Энтони Беркли - Попрыгунья

— Я расскажу Рональду, какая вы редкостная женщина, — пообещал Роджер. Он, наверное, тоже это подозревает, но вряд ли до конца понимает.

— Агата великая женщина! — согласился Колин. — Но ей-то зачем понадобилось кресло вытирать?

Они смотрели друг на друга. Было очень трудно вообразить, для чего миссис Лефрой понадобилось вытирать кресло.

— Может, на нем было варенье или что-то такое? — без особой надежды спросила миссис Лефрой.

— А может, птичка? — предположил Колин.

Роджер застонал.

— Ты его так тщательно вытер, — сказал он. — От чего человеку может понадобиться так тщательно оттирать кресло на крыше?

— От сажи, — тут же сообразила миссис Лефрой. — Потому что у меня платье белое.

Роджер глянул на нее в восхищении. И тут же увял.

— Но вы же не собирались на него сесть. Во-первых, оно лежало на боку. Во-вторых, вы не должны были садиться именно на это кресло.

— Нет. Мне стало дурно и пришлось сесть на ближайшее кресло.

— Если бы вам стало дурно, вам было бы не до вытирания кресла. К тому же чем вы его вытерли? Полой вашего белого платья? Боюсь, не очень убедительно.

— Ага, Агата его и не вытирала. Это Осберт вытер его для нее своим носовым платком. Парень был пьян, как сапожник. Он и не вспомнит, сколько кресел перетер за ночь — может, с полсотни.

— Колин, — проникновенно произнес Роджер, — кажется, ты попал в яблочко. Но погоди-ка, неужели Осберт так и вытирал его, не поднимая с пола? Разве правила приличия не требуют его сначала поднять?

— О да, — сказала миссис Лефрой, — но потом я его снова уронила, когда встала.

— Тогда почему на кресле нет отпечатков самого Осберта?

— О! А я сама подняла кресло, прежде чем он его вытер. А моих отпечатков нет потому, что я была в бархатных перчатках.

— Именно! — радостно воскликнул Роджер. — И вы попросили Осберта вытереть кресло, потому что увидели пятнышко сажи на белой бархатной перчатке, после того как подняли кресло.

— Естественно. Я после этого едва стояла, пока он его вытирал, так мне стало нехорошо. И все замечательно получается, потому что я и правда была на крыше с Осбертом, пока вы с Рональдом занимались Иной внизу. Боюсь, я проявила нездоровое любопытство — пошла поглядеть на виселицу сразу после того, что случилось, но я его вовсе не стыжусь.

— По-моему, — сказал Роджер, — у нас вышел очень неплохой сюжет. Мы его прогоним еще разок, чтобы быть уверенными во всех деталях, а потом расскажем его Осберту. Итак, миссис Лефрой, вы — это вы, я — Осберт, а Колина тут нет. Вот виселица, вот кресло. Мы трое только что спустились, а вы поднялись и наткнулись на Осберта. Он рассказал вам, что произошло, и вы направились к виселице. Да, вот тут веревка, представили?

— Какой ужас, — пробормотала миссис Лефрой. — Не может быть… О Осберт, мне что-то нехорошо. Я должна сесть, — она подняла с пола стул, исполнявший роль кресла. — Ой, глянь на мою перчатку. У тебя не найдется платка, Осберт? Ты не вытрешь кресло для меня, ну пожалуйста!

Роджер вытер стул.

— Прошу!

— Спасибо. — Миссис Лефрой села. — Господи! Нет, нет, ничего, со мной все в порядке, спасибо. Да, теперь получше. Но думаю, я пойду вниз. Кто расскажет всем остальным? Господи, не представляю, как они управятся с нашими дамочками. Ой, кажется, я кресло уронила. Да бог с ним! Пойдемте лучше вниз, Осберт! Может быть, я смогу там чем-нибудь помочь.

— Превосходно, — Роджер захлопал в ладоши. — Да, все выглядит совершенно естественно. Колин, ты не смог бы найти Уильямсона и заманить его сюда?

Колин, кивнув, отправился выполнять задание.

— Боже, — сказала миссис Лефрой, — по-моему, это совершенно безнравственно, правда, мистер Шерингэм?

— Правда, — ликовал Роджер.

Вид у мистера Уильямсона был ошарашенный.

— Что такое? Я огорчил полицию? Да что вы несете? Никакой я полиции не огорчал. А? Что такое?

— Я могу и ошибаться, — кротко проговорил Роджер, — но мне кажется, вы их заставили немножко понервничать. Тем, что вытерли кресло для миссис Лефрой помните, да? Думаю, вам лучше об этом им сказать.

— Вытер кресло? Что? Вчера? Да никакого кресла я для Агаты не вытирал.

— Осберт! — с укоризной воскликнула миссис Лефрой.

— Ну, и когда же это я вытирал для тебя кресло?

— Как же, Осберт. Когда я пришла к тебе на крышу, после того как Ину уже унесли. Ты должен это помнить.

