Райнов Богомил - Человек из прошлого
В этот момент мой музыкальный слух несостоявшегося скрипача улавливает шепот в соседнем помещении. Но шепчутся довольно громко. Голоса — мужской и женский. Хотя слова слышны неясно. Очевидное столкновение характеров. Семейные взаимоотношения. Физиология брака.
Чуть позже дверь открывается, и в гостиную входит товарищ Сиракова, за которой следует ее супруг. Супруг выглядит несколько старше своей жены, сиречь находится в неопределенном возрасте между 50 и 60 годами. Он высокого роста, немного сутулится, седоват, лысоват, лицо хмурое. Мрачное настроение, по всей вероятности, — обычное его состояние.
— Вот мой муж, — говорит Сиракова с улыбкой, которая должна сойти за любезную.
— Твой муж!.. — произносит он с нажимом, глядя при этом на подругу своей жизни с убийственным презрением. Потом, небрежно подавая мне руку, добавляет: — Как видите, товарищ инспектор, двадцати лет новой жизни недостаточно, чтобы убить собственнические инстинкты некоторых людей. Я — ее муж!..
— И что я такого сказала! — недоумевает хозяйка. — Не обращайте внимания, товарищ инспектор, он всегда такой, немножко раздражительный, а сегодня еще и чувствует себя неважно… Потому и дома сидит… Он у меня вообще не очень…
— Вот видите — он у меня… — снова нажимает Сираков с едкой иронией.
Он тяжело опускается в кресло, устремляя неподвижный взгляд в сторону фотопортрета.
— Ну зачем ты так, Коста… — плачущим голосом говорит жена, садясь в другое кресло. — Вечно срамишь меня перед людьми.
— Может быть, я выбрал не совсем подходящий момент, — замечаю. — Прервал, очевидно, какое-то семейное объяснение…
— Не беспокойтесь, ничего вы не прервали, — отвечает Сираков. — Это наше объяснение продолжается больше четверти века.
— Значит, бесполезно ждать конца? — добродушно спрашиваю я.
— Именно. Совершенно бесполезно ждать конца, когда между нами, — при этих словах Сираков дрожащим пальцем показывает на себя и на свою жену, — лежит покойник.
— Покойник? — оживляюсь я.
— Да-да, покойник, — мрачно кивает головой Сираков.
— Кто именно? Извините, но это в какой-то степени по моей специальности…
Сираков порывисто и даже несколько театрально воздевает свою длинную руку и указывает на фотопортрет в углу:
— Вот этот несчастный!
— А-а-а-а… Этот… — бормочу, поворачиваясь к портрету. — Собственно, кто это?
— Вот видишь, — кричит почти торжестующий хозяин, обращаясь к жене, — до такого состояния довела меня, что даже инспектор милиции узнать не может! — В этом месте Сираков поворачивается ко мне и вновь жестом фехтовальщика показывает на снимок: — Этот человек — Коста Сираков, ученый, философ, но он мертв, он погиб, уничтожен. А человек, который находится перед вами, — тут оратор поражает себя в грудь невидимой шпагой, — Сираков-счетовод, живая развалина, печальные останки погибшего прошлого.
— Да… что тут сказать… — вздыхаю я. — Но в известном отношении это приближает нас к цели моего визита. Я тоже интересуюсь одним покойником, хотя он и не столь символичен. Речь идет о Иване Медарове.
— Что? — повышает свой слезливый голос хозяйка, подавшись вперед своим полным станом.
— Да, это так, гражданка, — произношу я официальным тоном, которым пользуюсь в подобных случаях. — Хотя мне и неприятно, что именно я должен сообщить вам об этом, но факт есть факт: вашего брата больше нет в живых.
Сиракова, очевидно, готова разрыдаться, но под угрожающим взглядом супруга вынуждена удовлетвориться достаточно умеренным всхлипыванием. Я снова закуриваю сигарету с облегчением, которое испытывает человек, сознавая, что миновала угрожающая ему опасность. В этот момент хозяин произносит своим сварливым голосом:
— Не такая уж это и неприятность…
— Коста, постыдись! — отзывается со слезами на глазах жена.
— Как я вижу, ваше уважение к покойному не было чрезмерным, — замечаю я.
— Уважение? — вскидывается Сираков. — Такие, как он, заслуживают не уважения, а…
Он смотрит на жену и замолкает.
— Не стесняйтесь, — подбадриваю я его, — закончите свою мысль.
— Мысль моя и так ясна! — огрызается Сираков.
— Вы хотите сказать…
— Хочу сказать, что он вполне заслужил то, что с ним случилось.
— Это звучит как смертный приговор…
— А я бы и приговорил его к смерти… Не моргнув глазом… Если бы я выносил приговоры…
— Коста… — снова всхлипнула Сиракова.
