Агата Кристи - Рождество Эркюля Пуаро

– Джордж – член парламента, депутат от Вестеринхэма.

Гарри откинул голову и звонко захохотал:

– Не может быть! Наш толстячок в парламенте. Вот так штука!

Его безудержный смех звучал почти не жестоко и, казалось, готов был взорвать комнату. Пилар задержала дыхание, даже Лидия вздрогнула. Вдруг Гарри перестал смеяться и устремил взгляд в сторону двери. Там стоял Альфред. Выражение лица у него было какое-то особенное и странное.

Вначале Гарри смотрел на него, не двигаясь; затем по лицу его пробежала улыбка. Он сделал шаг вперед.

– Ну и дела. Так это же Альфред. Альфред кивнул.

– Привет, Гарри, – сказал он холодно.

«Как все это странно, – подумала Лидия. – Они стоят друг против друга, как две собаки, настороженно обнюхивающие одна другую.»

Глаза Пилар широко раскрылись. «Как глупо эти двое уставились друг на друга, – подумала она. – Почему они не поцелуются? Ах, да. Англичане ведь этого не делают. Но они могли бы хоть что-нибудь сказать. Почему же они просто стоят и молча смотрят?»

Наконец Гарри нарушил молчание:

– Странное чувство – снова оказаться здесь.

– Понятное дело. Ведь прошло как-никак много лет с тех пор, как тебя... С тех пор, как ты уехал отсюда.

Гарри провел указательным пальцем по щеке. Это движение всегда означало, что на него находит гнев.

– Да, – сказал он – Я рад, что я... – он сделал паузу, чтобы придать больший вес своим словам, – вернулся домой.

***

– Я, вероятно, очень плохой.

Он откинулся в своем кресле и поглаживал пальцем предательски подрагивающую щеку. Перед ним в камине плясал огонь. Пилар сидела рядом и защищала его лицо от жара маленьким бумажным веером. Иногда она начинала помахивать им. Симеон с большим наслаждением наблюдал за мягкими грациозными движениями ее руки. Больше самому себе, чем этой юной девушке, он сказал:

– Да. Плохой человек. Или ты другого мнения, Пилар?

Пилар пожала плечами:

– Как говорят монашки, все мужчины плохи, вот нам и приходится молиться за них.

– Но я все-таки стал значительно худшим, чем большинство других. – Симеон засмеялся. – И не жалею об этом! Это доставляло мне удовольствие... Каждой минутой своей жизни я наслаждался. Утверждают, что в старости о многом жалеешь, но это пустая болтовня! Я не жалею ни о чем, а ведь пускался, так сказать, во все тяжкие. Я обманывал, воровал... Бог мой, да! И женщины, всегда эти женщины! Кто-то мне недавно рассказывал про одного арабского предводителя, у которого было сорок сыновей-телохранителей, и все были почти одного возраста. Сорок! Не знаю, правда, завел ли я сорок, но я тоже смог бы составить себе приличную охрану, если бы собрал всех своих внебрачных детей! Ну, Пилар, что ты на это скажешь? Ты в ужасе?

– Нет. Почему это я должна быть в ужасе? – спросила Пилар удивленно. – Мужчины всегда волочатся за женщинами. Мой отец тоже. Поэтому женщины так часто бывают несчастливы и идут в церковь, чтобы молиться.

Старый Симеон наморщил лоб.

– Я сделал несчастной Аделаиду, – пробормотал он – Боже, что это была за женщина! Свежая, здоровая и прекрасная она была, когда я на ней женился. А потом? Все время жаловалась и плакала. Любой муж сойдет с ума, если его жена постоянно плачет... У нее не было характера, это правда. Если бы она хоть один-единственный раз поступила мне наперекор. Она всегда мне уступала, всегда! Когда я женился на ней, то думал, что остепенюсь, перестану мотаться по свету, создам семью и смогу забыть свою прошлую жизнь.

Он замолчал и уставился на огонь.

– Создам семью! Вот и создал. И что это за семья получилась! – По его губам скользнула презрительная усмешка. – Ты только посмотри на них! Ни одного ребенка, похожего на меня! Неужели они и в самом деле совсем ничего от меня не переняли? Ни одного настоящего сына среди всех законных и незаконных! Альфред, например, боже ты мой! Я сыт им по горло, когда он глядит на меня своими верными собачьими глазами, всегда готовый выполнить мою волю. Что за болван' Жена его... Лидию я люблю. Лидия умница, но она совершенно не выносит меня. Совершенно не выносит. Она терпит меня только ради Альфреда.

Он посмотрел на девушку со значением.

– Пилар, запомни одно. Ничто так не раздражает человека, как покорность.

Она улыбнулась ему. Ее юная, полная жизни женственность согрела ему сердце.

– А Джордж? – продолжал он. – Что он такое? Толстый зануда. Надутый мыльный пузырь. Никакого ума, никакой храбрости, и скуп на деньги!... Дейвид – дурак и мечтатель, всегда был им. Маменькин сын. Единственное разумное, что он сделал в жизни, так это женился на энергичной надежной женщине.

