Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят - Виктор Алексеевич Пронин
— Бедная, — проговорил Касьянин и, подняв стопку, чокнулся с Ухаловым. — Будем!
Друзья выпили, осторожно поставили стопки на стол, опасаясь, как бы не звякнуть ненароком. Отломив по корочке хлеба, занюхали выпитое.
— Хорошо–то как, господи! — простонал Ухалов. — Знаешь, Илья, иногда вот так присмотришься к себе, призадумаешься…
— И что?
— Такое вдруг откроется, такое разверзнется в тебе…
— Чем же тебя сейчас озарило?
— Знаешь, ощутил себя счастливым…
— Это хорошо, — кивнул Касьянин.
— Вот мы тихонько разлили по глоточку, в полном согласии и единении выпили, поставили на стол граненые стопки, друг на друга посмотрели, хлебушком занюхали, а потом этот же хлебушек и в рот сунули, разжевали… И нисколько, нисколько меня не волнует, что рядом, за стенкой, на экране голая баба ворочается, призывно в глаза мне смотрит и собственную письку тискает.
— Дотискается, — усмехнулся Касьянин.
— Может, и уже, — пробормотал Ухалов и смутился от тайного смысла своих же слов. — Пойдем, Илюша, прогуляемся, а? Там сейчас такой воздух, такие запахи из леса накатили… Яшку с собой возьмем, а? Пошли!
— Марина мне этого не простит.
— Да? — огорчился Ухалов, которому нестерпимо захотелось продлить, усилить, закрепить в себе то счастливое состояние, которое, похоже, посещало его не слишком часто. — Жаль… А я подумал было грешным делом, что мы с тобой в киоске еще бутылочку возьмем, еще по глоточку пригубим… А?
— Не получится.
— Тогда я один пойду. Яшка, пойдешь со мной?
Услышав свое имя, распознав знакомые слова, которые всегда предшествовали прогулке, Яшка тут же с визгом бросился к Ухалову, к Касьянину, унесся в комнату, обежал вокруг Марины в кресле и, не дожидаясь никого, рванулся в прихожую и заскребся, заскребся в дверь.
— Вы что, гулять собрались? — появилась в дверях Марина.
— Да вот Миша решил пройтись, воздухом подышать…
— А, Миша… Пусть. Яшку заодно сводит погадить… А ты, значит, остаешься? — она недоверчиво посмотрела на мужа.
— А я остаюся с тобой, — пропел Касьянин. — Родная навеки страна… Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна, — закончил он уже без напева.
— У тебя слух как у…
— Ну–ну? — поощрительно спросил Касьянин. — Как у кого?
— Как у старого козла.
— Как у старого вонючего козла?
— Да, можно и так сказать, — согласилась Марина.
— Спасибо.
Сравнение было и неожиданным, и достаточно оскорбительным. Касьянин это осознал раньше Марины и решил довести эту оскорбительность до конца, до предела, вставив еще и слово «вонючий». Марина охотно подхватила его и лишь после этого, через доли секунды поняла, что перешла грань допустимого.
— Сам же сказал, тебе виднее, — рассмеялась она и, чтобы замять неловкость, обратилась к Ухалову:
— Значит, так, Миша… Тридцать минут, да?
Через тридцать минут вы с Яшкой звоните в дверь. Договорились?
— Заметано, — кивнул Ухалов и поторопился выйти в прихожую — атмосфера на кухне явно сгущалась, и ему не терпелось покинуть квартиру, пока не громыхнул гром, пока не сверкнула молния.
Касьянин вышел его проводить, открыл дверь, подмигнул на прощание.
Вернувшись в квартиру, он увидел, что девица с шаловливыми своими ручонками все еще ворочалась в простынях в полном одиночестве, но это, похоже, нисколько ее не огорчало, ей себя вполне хватало.
— Садись, — сказала Марина напряженным голосом. — Посиди хоть минутку со своей родной бабой!
