Дороти Сэйерс - Встреча выпускников
— Если они у меня и имеются, — осторожно сказала Харриет, — то, всё равно, мне не хотелось бы, чтобы я была единственным человеком, кто её обвиняет. И я обязана сказать, что она в целом не согласуется с линией расследования лорда Питера, насколько я с ней знакома.
— Рада слышать, что вы так говорите, — ответила доктор Бэринг. — Мне рассказывают о подозрениях, которые — при отсутствии доказательств — я просто не желаю слушать.
Таким образом, доктор Бэринг оказывается в курсе настроений в профессорской. Наверное, рассказывали мисс Аллисон и миссис Гудвин. Хорошо!
— В конце, — продолжила директриса, — я сообщила лорду Питеру, что самое лучшее — ждать новых улик. Но это решение, конечно, должно получить согласие вас и мисс де Вайн, поскольку риску подвергаетесь именно вы. Согласие неизвестного третьего лица, естественно, не может быть получено.
— Я совершенно не против того, чтобы подвергнуться риску, — сказала Харриет. — Но, полагаю, мисс де Вайн должна быть предупреждена.
— Именно это я и сказала. Лорд Питер согласился.
«Так, — подумала Харриет, — что-то заставило его оправдать мисс де Вайн. Я рада. Если только это не бессовестная уловка, чтобы усыпить её бдительность».
— Вы сказали что-нибудь мисс де Вайн, мисс Бэринг?
— Мисс де Вайн находится в городе и не возвратится до завтрашнего вечера. Я собираюсь поговорить с ней тогда.
Таким образом, ничего не оставалось, как только ждать. А тем временем Харриет почувствовала любопытное изменение в атмосфере профессорской. Это было, как если бы они отбросили взаимное недоверие и общие опасения и объединились, как зрители в первых рядах, чтобы наблюдать другой конфликт, в котором она была одной из главных участниц. Эта любопытная напряженность практически не уменьшилась даже после объявления декана нескольким избранным, что, по её мнению, молодой человек мисс Флексман бросил её и правильно сделал, поделом ей, на что тьютор мисс Флексман неприязненно заметила, что, по её мнению, лучше бы, чтобы у учащихся не было таких потрясений во время летнего семестра, но что, к счастью, мисс Флексман заканчивает колледж только в следующем году. Это побудило Харриет спросить мисс Шоу, как успехи у мисс Ньюлэнд. Оказалось, что дела у мисс Ньюлэнд идут хорошо, она полностью преодолела шок от ныряния в Червелл, так что её шансы на первое место довольно высоки.
— Великолепно! — сказала Харриет. — Я уже провозгласила свою победу. Между прочим, мисс Хилльярд, как наша молодая подруга Кэттермоул?
Ей показалось, что вся комната ожидала ответа затаив дыхание. Мисс Хилльярд довольно кратко ответила, что мисс Кэттермоул, казалось, набрала такую форму, какой у неё никогда прежде не было, благодаря, как она поняла из слов самой девушки, доброму совету мисс Вейн. Она добавила, что со стороны Харриет было очень любезно среди её многочисленных забот найти время, чтобы интересоваться студентками по истории. Харриет дала неопределенный ответ, и комната, показалось ей, вздохнула вновь.
Позже в этот же день Харриет с деканом отправилась на аутригере по реке и, к собственному удивлению, увидела мисс Кэттермоул и мистера Помфрета на плоскодонке. Она получила от мистера Помфрета «покаянное письмо», и, когда их лодка проходила мимо, весело помахала рукой в знак восстановленного мира. Если бы она знала, что мистер Помфрет и мисс Кэттермоул обрели взаимную симпатию в преклонении перед нею, она, возможно, поразмышляла бы о том, что может произойти с отвергнутыми влюблёнными, которые доверяют свои проблемы благодарным слушателям, но её этот вопрос не интересовал, потому что она была занята решением проблемы, что именно произошло этим утром в «Митре». Её мысли уже вновь бродили в ботанических садах, когда декан довольно резко заметила, что Харриет задаёт очень рваный и медленный темп гребли.
Именно мисс Шоу нечаянно ускорила вспышку.
— Это очень хороший шарф, — сказала она мисс Хилльярд. Доны собрались, как обычно перед обедом, вне профессорской, но вечер был хмурым и прохладным, и толстый шелковый шарф был удачным дополнением к вечернему наряду.
— Да, — сказала мисс Хилльярд. — К сожалению, это не мой. Какой-то растеряха оставил его в саду преподавателей вчера вечером, и я спасла его. Я взяла его с собой, чтобы идентифицировать, но готова признать, что этим вечером я ношу его с удовольствием.
