Дороти Сэйерс - Возвращение в Оксфорд
— Я хотела спросить, — сказала Гарриет, — не могу ли я помочь вам исправить гранки? Если могу, то я с радостью останусь на неделю-другую. Я привыкла управляться с оттисками и, думаю, еще помню что-то об англосаксонской и раннеанглийской литературе.
— Вы меня невероятно выручите! — просияв, воскликнула мисс Лидгейт. — Но, наверное, я отниму у вас слишком много времени?
Конечно же нет, ответила Гарриет, свою работу она выполнила раньше срока и с радостью займется «Просодией английского стиха». Ей подумалось, что если она решит и в самом деле взяться за расследование, то сверка гранок мисс Лидгейт — хороший предлог, чтобы остаться в колледже.
Но эту мысль она не высказала вслух. О том, кто именно изувечил гранки, у мисс Лидгейт не было ни малейших догадок — только что этот несчастный человек явно был не в себе.
Выходя из комнаты мисс Лидгейт, Гарриет встретила мисс Гильярд, спускавшуюся по лестнице.
— Ну, — спросила мисс Гильярд, — как продвигается расследование? Но зря я об этом спрашиваю. Вы ловко бросили нам яблоко раздора. Впрочем, раз вы сами привыкли получать анонимки, то, без сомнения, лучше других справитесь с этим делом.
— Я-то их получала в какой-то мере заслуженно, — возразила Гарриет. — Но тут совсем другой случай. Совсем другое дело. Книга мисс Лидгейт уж точно не оскорбила ничьих чувств.
— Кроме нескольких мужчин, чьи теории она разнесла в пух и прах, — сказала мисс Гильярд. — Однако, судя по всему, мужской пол исключен из списка подозреваемых. Иначе бы я решила, что это опять злобные мужские нападки на женское образование. Но вам такая версия покажется нелепой.
— Вовсе нет. В мире много озлобленных мужчин. Но конечно, они не бегают ночами по женскому колледжу.
— Не стала бы так уверенно об этом говорить, — саркастически усмехнулась мисс Гильярд. — Просто смешно, как казначей распространялась о запертых воротах. Что мешает мужчине проникнуть в колледж до закрытия и спрятаться в кустах, а утром, когда ворота откроют, улизнуть? Или, если уж на то пошло, перелезть через стену?
Гарриет версия показалась притянутой за уши, но это был интересный пример предвзятости, доходящей почти до фанатизма.
— Я считаю, — продолжала мисс Гильярд, — на то, что злоумышленник — мужчина, указывает тот факт, что он сжег книгу мисс Бартон, откровенно феминистскую. Наверное, вы ее не читали, да и вряд ли вам будет интересно. Но чем иначе объяснить такой выбор?
Гарриет простилась с мисс Гильярд на углу двора и направилась в Тюдоровское здание. У нее не было сомнений в том, кому именно не понравится, что она ведет расследование. Если исходить из того, что злоумышленник не в себе, суждения мисс Гильярд тоже не назовешь здравыми. А кроме того, не было никакого доказательства, что гранки мисс Лидгейт вообще вносили в библиотеку, да и что мисс Гильярд где-либо их оставляла. Зато в то утро ее точно видели на пороге профессорской еще перед службой. Что ж, если мисс Гильярд настолько повредилась умом, что нанесла такой удар мисс Лидгейт, значит, место ей в сумасшедшем доме. Но это верно и в отношении других подозреваемых.
Войдя в Тюдоровское здание, Гарриет постучалась в комнату к мисс Бартон и спросила, нельзя ли почитать «Положение женщины в современном госу дарстве».
— Сыщик идет по следу? — отвечала мисс Бартон. — Пожалуйста, мисс Вэйн. Да, и я хотела перед вами извиниться за то, что наговорила, когда вы в прошлый раз приезжали. Я очень рада, что вы взялись за это неприятное дело, хотя вам оно и не по душе. Всегда восхищалась людьми, которые обуздывают личные чувства ради общих интересов. В этих выходках налицо патология — впрочем, как и в любом антиобщественном поведении. Но думаю, до судебного процесса не дойдет. По крайней мере, я на это надеюсь. Мне бы очень хотелось, чтобы дело не дошло до суда, и разумеется, я против того, чтобы нанимать детективов. Если вы готовы все это распутать, я буду рада вам помочь.
Гарриет поблагодарила ее и за книгу, и за лестный отзыв.
— Вы лучше всех тут разбираетесь в психологии, — сказала Гарриет. — Что вы обо всем этом скажете?
— Скорее всего, тут нет ничего особенного: болезненная потребность обращать на себя внимание и шокировать общество. Чаще встречается у подростков или людей средних лет. Очень похоже, что этим все и ограничивается. Кроме того, некоторые из использованных бранных слов, возможно, свидетельствуют о сексуальном расстройстве. Но в таких случаях это обычное дело. Однако, — впервые пошутила она, — не знаю даже, кого вам искать: мужененавистницу или охотницу за мужчинами.
