Убийства в стиле Джуди и Панча - Джон Диксон Карр
– Должна же существовать мужская интуиция, – пожал плечами Чартерс, – иначе никто не преуспел бы ни в каком деле. Только об этом не принято говорить. Это считается само собой разумеющимся. Конечно, вид этого молодого человека…
– Вот! Ты же не станешь настаивать на том, что убийца всегда выглядит как убийца?
– Я считаю, – сказал Чартерс, – что, по крайней мере, этот постулат внушает больше доверия, чем тот, что убийца никогда не выглядит как убийца. И об этом не стоит забывать. Да, я понимаю: идеи Ломброзо[17] – это чепуха, и нет такого понятия, как преступный типаж. Вы, или я, или Блейк, или кто угодно может оказаться вором и убийцей. Возможно, нам даже удастся одурачить полицию… Но не стоит разговаривать с полицией так, как Ларри Антрим говорил с нами сегодня.
– Вам всем нравится загонять старика в угол, верно? – ворчливо произнес Г. М. – Ничто так не радует ваши души, как видеть, что я снова повержен. Что ж, тогда помогите отгадать загадку. Доктор Антрим говорит: это взломщик. Миссис Антрим говорит, что это не взломщик. Кто из них солгал?
– Тебе не приходило в голову, – произнес Чартерс, – что ни один из них не солгал? Предположим, грабитель на самом деле проник в дом – через какое-нибудь другое окно, или дверь, или что-то в этом роде – и оставил эти весьма очевидные следы на окне, чтобы бросить подозрение на чету Антрим и заставить нас думать, что они сами оставили эти следы?
Г. М. посмотрел на него с угрюмым удивлением:
– Но ни на одной другой двери или окне в этом доме нет никаких следов взлома. Кстати, есть еще одно объяснение… – Он задумался. – Бауэрс – это тот парень, который нам нужен! Гори все огнем, зачем вы заставляете меня ждать? Приведите Бауэрса, кто-нибудь!
Не было необходимости звать Бауэрса, поскольку в этот момент дверь распахнулась и на пороге появилась коренастая фигура Джонсона Стоуна, а за ним шел Генри Бауэрс с сигарой во рту. Я так и не узнал, где Стоун хранил их в таком количестве, но полагаю, оба кармана его жилета были набиты хорошими гаванскими сигарами. Лицо Бауэрса имело весьма высокомерное выражение; казалось, своим видом он говорил: «Как один светский человек другому, скажите, что вы думаете о вкусе этого табака?»
– После того что я сделал сегодня вечером для двух этих молодых неблагодарных созданий, – с большим достоинством начал Стоун, глубоко вздохнув, – после того как меня продержали ровно полчаса в этой гостиной, я хочу сказать вот что. Я хочу сказать, что из всех грязных, мелких, низменных трюков, которые когда-либо со мной проделывали…
– Входите, мистер Стоун, – произнес Г. М., – ну же, входите. Знаете, я должен перед вами извиниться.
Я просто не мог поверить своим ушам. Г. М. говорил грубовато, но почти добродушно, и это был один из немногих случаев в моей жизни, когда я слышал, как он обращался к кому-либо «мистер». Взрыва не было. Бунта не было. Больше всего удивился сам Стоун, который стоял, переводя дыхание, в то время как его лицо слегка менялось в цвете. Затем его врожденное чувство прекрасного пришло ему на помощь. Он выпрямился. Прочистил горло. И направился к столу решительной походкой.
– Позвольте мне, сэр, – сказал он, – предложить вам сигару.
– Мм, – сказал Г. М., вдыхая аромат гаванского табака. – Хорошо. Садитесь сюда. А ты… – Г. М. бросил недобрый взгляд на Бауэрса. – Я как раз собирался послать за тобой. Ты сядешь вот здесь, передо мной. Я собираюсь задать тебе несколько вопросов; и если ты соврешь, я сверну тебе чертову шею. Понятно?
Бауэрс оценил его властный голос и слегка съежился. Он посмотрел на свою сигару с таким видом, словно раздумывал, как бы ему от нее избавиться. Потом его взгляд упал на меня. В этом взгляде, возможно, было осуждение, но только не удивление.
– Вы правы, сэр, – произнес Бауэрс и уставился на череп, который лежал на столе. – Начинайте.
Он робко сел и придал своему лицу выражение достоинства.
– За то время, что ты работал на Хогенауэра, он ежедневно читал газету?
– Газету? Да, сэр.
– Ага. Значит, читал ее каждый день, верно?
– Да. То есть обычно он читал газету за завтраком. Но иногда забывал, и тогда в течение пары дней они накапливались. Потом он относил их в кабинет и читал все вместе.
– А что происходило с газетами после того, как он заканчивал их читать?
– Происходило? Хм. Извините, сэр. Ну, я собирал их и относил в подсобку, вот и все.
– Вот как. А ты сам когда-нибудь читал газеты?
– Нет, начальник, я этого не делал.
– Ты этого не делал? Почему же?
– Потому что это слишком «заумно» для меня, – просто ответил Бауэрс. – Истинный крест, начальник, я говорю правду. Это была «Дейли телеграф», вот и все. А мне нравится что-нибудь попроще, с пикантными подробностями. Ну, про актрис и их романы, в таком роде. Понимаете, о чем я толкую? Знаете, я просматривал хозяйские газеты, но это не то же самое, что читать их, верно?
Судя по всему, его дерзкая способность изъясняться, как ни странно, произвела на Г. М. успокаивающее воздействие. И он снова погрузился в дремоту.
– Насчет Хогенауэра, сынок. Он ни в чем не нуждался, не так ли?
– Так, – согласился Бауэрс, доверительно понизив голос. – Не то чтобы он этим пренебрегал… Он никогда не предавался разгулу или чему-то в этом роде. Я часто думал про себя: «Господи, предположим, однажды вечером я приду домой и обнаружу, что старый шеф сидит за своим столом с бутылкой шипучки, а маленькая крошка у него на коленях!» – Бауэрс остановился, а затем добавил: – Но такого ни разу не случилось.
– Кстати, откуда ты знаешь, что он ни в чем не нуждался?
– Потому что я видел его банковскую книжку, – благодушно ответил тот. – И знаете, сэр, нет необходимости читать мне нотации!
Г. М., опустив уголки рта, вытащил из кармана банкноту в сто фунтов стерлингов,
