Михайловичем милой и обаятельной, тем более что, насколько позволяли рассмотреть пальто и шапка, надвинутая на лоб, Тропин был настоящим красавцем.
«Рэкетир» по фамилии Зуб и по имени Пал Палыч не вызвал в Виолетте никаких светлых чувств: «Грубое животное, — подумала она, — максимум с тремя классами образования». И Виолетта приняла решение быть с ним строгой и неприступной.
Конечно, образованием Пал Палыч не блистал и мог похвастаться всего лишь аттестатом зрелости вечерней школы поселка Апатьево Тверской области. Но Виолетта явно недооценивала его деловую хватку. Зуб в свои неполные тридцать лет владел сетью магазинов, торгующих спиртными напитками, и ничуть не уступал Тропину по денежному обороту.
Гинеколог Илья Дмитриевич, которого Виолетта окрестила «профессором», был, с точки зрения доходов, поскромнее Зуба и Тропина, но тоже не бедствовал: своя клиника в центре Москвы, обширная частная практика плюс накопления еще с доперестроечных времен, удачно вложенные в ценные бумаги.
