Власть пса - Уинслоу Дон
— По-моему, Тим, нам обоим есть о чем промолчать.
— Угу.
Забравшись в вертолет, Арт развязывает Адана:
— Мне жаль, что все так случилось.
— А мне-то как. — Адан поворачивается к Параде. — Как его нога, отец Хуан?
— Вы знаете друг друга? — удивляется Арт.
— Я крестил Адана, — отвечает Парада. — А с этим человеком все будет в порядке.
Но глаза его говорят совсем другое: campesino не жилец.
— Теперь можешь взлетать, Фил! — кричит Арт. — Госпиталь Кульякана, и приземлись прямо на него!
Вертолет взлетает.
— Артуро, — окликает Парада.
— А?
Священник улыбается ему:
— Мои поздравления. Ты тоже безумец.
Арт смотрит вниз на погубленные поля, сожженные деревни, беженцев, уже тянущихся вереницей по грунтовой дороге.
Пейзаж после битвы: всюду, насколько видит глаз, дымятся обугленные развалины.
Поля черных цветов.
И то верно, думает Арт, безумец.
Через полтора часа Адан лежит на чистых белых простынях лучшего кульяканского госпиталя. Рана на лице от рукоятки пистолета Наварреса промыта и обработана, ему вкололи антибиотики, но от предложенных болеутоляющих он отказался.
Адан желает чувствовать боль.
Выбравшись из постели, он бродит по коридорам, пока не находит палату, куда по его настоянию поместили Мануэля Санчеса.
Campesino открывает глаза и видит Адана:
— Моя нога...
— Ты еще побегаешь...
— Не позволяй им...
— Не позволю, — заверяет Адан. — Поспи.
Адан разыскивает доктора.
— Вы можете спасти ему ногу?
— Думаю, да, — отвечает тот. — Но это будет дорого стоить.
— Вы знаете, кто я?
— Знаю.
Адан ясно читает в его взгляде: я знаю, кто твой дядя.
— Спаси ему ногу, — говорит Адан, — и ты станешь начальником нового отделения этого госпиталя. Если ампутируешь, то остаток своей жизни проведешь, делая аборты в тихуанском борделе. А потеряешь пациента — нырнешь в могилу раньше него. И это не мой дядя уложит тебя туда, а я сам. Понятно?
Доктору все понятно.
И Адану понятно, что жизнь его переменилась.
Детство закончилось.
Началась серьезная жизнь.
Тио лениво затягивается кубинской сигарой, наблюдая, как плывут по комнате кольца дыма.
Успешнее операция «Кондор» пройти не могла. Сожжены поля Синалоа, земля отравлена, gomeros разбрелись по свету. Авилес убит, и американцы считают, что уничтожили источник зла, и теперь, оставив Мексику в покое, отправятся спокойно почивать.
Их самодовольство даст мне время сколотить организацию, до которой — пока американцы прочухаются — дотянуться они будут не в силах.
Federacion.
Раздался тихий стук в дверь.
Вошел агент ДФС, весь в черном, с «узи» на плече.
— Пришел человек, желает вас видеть, дон Мигель. Говорит, он ваш племянник.
— Впусти.
В дверях появляется Адан.
Мигелю Анхелю Баррере уже известно обо всем, что случилось с его племянником: об избиении, пытках, его угрозе доктору, о встрече с Парадой. За один день мальчишка превратился в настоящего мужчину.
И этот мужчина приступает прямо к делу.
— Ты знаешь про рейд, — заявляет Адан.
— Я даже помогал составить его план.
И верно, мишени для уничтожения он выбирал с особым тщанием: враги, соперники и старые динозавры, которые уже не в состоянии вписаться в изменившийся мир. Они так и так не выжили бы, только мешались бы под ногами.
Теперь больше не будут.
— Зверство, — замечает Адан.
— Необходимость, — возражает Тио. — Это все равно бы произошло, так почему бы заодно не извлечь выгоду? Это бизнес, Адан.
— Ну-у...
А теперь, думает Тио, посмотрим, каким мужчиной стал мальчик. Он ждет, что скажет Адан.
— ...что ж, — заключает Адан, — я тоже хочу войти в бизнес.
Тио Баррера сидит во главе стола.
Ресторан для посетителей не работает: частная, закрытая вечеринка.
