Полиция на похоронах - Аллингем Марджери

Маркусу не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться и он неохотно вышел из комнаты. Инспектор открыл ему дверь и, пропуская Маркуса, придержал ее, чтобы предотвратить вторжение обезумевшей женщины.

Как только Маркус вышел в коридор, тетя Китти упала ему на руки. Ее синий шерстяной халат был застегнут доверху, и было похоже, что ее потревожили в тот момент, когда она причесывалась, потому что спереди ее кудряшки уже были освобождены от папильоток и аккуратно уложены, а сзади волосы все еще были в беспорядке.

— Маркус, — взмолилась она, — скажите мне, что случилось? Что они делают с Джорджем?

Деликатно, но тем не менее прилагая некоторые усилия, Маркус повел бедную пожилую женщину в ее комнату, изо всех сил стараясь ее успокоить. Когда они проходили мимо комнаты Вильяма, в дверях опять мелькнула его холерическая физиономия. Увидев, что в коридоре находились только Маркус и Китти, он вышел из комнаты и присоединился к ним.

— Если этот мерзавец будет сопротивляться, — начал он, — я буду рад вам помочь, чем смогу.

— Что случилось, мой мальчик? Негодяй не желает пошевеливаться?

Маркус думал, как бы поосторожнее сообщить ту новость, которая все равно рано или поздно станет всеобщим достоянием, но в это время открылась дверь в комнату тети Каролины, и из комнаты торопливо вышла Джойс.

— Что случилось? — спросила она. — Тетя просила узнать, что случилось?

Все они теперь стояли в верхнем холле, и тетя Китти не выдержала.

— Я должна знать, — сказала она. — Опять случилось что-то ужасное. Я это чувствую. Я ведь предупреждала этого молодого человека… — Она снова заплакала.

— Тетя Китти, дорогая! — В голосе Джойс чувствовалось раздражение, но она обняла пожилую женщину, пытаясь ее успокоить. — Ну, а теперь, Маркус, скажите же, наконец, что произошло? — проговорила она.

— Кузен Джордж мертв, — без обиняков объявил Маркус, позабыв о своем намерении сообщить новость осторожно.

— Мертв? — воскликнул дядя Вильям, и у него отвисла челюсть. — Боже милостивый! — Ему понадобилось несколько секунд, чтобы переварить это известие, но когда прошел первый шок, он вдруг улыбнулся. — Бьюсь об заклад, что он упал в пьяном виде и сломал себе шею, — проговорил он. — И по заслугам. Хорошо сработано. Теперь мы избавлены от всех несчастий.

Тетя Китти, которая, как было принято у ее поколения, верила, что смерть списывает с человека все грехи, снова зарыдала. Джойс поймала Маркуса за руку как раз в тот момент, когда он поворачивался, чтобы уйти.

— Это правда? — спросила она. — Он умер своей смертью или…?

— Отравлен, я думаю, — ответил Маркус, которого окончательно покинула его утонченность. — Не пугайтесь.

Девушка отшатнулась от него с соответствующим выражением лица.

— Еще один, — хрипло проговорила она. — Когда же этому придет конец?

— А? — вмешался дядя Вильям, чьи неповоротливые мозги только сейчас осознали смысл последних слов Маркуса. — Отравлен? Не хотите ли вы сказать, что кто-то ему чего-то подсыпал? Еще одна тайна? Это уж слишком. Это просто проклятье какое-то. Кто-то за все это будет наказан. — Он резко умолк, и у него опять отвисла челюсть. — Боже милостивый! — повторил он.

Тетя Китти испустила тихий звук, который был бы воплем, если бы у нее хватило на него сил. Но хроническая истерия изнуряет человека, а поскольку она пребывала в этом состоянии уже две недели, ее нервы были истощены до предела, и она просто повисла на руках у Джойс, тихо плача, пряди ее седых волос рассыпались по синему халату.

Звуки тяжелых шагов, раздавшиеся в коридоре, заставили их обернуться, и они увидели, что к ним приближается инспектор Редгрейв. Его добродушное квадратное лицо выражало дружелюбие и интерес.

— Мистер Вильям Фарадей и мистер Маркус Фезерстоун, — начал он, — мы будем вам очень признательны, если вы зайдете вон в ту спальню. Инспектор Оатс хочет кое о чем вас спросить.

Маркус посмотрел на Джойс вопросительно, и она кивнула ему.

— Мы справимся, — сказала она.

