Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят - Виктор Алексеевич Пронин
— Забавная заметка, не правда ли? — спросил Анфилогов с почти светской вежливостью.
— Читатели любят такие.
— А авторы?
— Это зависит от гонорара.
— Да, сейчас многое зависит от этого… Отвечаю на ваш вопрос, Илья Николасвич… Из этого следует, как я уже говорил, что своего обещания мне выполнить не удалось, вашего обидчика кто–то вычислил и достойно наказал до меня.
— Это хорошо или плохо?
— И то и другое. Плохо, что я оплошал, хорошо, что не оплошал кто–то другой. Хорошо, что обидчик наказан, плохо, что наказан непомерно жестоко… И так далее. Продолжать можно долго, как и о чем угодно в нашей жизни. Все в этом мире делится на хорошее и плохое, и дай нам бог мудрости отличить одно от другого.
— Действительно.
— Как вы думаете, кто мог меня опередить?
— Мало ли… Наша газета высказала предположение, что идут обычные бандитские разборки.
— Эту мысль высказали вы, Илья Николасвич. А газета всего лишь опубликовала ваши предположения. Я внимательно прочитал предыдущую статью об убийстве Пахомова…
— Какая статья! Заметка, как мы говорим, информушка, и не более того.
— Я внимательно прочитал вашу предыдущую информушку, — невозмутимо продолжал Анфилогов со странным выражением лица, на котором, казалось, боролись два чувства — жесткость профессионала и неловкость гостя. — Вы настойчиво внушаете мысль о каком–то дробовике, этак ненавязчиво убеждаете читателя в бандитских разборках…
— Я в чем–то ошибся?
— Вы имеете право на любые версии… Поэтому нет причин говорить об ошибке. В завтрашней информушке, как вы выражаетесь… позиция остается прежней?
— У меня нет никакой позиции. Это всего лишь сведения, которые удалось вызвонить по телефону. Конечно, я могу упустить нечто важное, и в результате окажутся выпяченными данные не столь существенные… Но это не моя вина, это может быть только моей бедой — скудость информации.
— Да ладно вам, — Анфилогов махнул рукой, отметая все эти доводы как не относящиеся к разговору. — Я знаком с вашей деятельностью. Недолгое время мне самому пришлось побыть журналистом, и потому я представляю характер вашей работы. Речь не об этом.
— О чем же?
— Речь не о вашей работе, к которой я отношусь с величайшим уважением, — Анфилогов прижал большую сильную ладонь к груди и слегка поклонился, подчеркивая свое уважение к прессе. — Речь в данном случае о вас лично.
— Ко мне вы тоже относитесь с величайшим уважением? — усмехнулся Касьянин.
— Разумеется, — Анфилогов подошел к двери, выглянул наружу, в коридор, и, словно убедившись в безопасности, снова закрыл дверь. Потом подсел к столу, за которым сидел Касьянин, и доверительно посмотрел ему в глаза. — Хотите, поделюсь самыми сокровенными своими мыслями? — спросил он.
— Хочу.
— Мне кажется, вы знаете, кто убил Пахомова.
— А кто это? — спросил Касьянин, но похолодело у него внутри.
— Вы написали об этом человеке уже две статьи и спрашиваете у меня, кто это? — усмехнулся Анфилогов. — Авторитет.
— Ах да, ведь он Пахомов, — всего несколько слов удалось выдавить Касьянину из себя, но он почувствовал, что стало легче. Первые мгновения, когда Анфилогов высказал свое подозрение, миновали, и теперь он снова мог отвечать, осмысливать сказанное следователем. — Это ваше предположение, озарение, наитие?
— Всего понемногу, — улыбнулся Анфилогов. — Ни одно из этих понятий я в своей работе не отвергаю. А если всерьез… Делюсь наболевшим. Редактор сказал мне, что поручил вам провести журналистское расследование этого ужасного преступления…
— Был такой разговор.
— Вы согласились?
— А почему бы и нет?
— Значит, все–таки согласились? — повторил вопрос Анфилогов.
— Да.
— Вы мне нравитесь.
— Я тоже отношусь к вам с большой симпатией, — признался Касьянин. — Но, может быть, расскажете подробнее, как посетило вас это озарение?
— Очень просто. Вы — единственный человек из живущих в том районе, у которого были основания отомстить, ответить на обиду, на избиение…
— Но я не знал, кто это сделал! Я не видел человека, который избил меня!
— Может быть, и не видели… Такое бывает. Но не исключено, что вы провели собственное расследование, присмотрелись к собачникам, которые шатаются по вашему пустырю, присмотрелись к собакам… В конце концов поняли — вот он, Пахомов, а вот его выродок. Такое могло быть?
— Вполне, — согласился Касьянин.
— Как вы посоветуете мне поступить?
— Думаю, что вам надо позаботиться о доказательствах.
— Правильно… Этим я и занимаюсь. И небезуспешно.
— Поделитесь.
— Дело в том, уважаемый Илья Николасвич, что, на вашу беду, рыжие кокер–спаниели вышли из моды. Лет семь–десять назад Москва была ими запружена.
Сейчас этих собак поубавилось. На вашем пустыре мелькают не то два, не то три кокера. Светло–рыжий — один.
— Да, есть еще темно–каштановый… И, кажется, еще какой–то… пятнами.
— Я видел их всех. Светло–рыжий только у вас. И есть свидетели, которые подтверждают — в тот вечер на пустыре был человек со светло–рыжим спаниелем.
— Пустырь неважно освещен, — начал было Касьянин, но Анфилогов тут же перебил его.
— Да! — воскликнул он почти радостно. — Именно! Мы с вами знаем цену подобным свидетельским показаниям, эта цена невысока. Но есть и другое, Илья Николасвич… Не буду всего перечислять, просто спрошу…
— Спросите.
— Это вы убили Пахомова? Я не настаиваю на том, что именно вы стреляли…
Может быть, попросили кого–либо, наняли… А?
— Даже если бы это было и так, — медленно проговорил Касьянин, осторожно подбирая каждое слово, — я бы не признался. Зачем это мне?
— Но на вопрос вы не ответили.
— На какой?
— Я спросил — не вы ли убили Пахомова? — терпеливо произнес Анфилогов.
— Неужели вы и в самом деле это допускаете?
— И опять не ответили. Вы очень искренний человек, Илья Николасвич… Мне это нравится. Для вас невыносимо врать, ловчить… И все же?
— Говорят, что признание — это мать доказательств.
— Говорят, — кивнул Анфилогов. — Больше я не буду повторять свой вопрос.
Вы на него ответили.
— Да? — удивился Касьянин. — Даже и сам не заметил, когда…
— Спасибо за откровенность. Но вот что я вам скажу… Вам не меня надо опасаться.
— Кого же?
Анфилогов некоторое время смотрел на Касьяни–на с явным недоумением, потом улыбнулся широко, сверкнув потрясающими своими зубами.
— Прочтите свою же заметку, — сказал он. — Или хотя бы ее название. И вам все станет ясно. Вы же сами утверждаете, что доблестная милиция и крутые братаны работают совместно. Делайте выводы, Илья Николасвич, — Анфилогов поднялся. — Да, кстати, у вас есть оружие?
— Нет.
— Никакого?
— Что значит никакого? — с легким раздражением переспросил Касьянин. — И вилка может стать оружием, и ложка!
— Я спрашиваю об оружии.
— Отвечаю — нет.
— Пусть так, — Анфилогов, похоже, хотел еще что–то спросить, но промолчал,