Да уж, думает Адан, закрытее некуда, здание окружено людьми ДФС, вооруженными «узи». Всех гостей обхлопали и освободили от оружия. Список присутствующих — лакомый кусочек для янки: все до единого более-менее значительные gomeros, которых Тио решил оставить в живых в операции «Кондор», — здесь. Адан сидит рядом с Раулем, переводя взгляд с лица на лицо.
Гарсиа Абрего в свои пятьдесят лет, считай, древний старец в таком бизнесе. Серебристые волосы, белые усы — похож на старого мудрого котяру. Котяра и есть. Он сидит, бесстрастно глядя на Барреру, и Адан не может разгадать, что за чувства скрываются за каменным лицом. «Именно так, — говорил Тио Адану, — он и сумел дотянуть в нашем бизнесе до пятидесяти лет. Учись».
Рядом с Абрего сидит человек, известный Адану как Эль Верде — Зеленый. Так его прозвали из-за зеленых, страусиной кожи сапог, в которых он неизменно красуется. Но только обувь на нем вызывающе причудливая, а в остальном Чалино Гусман — самый обыкновенный фермер: простая рубашка, джинсы, соломенная шляпа.
Рядом с Гусманом — Гуэро Мендес.
Даже в ресторан Гуэро явился в одежке синалоанского ковбоя: черная рубашка с перламутровыми пуговицами, черные джинсы в обтяжку с огромной серебряно-бирюзовой пряжкой на ремне, остроносые сапоги и большая белая ковбойская шляпа, ее он не снял даже в зале.
Гуэро никак не может заткнуться: все трещит о своем чудесном спасении из засады federales, в которой погиб его босс Дон Педро. «Меня загородил от пуль Санто Хесус Малверде, — тарахтит Гуэро. — Говорю вам, братья, я прошел сухим сквозь ливень. Я до сих пор не могу поверить, что остался в живых». И все болтал и болтал, хрен его раздери, про то, как он разрядил свой pistola [34] в federale, как выпрыгнул из машины и помчался «между пулями, братья» в кустарник, откуда уже и спасся бегством. И с каким трудом он потом пробирался в город, «думая, что каждая минута — моя последняя, братья».
Адан перевел взгляд дальше: Хайме Гэррера, Рафаэль Каро, Чапо Монтана — все gomeros из Синалоа, все объявлены в розыск, все в бегах. Разбитые корабли, гонимые бурей, которые Тио привел в безопасную гавань.
На встречу всех созвал Тио, уже этим установив свое главенство. Заставил всех сесть вместе над большущими ведерками охлажденных креветок, тарелками тонко нарезанного carne [35] и бутылками ледяного пива — ему настоящие синалоанцы всегда отдают предпочтение перед вином.
В соседней комнате молодые музыканты разогревались для пения bandas — песен, восхваляющих подвиги знаменитых traficantes, многие из которых сидели тут, за столом. В отдельной задней комнатушке уже собрались с десяток дорогих девочек, их вызвонили из эксклюзивного борделя Хэйли Сэксон в Сан-Диего.
— Кровь, которую пролили, уже высохла, — начинает Тио. — И настало время отложить все обиды, сполоснуть рты от venganza [36]. Это все ушло в прошлое, как вчерашняя вода в реке.
Тио сделал глоток, покатал пиво во рту и сплюнул на пол.
Выдержал паузу — не возразит ли кто.
Нет, никто. И он продолжил:
— Ушла в прошлое и жизнь, которую мы вели. Сгорела в пламени. Она осталась лишь в памяти, может напомнить о себе в снах, что приходят к нам в предрассветные часы, исчезающие, словно клубы дыма на ветру. Может, нам и хотелось бы продолжать сладко спать. Но сон — не жизнь, это всего лишь греза.
Американцы желали разбросать нас, синалоанцев, по свету. Выжечь с нашей земли и развеять по ветру. Но пламя, которое пожирает, прокладывает путь новым росткам. Ветер, который вырывает с корнями, несет семена на новую почву. Я говорю: если они желают выжить нас, пусть так и будет. Мы развеемся с ветром, как семена manzanita, которые приживаются на любой почве. Приживаются и разрастаются. Я говорю: если американцы не позволяют нам владеть Синалоа, мы захватим всю страну.