— Минутку можно, — Касьянин тяжело опустился на диван.
Некоторое время он наблюдал за девицей, удивляясь причудливым позам, которые она умудрялась принимать, но потом заметил, что позы повторяются, и его интерес угас. Касьянин не заметил даже, как задремал, откинувшись на спинку дивана. Что–то говорила Марина, он что–то невнятно отвечал, и каждый вопрос как бы возвращал его из глубокого сна. Потом, видимо, с девицей что–то произошло, Марина на некоторое время замолкла, и Касьянин заснул.
Спал он недолго, минут пять, десять, не больше, но, проснувшись, тут же посмотрел на часы — Ухалова не было уже около часа. Марина сидела в кресле и, вцепившись пальцами в подлокотник, смотрела на экран — по лицу ее проносились разноцветные блики жизни чужой и порочной. Девица на экране уже дождалась кого–то, и теперь там, в простынях, ворочались двое, если не больше.
Присмотревшись, Касьянин с некоторой оторопью увидел, что все трое женщины. От телевизора шли сдавленные стоны, покряхтывание и даже, как ему показалось, попукивание.
— Ухалов пришел? — спросил он.
— Гуляет, — Марина не отрывалась от экрана.
— Он же уходил на полчаса…
— Ему не помешает немного протрезветь.
— Он не был пьян.
— Отстань!
Касьянин помолчал, потом прошел на кухню, выпил из чайника, прямо из носика, тепловатой воды, постоял у окна. Ухалов не появлялся. Выйдя на балкон, Касьянин долго всматривался в темноту. И не увидел на пустыре ни огонька, ни человеческой фигуры, не увидел и собак. Вернувшись в комнату, посмотрел на часы — шел второй час ночи.
— Пойду поищу, — сказал он уже из прихожей.
— Сиди, — отозвалась Марина. — Нечего тебе там шататься. Придет твой собутыльник, придет ненаглядный.
— Пойду, — повторил Касьянин.
— Слушай, — с веселой злостью спросила Марина, — неужели тебе такие передачи совершенно безразличны?
— Можно и так сказать.
— И ничто в тебе не происходит? Никакие искры из–за ушей не сыпятся?
Никакие соки не бегут по жилам?
— У меня кровь по жилам течет.
— Врешь! Вода! Да и та разбавленная!
— Чем? — усмехнулся Касьянин.
— Водкой!
Не отвечая, он открыл дверь и вышел на площадку. Прислушался — может, лифт загудит, может, с лестницы Яшкин лай послышится, сипловатый голос Ухалова… Но нет, дом замер, приникнув к экрану телевизора, где так соблазнительно и недоступно принимали позы три девицы, освещенные розовыми прожекторами.
Двор был пуст, ни одного человека не увидел Касьянин. И тогда, сунув руки в карманы штанов, он зашагал в сторону пустыря. Он волновался, еще не зная причины. Ухалов уходил на тридцать минут, уже прошло больше часа. Не думая, не колеблясь, Касьянин пересек шоссе и быстро зашагал в глубину пустыря. Сколько он ни вглядывался в темноту, вокруг не было видно ни единого живого существа.
Он несколько раз позвал Яшку, посвистел, как делал это обычно, и Яшка, бывало, несся к нему, преодолевая ямы и выбоины.
Но нет, сейчас никто не откликнулся.
Неясное светлое пятно Касьянин заметил издали и направился туда. Чем ближе подходил, тем яснее пятно приобретало человеческие очертания, тем больше он уверялся в том, что случилось что–то ужасное.
Присев перед распластанным человеком, еще не прикоснувшись к нему, он уже знал — это Ухалов. Яшка лежал тут же. Осветив собаку фонариком, Касьянин не притронулся и к нему. Хребет его был переломлен.
И тут вдруг совсем рядом, в нескольких шагах он услышал осторожный шорох.
Не
