Ночь Бармаглота - Фредерик Браун

— Повернись, Эл, — повторил я.

Он по-прежнему оценивающе смотрел на меня. Я понимал, о чём он думает; если он повернётся, я могу ударить его рукоятью револьвера, и, вне зависимости от моих намерений, ударить слишком сильно. А если я убью его, даже нечаянно, ему не поможет знание, что меня посадят и за это убийство тоже.

— Повернись, — повторил я, — и заложи руки за спину.

Я видел, как он расслабился. Если я хочу всего лишь связать его…

Он обернулся. Я быстро переложил револьвер в левую руку и вытащил импровизированную дубинку из носка и куска мыла. Я вознёс безмолвную молитву, только что пришедшую мне в голову, надеясь не ударить слишком сильно или недостаточно сильно, и замахнулся.

Глухой стук испугал меня. Я подумал, что убил его, и знал, что он не притворялся, падая на кровать, поскольку его голова ударилась о изголовье со стуком почти столь же громким, как от удара.

И, притворившись, он легко мог бы одержать верх, ведь я так испугался, что опустил револьвер. Я даже не мог положить его в карман, поскольку он был взведён, а я не знал, как снять взвод, не выстрелив. Поэтому я положил его на тумбочку рядом с кроватью и склонился над Элом пощупать сердце. Оно всё ещё билось.

Я достал из кармана клейкую ленту и принялся за работу. Заклеил ему рот, чтобы он не закричал, и его ноги в лодыжках и коленях. Левое запястье я приклеил к его левому бедру и использовал целый рулон, чтобы примотать к боку его правую руку выше локтя. Кисть должна была остаться свободна.

На кухне я нашёл бельевую верёвку и привязал его к кровати, сумев при этом поместить его у изголовья в почти что сидячее положение.

Взяв со стола блокнот, я положил его вместе со своей шариковой ручкой в пределах досягаемости правой руки Эла.

Теперь я мог только сидеть и ждать.

Десять минут, возможно, пятнадцать, а на улице уже совсем рассвело. Я начал терять терпение. Возможно, торопиться было некуда; Эл Грейнджер всегда поздно ложится, так что его никто не хватится ещё долго, но ожидание было ужасным.

Я решил, что снова могу выпить и что это мне нужно. Отправившись на его кухню, я рылся там, пока не отыскал бутылку. Джин, а не виски, но задачу выполнил. И оказался ужасным на вкус.

Когда я вернулся в спальню, он очнулся. Настолько, что я едва не решил, будто сперва он притворился в надежде потянуть время. Он отчаянно пытался свободной правой рукой оторвать ленту, прикреплявшую его левое запястье к бедру.

Но с крепко прижатым к боку локтем правой руки он не слишком продвигался в этом деле. Когда я взял с ночного столика пистолет, он оставил эти попытки. И посмотрел на меня.

— Привет, Эл, — сказал я. — Мы на седьмой линии. — Теперь я никуда не торопился, совсем. Я удобно уселся, прежде чем продолжить: — Послушай, Эл, я оставил твою правую руку свободной, чтобы ты мог воспользоваться этой бумагой и ручкой. Я хочу, чтобы ты кое-что написал для меня. И подержу блокнот, чтобы ты мог видеть, что пишешь. Или ты не в настроении писать, Эл?

Он тихонько лёг на спину и закрыл глаза.

— Я всего лишь хочу, — сказал я, — чтобы ты написал, что убил прошлой ночью Ральфа Бонни и Майлза Харрисона. Что ты взял мою машину и перехватил их на пути из Нилсвилла, возможно, пешком, чтобы мою машину не заметили. Они узнали тебя, остановились и посадили в свою машину. Итак, ты сел на заднее сиденье и, прежде чем Майлз, который должен был вести, успел снова тронуться, ты ударил по голове сперва его, а потом Бонни. Потом ты положил их тела в мою машину, а их машину бросил где-то на дороге. А затем ты поехал в поместье Уэнтвортов и оставил мою машину вместо той, на которой туда приехал я. Или я ошибаюсь в каких-то деталях, Эл?

Он не отвечал, и не то чтобы я ждал от него иного

— Писанины выйдет много, — сказал я, — ведь я хочу, чтобы ты также объяснил, как нанял актёра, чтобы тот под именем Иегуди Смита рассказал мне невероятную историю, в которую никто не поверит. Я хочу, чтобы ты рассказал, как ты заставил его заманить меня в дом Уэнтвортов, и об оставленном там тобой пузырьке, и об его содержимом. И что ты велел ему выпить это. И каково его настоящее имя, и что ты сделал с его телом.

Затем я сказал:

— Думаю, этого хватит, Эл. Не стоит писать про мотив; он станет очевидным, когда выяснится твоя связь с Ральфом Бонни. И нет нужды описывать все мелкие детали того, как и когда ты спустил у меня шины, чтобы я не мог воспользоваться своим автомобилем, или того, как и когда ты напечатал в моей типографии ту карточку с именем Иегуди Смита, поставив там мой профсоюзный номер. И незачем писать, почему ты избрал меня в виновники этих убийств. Собственно говоря, этой частью я совсем не горжусь. Мне немного стыдно за то, что мне придётся сделать, чтобы убедить тебя написать всё, что я сказал.

Мне было немного стыдно, но не настолько, чтобы удержать себя от последующих действий.

Я достал бутылочку невоспламеняемой чистящей жидкости, пахнущей бензином, и открыл её.

Глаза Эла Грейнджера тоже открылись, как только я начал окроплять ей его простыни и пижаму. Мне удалось держать бутылочку так, чтобы он смог прочесть предупреждение «Опасно» и, если его глаза могли разбирать мелкий шрифт, «Беречь от огня».

Я опустошил всю бутылочку, соорудив довольно большое мокрое пятно у него колен там, где он мог ясно его видеть. Комната наполнилась запахом бензина.

Я взял свечу и нож и отрезал от верхушки свечи кусок длиной в дюйм. Я разгладил мокрое пятно на простыне и осторожно опустил свечу.

— Я собираюсь зажечь её, Эл, и тебе лучше не двигаться, иначе ты её опрокинешь. А я уверен, что пирофобу не понравилось бы то, что тогда с ним случится. Ведь ты пирофоб, Эл.

Его глаза стали круглыми от ужаса, когда