Он вдруг ударил рукой по подлокотнику:

– Гарри самый лучший среди них! Бедный Гарри! Позор семьи. Но в нем, по крайней мере, есть жизнь!

Пилар кивнула:

– Да, он мил. Он так смеется и при этом забавно откидывает голову. Мне он тоже нравится.

Старик посмотрел на нее.

– Вот как? Он тебе нравится? Гарри всегда имел успех у женщин, в этом он пошел в меня.

Он захохотал:

– Я прожил хорошую жизнь. Очень хорошую жизнь. В ней было всего предостаточно.

– У нас в Испании есть поговорка: бери себе все, что захочешь, но заплати за это, сказал бог.

– Отлично сказано.

Симеон Ли задумался над ее словами.

– Бери себе все, что захочешь... Именно это я и делал в своей жизни, брал все, что захочу.

– А ты заплатил за это?

Голос Пилар прозвучал неожиданно звонко, как фанфара, и требовательно.

Симеон смолк и уставился на нее:

– Что ты такое говоришь?

– Я спрашиваю, заплатил ли ты за это, дедушка?

– Это... Я не знаю, – неуверенно сказал старик. Затем снова ударил рукой по подлокотнику. – Как тебе в голову пришло спросить меня о таком?

– Я просто задумалась об этом, – мягко ответила Пилар.

– Да ты – маленькая чертовка!

– Но ведь, несмотря на это, ты любишь меня, дедушка?

– Да, я люблю тебя, я с удовольствием сижу здесь с тобой. Рядом со мной уже давно не было никого столь молодого и красивого. Это хорошо на меня действует. Это греет мои старые кости... Ты моя плоть и кровь. И этому я обязан Дженнифер! Она была лучшей из всех.

Пилар улыбнулась мягко и загадочно.

– Но ты меня не проведешь, маленькая кошка! Я точно знаю, почему ты так терпеливо сидишь здесь и слушаешь меня... Деньги... Вся причина, в деньгах... или, может, ты будешь уверять, что любишь своего старого дедушку?

– Нет, я тебя не люблю, но ты мне нравишься. Это правда, можешь мне поверить. Возможно, ты и испорченный человек. Но даже и это мне нравится. У тебя в жизни было много интересного, ты много путешествовал и пережил много приключений. Если бы я была мужчиной, то жила бы точно так же.

Симеон кивнул:

– Да. Может быть, ты и поживешь так. Говорят, что в нас отчасти течет цыганская кровь. В моих детях, за исключением Гарри, она, кажется, не дает о себе знать, но полагаю, что в тебе она скажется. Нужно только уметь ждать. Как-то я ждал пятнадцать лет, чтобы поквитаться с человеком, который обидел меня. Это еще одна характерная черта нашего семейства. Мы ничего не забываем. Мы мстим за любое зло, нам причиненное, даже через -много лет. Того человека я настиг пятнадцать лет спустя... Я растоптал его, разорил, уничтожил! Это было в Южной Африке. Великолепная страна!

– Ты что же, еще раз был там?

– Да, после женитьбы я провел там пять лет. Но больше никогда не возвращался туда. – Он понизил голос. – Подожди-ка, я хочу показать тебе кое-что.

Он с трудом встал, взял свою трость и заковылял к сейфу, открыл его и поманил Пилар:

– Вот! Посмотри на них! Потрогай их! Дай им просыпаться сквозь твои пальцы!

Он засмеялся, поглядев на ее удивленное лицо.

– Это алмазы, дитя мое! Алмазы! Глаза Пилар расширились:

– Но ведь это же просто маленькие камешки!

– Это неотшлифованные алмазы. Такими их находят.

– А если их отшлифовать, то они будут сверкать, как настоящие алмазы? Нет! Я не верю в это!

Он по-царски наслаждался произведенным впечатлением.

– И тем не менее, это правда. И эта пригоршня простых маленьких камешков стоит многие тысячи фунтов.

Пилар повторила его слова, каждое в отдельности, неуверенным голосом:

– Многие... тысячи... фунтов?

– Скажем, девять или десять тысяч как минимум. Это, знаешь ли, довольно большие камни.

– Почему же ты их не продашь?

– Потому что мне хочется, чтобы они оставались здесь, мне не нужны деньги.

– Ах вот, значит, почему!

Пилар, кажется, была глубоко потрясена.

– А почему ты не отдашь их отшлифовать, чтобы они стали красивыми?

– Потому что они мне больше нравятся такими. Лицо его вдруг помрачнело. Он отвернулся и сказал как бы самому себе:

– Потому, что когда я держу их в руках, они возвращают мне ясное солнце, запах широких пастбищ, стада быков, старого Эйба, друзей, те незабываемые вечера...

Тихо стукнула дверь.

– Быстренько положи их обратно и закрой дверцу сейфа! – шепнул Симеон, а затем крикнул: – Войдите!