— Ты молчи! — оборвал ее супруг. — Да-да, я бы приговорил его к смерти, если бы имел такое право.
— Тот, кто вынес приговор Медарову и, вероятно, привел его в исполнение, тоже не имел полномочий от закона, — замечаю я. — Надеюсь, что в данном случае это не ваша самодеятельность?
— Нет, — говорит Сираков. — Конечно, нет… Я вообще не принадлежу к людям действия, товарищ инспектор. И в том моя трагедия! Очень хрупким созданием оказался Коста Сираков для этого мира жестоких страстей.
Голос моего собеседника слегка вибрирует от сдерживаемой патетики.
— Ничего, — успокаиваю я страдальца. — В данном случае это для вас, может быть, и неплохо. А не могли бы вы объяснить мне, на чем основывается ваше, я бы сказал, критическое отношение к покойному.
— К этому гангстеру, хотите вы сказать?
— Коста… — снова слышится плачущий голос Си- раковой.
— Ты молчи! — обрывает ее супруг. — Вы слышали что- нибудь о "Комете”? — обращается он ко мне.
— Так, кое-что…
— Шайка гангстеров — вот что такое "Комета"! И одним из этих гангстеров был ее разлюбезный братец! — При этих словах хозяин направляет десницу-шпагу в сторону своей жены. — Когда я, дорогой товарищ инспектор, под напором естественного для каждого индивида инстинкта продолжения рода женился на присутствующей здесь женщине, знаете, что сделал этот волк в образе человека? Отказал ей во всяческой поддержке! Всяческой! И не только в силу своей алчности, но и ради осуществления коварной цели — поставить гордый, независимый дух Косты Сиракова на колени!
Тут оратор эффектно вскинул голову и замолк, словно оценивая впечатление, которое произвели на меня его слова.
— Да… — произношу я. — Неприятно, конечно…
— Неприятно?! Трагично, товарищ инспектор, тра-гич- но! И вот, шантажируемый этим живодером, атакуемый с утра и до вечера мещанкой женой…
— Но я только ради ребенка, Коста…
— Ты молчи! — обрывает жену хозяин, даже не глядя на нее. — Подвергнутый, значит, инквизиции с двух сторон одновременно, Коста Сираков не выдержал… Хрупкий цветок был вдавлен в грязь бездушным катком жестокого времени… Конец изучению философии, конец мечтам о научной карьере, вместо всего этого — жалкая должность счетовода в "Комете”, и, заметьте, с нищенской зарплатой…
— Гм… — произношу я, что может означать очень многое. — А кроме покушения на вас… вы не знаете других преступных проявлений со стороны этого товарищества?
— Все товарищество было одним сплошным преступным проявлением, — резюмирует хозяин.
— В каком смысле?
— Ну подумайте сами: миллионы и миллионы левого дохода без фактической деятельности. Чистые проценты за фантастические военные поставки. За что гитлеровцы платили подобные суммы именно этим бандитам из "Кометы", а не кому-либо еще?
— Это вы, вероятно, знаете лучше меня.
— Конечно, знаю! Еще бы не знать! — Тут хозяин доверительно наклоняется ко мне и, не понижая голоса, кричит прямо в ухо: — Филиал гестапо, товарищ инспектор, вот что такое была эта "Комета", если хотите знать!
— А почему вы не сказали этого на процессе?!
Сираков презрительно махнул рукой:
— Что толку говорить, когда ничего не можешь доказать. Эти трое были не лыком шиты — документов и следов не оставляли. Но Сираков тоже не промах: эти гитлеровские полковники, которые откуда только ни прибывали под видом техников, инструкторов и всяких там специалистов, эти шушукания в кабинетах, эти поездки Костова и Танева туда-сюда по всей стране — все было для меня яснее ясного…
— А кто, по-вашему, был у них главным?
— Костов, понятно, — без колебаний ответил Сираков. Потом, почесав свое темя, добавил: — Хотя напоследок, пожалуй, Танев взял дело в свои руки. Он был самый молодой и самый отчаянный в шайке. Полковники в его кабинете больше всего задерживались. А Медаров, да и Костов — тоже побаивались его.
— Побаивались?
— Ну да, ведь даже у бандитов есть своя табель о рангах.
— Гм… — снова произношу свое многозначительное междометие. — А как вышло, что Костов исчез в последнюю минуту?
— Этого я не знаю. Они эвакуировались в Княжево, а я был мобилизован тут, в Софии, и больше их не видел. Даже за зарплатой послал ее. — Сираков жестом указывает на жену. — Но нетрудно догадаться, как все у них произошло. Танев, может быть, и был опасен со своим пистолетом, который болтался у него на ремне, но Костов был самый хитрый из всех троих.