Гарриет отнесла все свои приобретения в комнату, после чего решила, что уже можно идти к декану. У декана она застала мисс Берроуз, совершенно измотанную после трудов в библиотеке. Перед мисс Берроуз стоял стакан с горячим молоком, и мисс Мартин уговаривала ее добавить в молоко капельку виски, чтоб лучше спалось.
— Как много нового узнаешь о профессорской после выпуска, — заметила Гарриет. — Я-то думала, у нас на весь колледж одна-единственная бутылка горячительного, да и ту казначей извлекает на свет только в экстренных случаях.
— Раньше так и было, — объяснила декан, — но к старости я стала больше себе позволять. Мисс Лидгейт — и та хранит запас вишневого ликера, на случай праздника. Казначей даже думает закупать немного портвейна для нужд колледжа.
— Ничего себе! — сказала Гарриет.
— Студенткам вообще-то выпивать не разрешено, — добавила декан, — но за все шкафы в колледже я не поручусь.
— Да и потом, — вставила мисс Берроуз, — эти ужасные родители все равно позволяют им пить коктейли, и им, конечно, кажется нелепым, почему это дома пить можно, а здесь нельзя.
— А главное, что тут сделаешь? Устраивать у них обыски? Нет и еще раз нет. Тут у нас не тюрьма.
— Плохо то, — сказала мисс Берроуз, — что сначала все потешаются над запретами и требуют свободы, а потом что-нибудь произойдет — и все тотчас начинают вопрошать, где же дисциплина.
— Но вернуться к дисциплине прежних лет уже нельзя, — заметила декан. — Это вызовет море возмущения.
— Сейчас в ходу теория, будто молодежь сама себя дисциплинирует, — сказала библиотекарь. — Вот только правда ли это?
— Нет, не правда. Им не нужно ответственности. До войны они устраивали собрания по любому поводу. Теперь им не до того. Половина прежних начинаний, вроде общеколледжских дебатов и театра третьекурсников, давно почили. Они не хотят ответственности.
— И все помешаны на мальчиках, — сказала мисс Берроуз.
— К черту мальчиков! — откликнулась декан. — В наше время мы прямо-таки мечтали об ответственности. В школе нам и пикнуть не давали, ради нашего же блага, а нам не терпелось сказать миру: дайте нам волю — как чудесно мы все устроим.
— На мой взгляд, — сказала Гарриет, — в этом вина нынешних школ. Свободные порядки и так далее. Детям настолько надоедает за все отвечать и самим все устраивать, что в Оксфорд они поступают уже усталые — мол, сами все делайте, а мы посмотрим. Даже в мое время выпускники самых прогрессивных школ ужасно стеснялись за что-либо отвечать, бедняжки.
— Все это очень непросто, — зевнув, проговорила библиотекарь. — Как бы то ни было, сегодня я нашла работенку для добровольцев. Мы аккуратно расставили большинство книг, повесили картины и шторы. Получилось очень красиво. Надеюсь, на канцлера произведет впечатление. Батареи на первом этаже не успели докрасить, но я просто запихнула банки с краской в шкаф и надеюсь, никто ничего не заметит. И я попросила нескольких скаутов там убрать, чтобы ничего не оставлять на завтра.
— Во сколько будет канцлер? — спросила Гарриет.
— В двенадцать. Встретят его в профессорской, затем проведут по колледжу. Затем обед в трапезной — надеюсь, ему понравится. Сама церемония открытия в 2.30. Затем он нас покинет, чтобы успеть на поезд в 3.45. Он прекрасный человек, но что-то мне уже надоели церемонии открытия. У нас уже было торжественное открытие Нового двора, часовни (пели хорал), столовой при профессорской (с обедом для бывших сотрудников), Пристройки (с чаем для выпускников), кухни и скаутского крыла (в присутствии членов королевской семьи), изолятора (с выступлением профессора медицины из Листерского института),[104] зала ученого совета и ректорской резиденции, а еще мы торжественно сняли покрывало с портрета прежнего ректора, мемориальных солнечных часов в честь Уиллетта и с Новых часов. А теперь еще библиотека. В прошлом триместре, когда мы делали перестановки в Елизаветинском здании, Паджетт мне как-то говорит: «Простите, мадам декан, мисс, но нельзя ли узнать дату открытия, мисс?» — «Какого открытия, Паджетт? — говорю я. — В этом триместре нам открывать нечего». — «Я, мисс, — говорит Паджетт, — думал о наших новых туалетах, мисс, уж извините, мадам декан. Мы вроде открыли уже все, что можно, мисс, но вдруг по этому поводу тоже будет церемония, тогда, мадам, пожалуйста, скажите заранее, чтобы я расчистил место для парковки».