Бывшая спальня дяди Эндрю напоминала морг. Инспектор Оатс, бледное лицо которого на этот раз покраснело, стоял в центре комнаты, рассматривая что-то, что держал перед ним на белом носовом платке доктор. Тело кузена Джорджа, накрытое простыней, лежало на кровати. Но в комнате не чувствовалось ни ужаса, ни напряжения, которых ожидал Маркус. Наоборот, в поведении Кемпиона еще сильнее, чем утром, ощущалось, что он радуется победе и окончанию чего-то. И это чувство передалось остальным. И явно не кузен Джордж был главным объектом их интереса.

Когда Маркус и Вильям вошли в комнату, инспектор что-то говорил, и они уловили его последние слова:

— Ну, что же, теперь мы все знаем, — говорил он. — Поставлена последняя точка. А, мистер Фарадей, вот и вы пришли.

Дядя Вильям, который держался очень хорошо с учетом пережитого им только что потрясения, нетвердым шагом вошел в комнату, устремив удивленный взгляд на бесформенную массу, укрытую простыней.

Кемпион, который сидел с апатичным видом на стуле в дальнем углу комнаты, теперь встал. По знаку инспектора он заговорил:

— Дядя Вильям, — начал он, в своем рвении позабыв о более церемонной форме обращения, — мы, наконец, можем прочесть последнюю главу этой загадочной истории, и просим у вас помощи и поддержки.

Инспектор Оатс вряд ли выразил бы эту мысль в такой форме, но был вынужден признать, что высказанная подобным образом просьба, возможно, избавила их от многих хлопот. Дядя Вильям клюнул на призыв Кемпиона, как лосось на муху.

— Мой мальчик, — добродушно ответил он, — вы можете на меня положиться. Все это очень плохо — очень плохо. Джордж был проходимцем и по нему плакала веревка. Но мне не нравится, что он, бедолага, лежит сейчас мертвый под крышей моего дома.

— Что касается вашей кошки, — устало проговорил Кемпион, — вы ведь были здесь, в комнате вашего кузена Эндрю, когда она вас поцарапала?

Круглые глазки дяди Вильяма блестели, пока он прикидывал, что могло скрываться за этим простым вопросом. Но, как говорил он сам, дядя Вильям умел принимать поражение с достоинством.

— Да, — ответил он. — Я был не совсем точен в этом пункте.

— А когда вы вошли сюда в ту ночь, открыв дверь своим ключом, вы не включали свет, не так ли? — продолжал его расспрашивать усталый голос.

— Нет, — осторожно признал дядя Вильям.

— И что же все-таки тогда произошло? — спросил Кемпион.

Дядя Вильям в нерешительности начал было озираться по сторонам, но инспектор Оатс поспешил его успокоить.

— Ни одно слово, сказанное вами, не покинет пределов этой комнаты, обещаю вам, сэр, — произнес он.

Дядя Вильям, разумеется, счел, что, соглашаясь с этим в высшей степени благоприятным для него условием, он оказывает услугу, и к тому же не полицейскому, а Кемпиону.

— Хорошо, — уступил он. — Ну, что же, Кемпион, мой мальчик, по правде говоря, я в ту ночь был немного расстроен, как вы помните, а когда мужчина расстроен, ему нужно выпить. По-моему, я говорил вам что-то об этом перед тем, как лечь спать?

— Да, — подтвердил Кемпион, тактично уклонившись от необходимости напомнить дяде Вильяму действительный смысл его тогдашнего замечания.

— Прекрасно, — сказал дядя Вильям, и помолчал, думая о том, каким образом перескочить через самые щекотливые моменты в этой истории. — После того, как я разделся, — начал он, наконец, — я почувствовал, что мне надо пропустить еще одну, последнюю рюмку на ночь. Я знал, что графин внизу пуст, а мне не хотелось бродить по дому и беспокоить домашних, знаете ли. И тут я вспомнил, что старик Эндрю, мой кузен, который, между нами говоря, сильно закладывал за воротник, держал тут несколько толстых книг, привезенных из Америки. — Он махнул рукой в сторону книжных полок. — Эти книги могли служить тайниками для сигарет, фляжек и тому подобного.

Он замолчал, явно довольный сказанным. Остальные слушали его, затаив дыхание.

— В одном из этих тайников, — продолжал он, — вон в той большой коричневой книге, по-моему, Эндрю обычно держал запас бренди. Внутри этой книги находится что-то вроде коробки, понимаете? Ну, так вот, я подумал, что Эндрю, возможно, оставил что-то в этой фляжке, а так как он в этом больше не нуждался, бедняга, я решил прийти сюда и употребить это спиртное. Ключ от моей двери подходил к двери Эндрю, поэтому я мог проделать все это очень просто. Я не включил свет, потому что не хотел, чтобы это заметил полицейский, стоявший на посту в саду. Шторы были опущены, но ведь никогда не знаешь, где может оказаться шелка.