Лондонский туман - Кристианна Брэнд
Тедвард стоял между двумя конвоирами на высоте пары футов над уровнем остального зала и на одном уровне с помостом напротив, где стояли семь резных деревянных стульев с черными спинками для судьи, а также лорд-мэров, шерифов или олдерменов{36}, которые могли присутствовать по обязанности или по желанию. Так как это не был первый день судебной сессии, лорд-мэра в зале не наблюдалось, но шериф в старинной синей мантии, отороченной потертым черным мехом, сидел на крайнем стуле, поигрывая висевшей на шее цепочкой из блестящих дисков. Шериф смотрел на довольно непрезентабельную фигуру на скамье подсудимых, тем не менее носившую клеймо, которому он завидовал, и думал: «Надо же — джентльмен!» Ибо сам он таковым не был.
Между двумя джентльменами на помосте и скамье подсудимых находился длинный стол с коричневыми пакетами с вещественными доказательствами, конвертами и папками, за которым сидели полицейские офицеры и эксперты, личный солиситор Тедварда, мистер Грейнджер, а чуть дальше джентльмен, проводящий организаторскую работу для прокурора. Вдоль правой стены тянулись скамьи, расположенные повышающимися рядами. На первой сидели защитник и обвинитель с их помощниками; позади них — барристеры в мантиях и париках, слушающие дело из интереса или ради расширения кругозора, еще дальше — модно одетые женщины, умудрившиеся получить престижные места, рассчитывая попасть в завтрашние газеты. Выше находилась галерея для обычных зрителей. На свидетельском месте справа от судьи стенографист быстро работал авторучкой за своим столиком, а на двух скамьях рядом торжественно восседали двенадцать присяжных, разглядывая человека, которого им, возможно, предстоит обречь на смерть. Некоторые из них были довольны своей важной ролью, а некоторые — только возмущены. Они внезапно получили письма, требующие их присутствия в зале суда, причем в течение двух- трех дней просто ожидая, когда на них падет жребий, позволяющий участвовать в очередном процессе. Конечно, дело об убийстве было более увлекательным, чем те, которые им приходилось выслушивать до сих пор, — мошенничества, подлоги и тому подобное, — хотя и среди них встречались весьма пикантные... Ниже располагались полицейские и судейские чиновники, а еще ниже теснились джентльмены из прессы. Повсюду слышалось шиканье, но хотя все старались соблюдать тишину, зал был сконструирован и обставлен таким образом, чтобы сделать это как можно более трудным.
На узких скамейках у холодных стен лестничной площадки второго этажа часами сидели Томас, Матильда, старая миссис Эванс и Мелисса, с неохотой ожидая вызова в качестве свидетелей обвинения и пытаясь убедить себя, что это не кошмарный сон, что Рауль Верне и Роузи мертвы и что они находятся на процессе, где обвиняемым в убийстве является их ближайший друг. Люди, поднимающиеся по широкой каменной лестнице, бросали на них взгляды, интересуясь, кто они такие.
В зале номер один судебный клерк встал и что-то пробормотал. Если бы кто-нибудь мог его слышать, то узнал бы, что Эдвин Роберт Эдвардс обвиняется в убийстве Рауля Венсана Жоржа Мари Верне на Мейда-Вейл в Лондоне 23 ноября прошлого года. Возвысив голос, клерк добавил:
— Итак, Эдвин Роберт Эдвардс, виновны вы или невиновны?
Тедвард уже прошел через это в магистратском суде, но там его дело всего лишь передали в уголовный суд, а здесь решался вопрос жизни и смерти.
— Невиновен, — ответил Тедвард не своим голосом. Конвоиры взяли его за руки и снова усадили на деревянный стул. Сидя там с едва возвышающимися над барьером скамьи подсудимых головой и плечами, он чувствовал, что теряет последние остатки достоинства. Однако нельзя же стоять столько времени, сколько будет длиться процесс — три дня или еще дольше... Мысли метались в его разгоряченной голове, словно маленькие рыбешки. Через два-три дня он, возможно, узнает, сколько ему осталось жить. Сколько раз ему самому приходилось произносить смертный приговор... Успокаивал ли жертву уютный треск огня в печи его старой приемной? Имели ли значение тщательная подготовка, обещание дружеского участия и помощи до последнего момента? Все же это лучше, думал Тедвард, чем стоять здесь при ярком свете и слушать, что через несколько недель тебя повесят за шею и будут поддерживать в таком состоянии до самой смерти... Он оторвался от мыслей о доме, так как они вызывали видение Роузи, свернувшейся в большом кресле у огня и поглаживающей глянцевую черную шерсть кошки. Теперь белые руки Роузи стали частью кучки серого пепла в резном деревянном ящике, как распорядиться которым, никто толком не знал.
Корону представлял генеральный прокурор сэр Уильям Бейнс, и многие надеялись, что он успешно справится со своей задачей. Сейчас ему предстояло изложить суть дела перед судьей, который и так все о нем знал, и присяжными, которых следовало попросить притворяться, будто они не читали в газетах все подробности, дабы дело предстало для них в виде чистого листа, куда они могли наносить факты и цифры, почерпнутые из показаний свидетелей. Едва дождавшись, пока суд усядется, прокурор встал, подцепил ботинком заднюю сторону скамьи и, слегка раскачиваясь, обратился к судье и присяжным, напомнив последним, что он, как представитель обвинения, должен установить с помощью свидетелей виновность, а не невиновность подсудимого. Обвинение утверждает, что подсудимый Эдвардс ударом по голове убил человека, которого считал соблазнителем любимой им девушки. Корона не обязана доказывать мотив — для присяжных важны доказательства, что подсудимый совершил это преступление, а не почему он его совершил. Но в данном деле мотив абсолютно ясен, и это важно, так как в противном случае присяжные могли бы подумать, что обвиняемого с убитым ничто не связывало. Он не знал этого человека до дня преступления и, возможно, никогда не слышал его имени, но, если принять во внимание мотив, предложенный короной, становится очевидным, что факты говорят в пользу виновности подсудимого. Ибо Рауль Верне в действительности не являлся соблазнителем девушки, и прокурор позднее попытается доказать, что обвиняемый Эдвардс был единственным человеком, который мог предполагать обратное.
— Думаю, — продолжал сэр Уильям, переступая на другую ногу, — мне лучше начать с третьей недели прошлого ноября, когда Роузи Эванс вернулась после шестимесячного пребывания в Швейцарии. — Он поведал им об откровениях Роузи и реакции на них членов семьи, быстро обрисовал обстановку в ветхом доме на Мейда-Вейл, старую леди в комнате наверху, молодую женщину в полуподвале, любящего брата и куда менее снисходительную
