Девятью Девять - Энтони Бучер
Послышался полицейский свисток.
Мэтт почувствовал, как Конча схватила его за руку. Девушка шепнула:
— Уходим!
В следующее мгновение они очутились в живописном подвальном магазинчике. Стены были сплошь уставлены свечами, посредине стоял чан со свечным салом.
— Ты никого не видел, Хесус, — сказала Конча.
Хесус широко ухмыльнулся и выразительным жестом сомкнул большой и средний палец в кольцо:
— О’кей, сеньорита Пелайо.
Они вышли черным ходом, пробрались через лабиринт водопроводных труб, миновали маленькую деревянную дверцу и оказались в переулке. Конча остановилась, чтобы вытереть кровь с лица Мэтта, потом взяла его под руку и вывела на Мейн-стрит. Она тащила спутника за собой — быстро, но не слишком, дабы не вызывать подозрений, — по району Плаза, потом через дорогу, в церковь Владычицы Небесной.
Внутреннее убранство старой церкви было выдержано в темных тонах, а главный алтарь сиял белизной. Служба не шла, но сияние свечей озаряло молчаливые фигуры, смиренно стоявшие на коленях возле скамей.
— Убежище, — прошептала Конча. — Почтенная древняя традиция.
Она обмакнула руку в чашу у входа, перекрестилась и двинулась по центральному проходу, затем опустилась на колени и несколько мгновений стояла неподвижно. Мэтт неловко топтался рядом, не зная, чего от него ожидают.
— Все нормально, — тихо проговорила девушка, вставая. — Вам необязательно что-либо делать.
Мэтт молча последовал за ней. У решетки алтаря Конча вновь преклонила колени. Мэтт проскользнул на пустую скамью, сел и огляделся. В старой — по американским меркам — церкви царили мир и тишина. До него стало доходить нечто смутное, нечто, чего он не сумел постичь ни в ходе всех своих исторических изысканий для писательского проекта, ни даже во время своего визита сюда в Страстную пятницу.
Конча наконец поднялась. Перед образом Святой Девы Гваделупской она помедлила и зажгла лампадку. Губы девушки чуть заметно шевелились. С серьезным лицом она повернулась к Мэтту.
— Пойдем? — спросил тот.
Конча неторопливо шагнула к двери.
— Да, пожалуй. Вас уже наверняка перестали искать. Мы доберемся до машины… — Она замолчала, ее рука повисла в воздухе на полпути к чаше. — Нет. Пожалуйста, сядьте. Вон туда.
Мэтт, озадаченный, но послушный, уселся на скамью под образом святого Эмигдия. Конча опустилась на колени в проходе, затем села рядом. В этой части церкви никого, кроме них, не было.
Девушка взяла Мэтта за руку и крепко сжала — он ощутил тепло даже через перчатку. Но в ее жесте не было кокетства — только искренность и доверие.
— Здесь так спокойно, — сказала она. — Я больше не принадлежу миру. Я чувствую самое главное, а на остальное просто смотрю и совершенно не переживаю.
— И что же самое главное?
Конча кивком указала на алтарь:
— Вот это. И как я себя здесь чувствую. И еще немножко вы… сознание, что с вами можно поговорить. Хорошо, что вы здесь, Мэтт. Я даже не ожидала. Я думала, что приведу вас сюда и буду мучиться, но все получилось прекрасно. Поэтому я могу говорить…
Мэтт, в утешительном молчании, погладил ее руку.
— Господи, — сказала девушка, — упокой душу моего отца с миром.
Она надолго замолчала.
— Я пыталась, — наконец произнесла Конча, — выстроить рассказ логически, чтобы вы поняли причину, но логики тут нет. Когда пытаешься рассуждать логически, только хуже становится. Поэтому придется просто сказать напрямик. Это причина всего. Именно поэтому я хотела уйти в монастырь, поэтому я, как вы заметили, нервничаю, поэтому я должна выяснить, кто побывал в кабинете и зачем. Вы не поверите, но… Знаете, Мэтт, я думаю… может быть, отец убил маму.
Что скажешь на такое? Мэтт сидел молча, по-прежнему сжимая напряженную руку девушки и ожидая продолжения — какой-то фразы, на которую он мог бы ответить. Смысл слов Кончи с трудом дошел до него — они были слишком внезапны и ужасны, чтобы осознать их так быстро.
Молчание нарушил смех Кончи — резкий, громкий, но тут же прервавшийся.
— Звучит так нелепо, когда говоришь напрямую… И внезапно я поняла, что ошиблась. Нельзя сказать такое здесь — и поверить. Говоришь и понимаешь, что сошла с ума, если хотя бы подумала об этом. Но все-таки…
— С чего вы вообще взяли?
— Я была в школе, когда мама умерла. Мы не виделись несколько месяцев, потом мне прислали телеграмму, и я поехала домой… а она уже умерла.
Никто так и не объяснил отчего. Говорили, как сильно мама болела, глаза и все такое, но ничего конкретного. И это меня тревожило. Я любила маму, Мэтт. Вы не представляете, как много она для меня значила, гораздо больше, чем остальные, даже папа. И однажды я искала кое-что в папином кабинете и случайно уронила ту книжку про лекарства, и она открылась… там, где вы видели. На странице про белену. Мне стало любопытно. Ну и вот. Я прочитала про белену, про то, как можно отравить человека, закапывая белену ему в глаза. У мамы были глазные капли. Можно подмешать что-нибудь в них, если знать что, и никаких подозрений не возникнет. Даже не нужно находиться поблизости, когда все случится.
— Но ваш отец! Как вы могли подумать, что он…
— Они не были счастливы. От меня это скрывали, но я знала. Дети многое знают. Мама и папа любили друг друга, они оба были прекрасными людьми, но страдали в браке. Abuelita — моя бабушка по маме — ненавидела Харриганов и все, что с ними связано. Дедушка Руфус, суровый и жестокий, ловко сколотил состояние из денег, которые иначе достались бы Пелайо. При при жизни бабушки мама защищала отца и твердила, что его нельзя винить в делах дедушки Руфуса. Но когда abuelita умерла, мама сама заговорила точно так же. Как будто в нее вселился бабушкин дух. Она ничего не могла с собой поделать. Она любила папу, но иногда ненавидела Харриганов. Они страдали, пусть даже папа был очень терпелив, и я подумала: если однажды мама вынудила его зайти слишком далеко… Ужасная мысль. Я не хотела об этом думать, но мысль оказалась сильнее меня, она росла, как раковая опухоль. Она вошла в меня, стала плотью и кровью, и вот я уже считала своего отца убийцей и чувствовала себя… ну, не знаю… наверное, как Гамлет. Ведь там было то же