— Помнить, что я вытер для тебя кресло? Да не было этого, разрази меня гром. Да что происходит? А? К чему вы клоните?

— Нет, но ты помнишь, что я пришла на крышу?

— Да? Ну, наверное, пришла. Да, помню.

— И ты рассказал мне, что произошло.

— Да. Ну и?

— И мне сделалось нехорошо.

— Правда? Неужели?

Миссис Лефрой повернулась к Роджеру.

— Н-да, плохо дело, если Осберт уже не помнит, что делал, — произнесла она с неподдельным возмущением.

Роджер помрачнел.

— Вы что, правда этого не помните, Уильямсон?

— Нет, я помню, как Агата пришла на крышу, это да. По крайней мере, что-то припоминаю. Но что я делал — не помню. А что, это что-то меняет?

Мрачность Роджера усугубилась.

— Боюсь, это меняет очень многое. Видите ли, вы уничтожили весьма важную улику.

— Я? Да как, черт возьми, я мог это сделать? — мистер Уильямсон явно встревожился.

Роджер тут же принялся раздувать его тревогу.

— Послушайте, все это очень неприятно. Вы же сами знаете, что вчера немножко перебрали.

— Немножко — это еще мягко сказано! — довольно обидно вставила миссис Лефрой.

— Я не был пьян, если вы об этом, — истово возмутился мистер Уильямсон.

— Нет, — с ударением воскликнул Роджер, — вы не были пьяны. Что бы ни произошло, полиция не должна знать, что вы были пьяны. Если у них только появится такая идея, они подумают, что мы все были пьяны. Пойдут разговоры о пьяных оргиях, при которых погибают люди, и в результате мы в большинстве своем рискуем оказаться на скамье подсудимых — по обвинению в убийстве.

— Можем, дьявол нас всех дери! — заверещал Уильямсон. — Слушайте, Шерингэм! Вы же так на самом деле не думаете, правда?

— Я именно это и думаю. Так что лучше всего вам будет припомнить как следует то, что вы делали прошлой ночью, а потом явиться в полицию с повинной, как подобает мужчине. В конце концов, дело житейское, и я не думаю, чтобы вам грозило что-то большее, чем обычный нагоняй. А может, и вообще обойдется.

— Но слушайте, что же я сделал-то? — в отчаянии вопросил мистер Уильямсон.

Роджер ему рассказал.

— Теперь помнишь, Осберт? — спросила миссис Лефрой.

— Ну, не то чтобы совсем, — горестно признался мистер Уильямсон. — Так, туманно. Расскажи еще раз. Агата. Ты спросила, нет ли у меня платка…

Миссис Лефрой рассказала еще раз. И в третий раз — чтобы уж наверняка. После чего Роджер все снова повторил ему от начала до конца.

Под конец мистер Уильямсон все превосходно вспомнил самостоятельно.

Роджер замер на минутку под дверью зала, бесстыдно подслушивая. Изнутри доносился то хрипловатый басок, то звонкий голос Рональда. Там явно шел допрос с пристрастием, но не было никакой возможности разобрать ни вопросов, ни ответов.

Роджер открыл дверь и вошел. За ним, робея, просеменил мистер Уильямсон. Кроме Рональда и его собеседника, в зале, чуть в сторонке, стояли Силия Стреттон, с видом крайне встревоженным, и инспектор Крейн — с видом, как всегда, виноватым.

— А вот и мистер Шерингэм! — объявил Рональд с явственным облегчением в голосе. — Он вам подтвердит мои слова. Роджер…

— Если позволите, мистер Стреттон, — перебил его обладатель хриплого баска, крупный мужчина с властной повадкой, в котором Роджер мгновенно и безошибочно определил суперинтенданта полиции, — если позволите, я сам расспрошу этого джентльмена. Мистер Роджер Шерингэм?

— Он самый, — бодро отозвался Роджер. — А вы, разумеется, суперинтендант…?

— Моя фамилия Джемисон, сэр. Рад нашей встрече, — сказал крупный мужчина, впрочем, без особого энтузиазма. — Я расспрашивал мистера Стреттона о ссоре, случившейся перед тем, как миссис Стреттон покинула это помещение. От мисс Стреттон мы уже узнали, — сурово изрек суперинтендант, покосясь на совершенно расстроенную Силию, — что таковая имела место. Был бы рад услышать вашу версию.

— Силия все преувеличивает, — торопливо сказал Рональд Роджеру. — Я говорил суперинтенданту…

— Мистер Стреттон! — загремел суперинтендант так свирепо, что инспектор Крейн прямо-таки съежился. — Итак, мистер Шерингэм?

— Но никакой ссоры не было, — вежливо ответил Роджер.

Суперинтендант поднял свои чудовищные брови.

— Тогда как вы объясните тот факт, мистер Шерингэм, что мисс Стреттон признала, что такая ссора была?