Элен Макклой - Шаг в четвертое измерение
Перед тем как я начал специализироваться в психиатрии, я был просто врачом. Теперь я убедил себя в том, что мертвое тело для меня — это не что иное, как анатомическое пособие. Место, где оно лежало, было покрыто грязью и камнями разного размера, а грязь между камнями была мягкой и податливой, словно свежая глина. И все же вокруг не было никаких отпечатков ног. Если бы Шарпантье и его убийца спустились сюда сверху, то каждый из них ступал бы только по камням, иначе непременно оставишь следы. Но они здесь вступили в схватку. А где же следы этого?
Я прошел дальше к реке, но и там не обнаружил следов борьбы — ни единого отпечатка ступни. Не было пятен крови, поверхность земли оставалась неповрежденной, камни лежали на своих местах. Значит, смертельный удар Шарпантье получил не здесь. Я поднялся чуть выше. Белая сердцевина сломанной ветки привлекла мое внимание.
Она висела под прямым углом, а на почве под кустом была заметна вмятина от тяжелого предмета. Может, Шарпантье скатился сюда с берега после нанесенного ему удара? Или же его сюда притащили? Но откуда?
Я вернулся к телу. Если бы не эта ужасная рана, то молодого француза можно было бы принять за спящего. Веки у него закрылись. Молча я извинился перед ним за свои нелепые подозрения. Если бы он был беглым немецким военнопленным, то никогда не произнес бы свои последние слова по-французски. Теперь я мог простить ему все нежные взгляды, которые он бросал на Алису Стоктон. Ну как, скажите на милость, мог он оставаться равнодушным к такой девушке, живя в одном с ней доме? А разве Меня к ней не тянуло, меня, который и видел ее всего два Раза. Вдруг у него в руках я увидел что-то белое. Я наклонился ближе, чтобы получше рассмотреть, что это такое, стараясь не прикасаться к трупу.
Это была половина страницы из тетрадки по арифметике, разорванная по сгибу, — вторая часть обрывка, который я обнаружил в коттедже Блейна. Она была испещрена теми же арифметическими задачками, выведенными круглым детским почерком. А на краю тот символ, который Джонни постоянно рисовал, повторялся дважды, — круг, пересеченный в нижней части буквой Т, и три буквы Е, I, R в каждой из трех частей круга.
Что это все означало? Может быть, существовала какая-то связь между Шарпантье и Блейном? Или же Шарпантье получил эту бумажку от Джонни? Каким образом ее разорвали? Значил ли что-нибудь этот символ для Шарпантье? Или для Блейна? Или для самого Джонни? Правильно говорил Несс, — любой шаг вперед в этом деле лишь увеличивал его загадочность. Жизненные пути этих людей переплетались вновь и вновь и оказались запутанными, как клубок шерстяных ниток, побывавший в когтях у котенка.
Я посмотрел на неподвижные, бескровные губы, которые когда-то раздвигались в чисто французской улыбке, — медленной, четкой, по-особому мягкой. Я вспоминал их последнее движение, когда с них слетела эта незаконченная фраза: «Я… понял…»
Что же он понял? Может быть, его осенила какая-то идея? Насколько я понимаю, Шарпантье обладал единственной материальной вещью в момент гибели — вот этим обрывком бумаги. Не были ли эти слова началом более полной фразы, которой он мог объяснить значение этой бумажки? Да, я понял, вот у меня этот клочок бумаги, который говорит о… О чем? Если бы его жизнь продлилась еще несколько мгновений!
Если бы он говорил на более точном английском языке!
Какой-то шорох вывел меня из бесплодных фантазий. Кто-то шел по берегу реки. Но совершенно стемнело, и я не мог разглядеть, кто это. Может быть, наконец, прибыла полиция? Или это Ангус, уставший от своей ночной вахты? Или… убийца, которого чувство вины либо страх гнали к месту совершенного им преступления?
Я стоял тихо, без звука, как лежащие под ногами камни, ждал, прислушивался. Вновь до меня донеслись слабые звуки — шум раздвигаемых ветвей, треснувший сучок. Мог ли дикий зверь подкрадываться более неслышно? Теперь я услыхал скрип шаркающих по камням кожаных подметок.
— Кто там?
Темная фигура повернула ко мне голову. Я увидел венец блестящих, убранных лентами волос и широко расширенные глаза на изможденном лице. Алиса…
Она тяжело дышала.
— Как вы напугали меня!
— Извините. Дальше идти нельзя. Остановитесь.
— Почему?
Я сделал несколько шагов ей навстречу.
— Случилось нечто ужасное.
Даже теперь я ее не видел отчетливо. Ее фигура была просто далекой тенью в серых густых сумерках. В темноте лишь угадывались волосы и бледное лицо.
— Что вы имеете в виду? — ее голос стал громче и снова затих. — Речь идет не о Джонни?
— Нет. О Морисе Шарпантье.
Что же на самом деле значило для нее это имя?
— Морисе? Что, ему плохо?
— Да, очень.
— Где же он?
Я так и не понял по ее голосу, говорило в ней лишь сострадание или какое-то гораздо более глубокое чувство.