— Я не знаю, чей это может быть, — сказала мисс Лидгейт. Она восхищенно перебирала его рукой. — Это больше походит на мужской шарф, — добавила она. Харриет, которая до этого не обращала внимания на разговор, обернулась, испытывая угрызения совести.
— О господи! — сказала она, — это мой. По крайней мере он — Питера. Я не представляла, где его оставила. — Фактически это был тот самый шарф, который использовался в пятницу для демонстрации удушения, и был привезён в Шрусбери случайно вместе с шахматными фигурами и ошейником. Мисс Хилльярд стала красной как рак и сорвала шарф, как будто он её душил.
— Прошу прощения, мисс Вейн, — сказала она, протягивая его.
— Всё в порядке. Мне он сейчас не нужен. Но я рада знать, где он. У меня были бы неприятности, если бы я его потеряла.
— Будьте так любезны, возьмите свою собственность, — сказала мисс Хилльярд.
Харриет, на которой уже был собственный шарф, ответила:
— Спасибо. Но вы уверены, что вы не будете…
— Не буду, — воскликнула мисс Хилльярд, бросая шарф на ступеньки.
— Вот это да! — сказала декан, поднимая его. — Кажется, никому не нужен этот миленький шарфик. Я позаимствую его. Я считаю, что этот ветер противный и холодный и не понимаю, почему мы не можем идти внутрь.
Она грациозно обмотала шарф вокруг шеи, и, поскольку в этот момент милостиво показалась директриса, они пошли на обед.
Без четверти десять, Харриет — приблизительно после часа, проведённого с мисс Лидгейт и её корректурами за работой, которая теперь приближалась к стадии, когда тексты можно было бы действительно послать наборщику, — пересекала Старый дворик, направляясь в Тюдор-билдинг. На лестнице она встретили мисс Хилльярд, которая только что сошла вниз.
— Вы меня искали? — спросила Харриет, немного с нажимом.
— Нет, — сказала мисс Хилльярд, — не искала. Конечно, нет. — Она говорила поспешно, и Харриет, показалось, что в её глазах, хитрых и злобных, что-то промелькнуло, но вечера в середине мая ещё довольно тёмные, и она не могла знать наверняка.
— О! — сказала Харриет. — А я полагала, что могли бы.
— Ну, а я не искала, — повторила мисс Хилльярд. И когда Харриет проходила мимо неё, она повернулась и сказала, как будто выдавливая слова, — Собираетесь поработать, вдохновляясь вашими прекрасными шахматными фигурами?
— Более или менее, — смеясь, сказала Харриет.
— Я надеюсь, что вы проведёте приятный вечер, — сказала мисс Хилльярд.
Харриет продолжила путь наверх и открыла дверь своей комнаты.
Контейнер был разбит, и весь пол был усыпан битым стеклом и разбитыми и растоптанными фрагментами красной и белой слоновой кости.
В течение приблизительно пяти минут Харриет была во власти такого безмолвного гнева, который невозможно ни выразить, ни контролировать. Если бы она это осознавала, то сейчас вполне могла понять состояние полтергейста и её действия. Если бы она могла избить или задушить кого-то, она бы это сделала и почувствовала бы облегчение. К счастью, после первой разрушительной ярости она нашла выход в сквернословии. Когда она обнаружила, что её голос больше не дрожит, она закрыла дверь спальни и спустилась к телефону.
Даже теперь её речь вначале была настолько несвязной, что Питер едва мог понять, что она говорила. Когда же он наконец понял, то был невыносимо спокоен и просто поинтересовался, касалась ли она чего-нибудь или сказала ли кому-нибудь про это. Приняв заверения, что ничего такого она не делала, он бодро ответил, что приедет через несколько минут.
Харриет вышла и металась по Новому дворику, пока не услышала, что он позвонил — ворота были недавно закрыты — и лишь последний вялый остаток сдержанности помешал ей помчаться к нему и излить всё своё негодование в присутствии Пэджета. Но она дождалась его в середине дворика.
— Питер! О, Питер!
— Ну, — сказал он, — это довольно обнадёживающе. Я боялся, что мы задушили эти порывы раз и навсегда.
— Но мои шахматные фигуры! Я могла бы убить её за них.
— Моя дорогая, отвратительно, что это должны были оказаться ваши шахматные фигуры. Но не позволим себе терять чувство меры. Ведь это могли быть вы.
— Жаль, что это была не я. Я бы сумела дать сдачи.
— Фурия. Давайте пойдём и посмотрим на разрушения.
— Это ужасно, Питер. Это походит на резню. Это даже пугающе, удары настолько сильны.
Увидев комнату, Уимзи сильно помрачнел.
