Ночь Бармаглота - Фредерик Браун

Каждый мускул его тела напрягся.

Он снова попытался притвориться, вероятно, полагая, что я не выдержу, если он будет без сознания, если я подумаю, что он упал в обморок. Он мог сделать это глазами, но мускулы остального тела выдавали его. Он не мог расслабить их, даже спасая этим свою жизнь.

Я зажёг свечу и снова сел.

— Дюйм свечи, Эл, — проговорил я. — Возможно, десять минут, если ты останешься неподвижным. Меньше, если безрассудно шевельнёшь хоть пальцем. Свеча будет не слишком-то устойчива там, на мягком матрасе.

Его глаза снова широко раскрылись, уставившись на эту свечу, почти догоревшую до мокрой простыни, уставившись на неё в полном ужасе. Я ненавидел себя за то, что делаю с ним, но всё равно продолжал. Я подумал про трёх людей, убитых сегодня вечером, и взял себя в руки. И, в конце концов, единственная для Эла опасность сидела у него в голове. Мокрое пятно на простыне как раз и не давало простыне вспыхнуть.

— Готов писать, Эл?

Его полные ужаса глаза переместились со свечи на моё лицо, но он не кивнул. Сперва я подумал, что он разоблачил мой блеф, но потом понял — он не кивнул лишь потому, что боялся даже таким кратким движением мускулов уронить короткую свечу.

— Ладно, Эл, посмотрим, готов ли ты, — сказал я. — Если нет, я верну свечу обратно и позволю ей догореть, так что ты не выиграешь в любом случае.

Я осторожно взял свечу и поставил на тумбочку. Поднёс блокнот. Он начал писать, но остановился, и я потянулся за свечой. Ручка снова задвигалась.

Через какое-то время я сказал:

— Этого достаточно. Просто подпишись.

Я облегчённо выдохнул и отправился к телефону. Должно быть, Карл Тренхольм сидел у своего аппарата; он ответил едва ли не на первом звонке.

— Одет и готов? — спросил я.

— Конечно, док. Что мне делать?

— Я получил признание Эла Грейнджеса. И хочу, чтобы оно было передано в руки закона и очистило меня, но мне небезопасно делать это самому. Кейтс застрелит меня, не читая, как, наверное, и некоторые его помощники. Ты должен сделать это вместо меня, Карл.

— Где ты? У Эла?

— Да.

— Буду рядом. И приведу Гэнзера забрать Эла. Всё в порядке; Хэнк не выстрелит. Я уже толково поговорил с ним, и он признаёт, что трупы в твою машину мог подложить кто-нибудь ещё. А когда я скажу ему, что есть признание Грейнджера, он выслушает.

— Но как насчёт Кейтса? И как ты смог поговорить с Хэнком Гэнзером?

— Он звонил сюда, искал Кейтса. Кейтс оставил его и пошёл в офис пару часов назад, но там так и не появился, и они не знают, где он. Но не беспокойся. Кейтс не станет стрелять в тебя, если ты будешь с Гэнзером и мной. А я буду рядом.

Я позвонил Питу и сказал ему, что весь ад провалился, а у нас теперь есть материал даже более крупный, чем все, что было до сих пор. Он сказал, что сейчас же пойдёт в редакцию и разведёт огонь под металлическим котлом линотипа.

— Я всё равно собирался идти, док, — сказл он. — Уже половина восьмого.

Так и было. Я выглянул из окна и увидел, что стало совсем светло. Я сел и трясся, пока не пришли Карл с Хэнком.

Ровно в восемь часов я отправился в редакцию. Как только Хэнк увидел это признание, он позволил нам с Карлом уговорить его заставить Грейнджера дать все остававшиеся разъяснения, чтобы я мог выпустить газету вовремя. Мне требовалось добрых два часа, чтобы написать всё, и нам, похоже, предстояло послать номер в печать чуть позже обычного.

Питу пришлось разобрать всю первую страницу, чтобы освободить под этот материал место, много места. Я позвонил в ресторан, уговорил их прислать мне большой термос горячего кофе и принялся стучать по клавишам печатной машинки.

Зазвонил телефон, и я поднял трубку.

— Док Стэгер? — сказали там. — Это доктор Бакен из психиатрической клиники. Вы столь любезно согласились вчера вечером не публиковать материал о побеге и возвращении миссис Гризуолд, что я решил, будет справедливо сообщить вам, что вы всё-таки можете его напечатать, если ещё осталось время.

— Время осталось, — сказал я. — Мы всё равно сегодня сдадим номер позже. И спасибо. Но что случилось? Я думал, миссис Джи не хотела беспокоить свою дочку в Спрингфилде.

— Её дочь всё равно знает. Её подруга, к которой мы заглянули, пока искали нашу пациентку, позвонила и всё ей рассказала. А она позвонила в лечебницу, чтобы убедиться, что с её матерью всё в порядке. Так что она уже знает, и у вас всё-таки будет материал.

— Хорошо, доктор Бакен, — сказал я. — Премного благодарен, что позвонили.

Обратно за машинку. Прибыл кофе, я с первого глотка едва не осушил полную чашку и чуть не обжёгся.

Статья про лечебницу была короткой и пошла легко, так что я написал её первой. И, как только закончил, снова зазвонил телефон.

— Мистер Стэгер? — спросили там. — Это Уорд Ховард, управляющий фабрикой фейерверков. У нас там вчера случилась небольшая авария, и я бы хотел, чтобы вы дали заметку об этом, если не поздно.

— Совсем не поздно, — сказал я, — при условии, что это авария в отделении римских свечей. Так?

— О, так вы уже знаете. У вас есть детали, или мне их изложить?

Я позволил ему изложить их, сделал заметки, а затем спросил, почему они хотят опубликовать это.

— Изменение политики, мистер Стэгер. Видите ли, по городу ходят слухи про аварии на фабрике, которых тут не было, но полагают, что они были, но не попали в газету. Боюсь, с грамматикой тут что-то вышло не так. Я имел в виду, мы решили, что если печатать правду про аварии, которые действительно случились, это поможет предотвратить ложные слухи и дикие истории.

Я ответил, что понял, и поблагодарил его.

Я отпил ещё кофе и поработал над статьёй об убийстве Бонни, Харрисона и Смита, затем протиснулся к отделению римских свечей, потом вернулся к главному материалу.

Теперь мне нужно было лишь одно...

Вошёл капитан Эванс из полиции штата. Я посмотрел на него снизу вверх, а он ухмыльнулся