— Я скажу вам. Но это будет для вас шоком. Но я ничего не могу в этом случае поделать.
— Ничего не понимаю.
— Он мертв.
— Мертв?
В ее голосе прозвучало изумление, ужас.
— Да ведь он был таким здоровым, энергичным мужчиной. Что же произошло?
— Вероятно, самое страшное. Его убили. Лорд Несс отправился оповестить полицию. Вы не встретили его по дороге на болоте?
— Нет. Я не шла этой дорогой. Я шла по южному берегу реки Тор. Мориса… застрелили?
— Судя по всему, ему был нанесен сильный удар тяжелым тупым предметом. Но мы не обнаружили никаких признаков орудия убийства.
— Какой ужас!
Тон ее голоса не соответствовал произнесенным словам. Он был каким-то безжизненным, словно шок произвел на нее сильнейшее впечатление, и она вся окаменела. Я опасался, как бы ее замедленная реакция не причинила ей в конечном итоге большего вреда.
— Вам не следует выходить из дома в долину в столь поздний час.
Тревога отразилась в моем голосе, — он стал значительно более хриплым, каким-то чужим, незнакомым. Только сейчас я представил, что она могла столкнуться в темноте лицом к лицу с убийцей.
Но она была слишком потрясена, чтобы вслушиваться в оттенки моего голоса.
— Мне нужно было выйти. Мне хотелось знать, что происходит. Когда я вернулась сегодня утром в Крэддох-хауз, дядя Эрик звонил в Страттор в полицию по поводу ухода Джонни, а затем сам отправился на его поиски. Мне пришлось остаться с тетей Франсес. Дядя совершенно не волновался из-за Мориса. Он считал, что он следит за Джонни, как они и условились… Боже мой! Вам не кажется, что Морис следовал за Джонни до своей роковой черты? Поэтому Морис был…
Эта идея вызывала новые версии. Выходит, я был прав, связывая воедино то, что казалось вначале столь далеким — периодические исчезновения Джонни и побег немецкого военнопленного? Носил ли на самом деле Джонни ему провизию? Укрывал ли того, «который убежал»? Не привел ли Джонни, не отдавая себе в том отчета, Шарпантье к тайному убежищу нацистского беглеца? Убил ли этот нацист, которого разыскивают за уже совершенное убийство, Шарпантье, а затем притащил его тело сюда, чтобы тем самым скрыть дорогу, ведущую к его логову? И что могло произойти с Джонни, если он вдруг оказался невольным свидетелем убийства?
— И куда пошел ваш дядя? — спросил я.
— В том же направлении, что и вы, — к озеру. Я все время нервничала, ждала вестей, но ничего не дождалась. В конце концов я позвонила констеблю в Страттор. У него тоже не было никаких сведений, но он сообщил, что поставил в известность лорда Несса об организации поисков пропавшего Джонни. Мне снова пришлось ждать, но никакой информации не поступало, — ни от полиции, ни от дяди Эрика, ни от Мориса, ни от Джонни, ни от вас. У меня возникло такое чувство, что все пропали, провалились в этой долине. Тетушка Франсес была на грани истерики. Мне удалось ее немного успокоить, сообщив ей о своем намерении выйти из дома и лично разобраться в том, что происходит. Она хотела пойти вместе со мной, но она плохо себя чувствует, к тому же кто-то должен оставаться в доме на случай, если доставят Джонни. У нас всего одна горничная, и она слишком стара, мы не можем рассчитывать на ее действенную помощь. Поэтому я, оставив их обеих дома, пошла к долине по берегу реки. Она стала моим гидом, поэтому я не боялась заблудиться. Я рассчитывала встретить кого-нибудь по дороге и получить хоть какую-то информацию. Но никто навстречу не попался, и вот наконец я увидела вас.
— Вам лучше остаться здесь со мной, — предложил я. — Как только приедет полиция, я провожу вас домой.
Даже разговаривая с ней, я не мог отвязаться от странных мыслей, роившихся у меня в голове. Если Стоктон вышел из дома еще утром, то у него не было алиби в случае обвинения его в убийстве Шарпантье. К счастью, Алиса оставалась в доме с теткой и служанкой во время убийства, так что у полиции к ней не может быть никаких претензий. Но такой оптимистический вывод оказался «мертворожденным ребенком» моего мозга, так как вскоре появился новый аспект этого дела: нам неизвестно точное время совершения убийства. Мы не имели представления о том, когда Шарпантье нанесли удар, и поэтому было невозможно определить время обычным путем по температуре и степени окоченения тела, так как он был жив, когда мы его обнаружили. Крепкие мужчины могут жить несколько часов после нанесения им фатального ранения — особенно такие, как Шарпантье, — молодые, здоровые, с неуемной жизненной энергией. Мы, конечно, заметили обильное кровотечение. Но причиной смерти мог быть шок или охлаждение организма. На Шарпантье могли напасть в любое время на протяжении всего дня, а это практически означало, что все люди, так или иначе причастные к этому делу, могли его убить, так как ни у кого из них не было алиби на весь день…
