Джон Карр - Смерть и Золотой человек
Последние слова, сами по себе обычные, были исполнены суеверного ужаса, как будто речь шла не о больном, а о мертвеце.
Они с Ником быстро подошли к кровати. Придвинув мягкое синее кресло, Ник наклонился над больным. Серо-стальные волосы Стэнхоупа не успели слежаться. Его длинное тело под стеганым пуховым одеялом казалось массивнее, чем на самом деле, из-за повязки на ребрах. Пальцы на руках были растопырены; ногти коротко подстрижены. Лицо выражало мягкость и кротость, как всегда в момент пробуждения; безмятежный вид нарушали лишь кровоподтеки на голове. Но даже они, кроме одного синяка за ухом, были почти прикрыты волосами и подушкой.
Глаза Стэнхоупа, как и заметил Хэмли, были широко открыты. Глаза двигались, впрочем без любопытства, как будто их обладатель прикидывал высоту потолка.
— Мистер Стэнхоуп, — прошептал Ник.
Зрачки продолжали двигаться — то влево, то вправо. Пальцы на одной руке скрючились, как будто больному хотелось поднять руку и пощупать себе грудь.
— Мистер Стэнхоуп! Вы меня слышите?
— Не слышит он. — Хэмли потянул Ника за рукав. — Оставьте его в покое. Доктор не велел его беспокоить.
— Мистер Стэнхоуп!
Дуайт Стэнхоуп посмотрел ему прямо в глаза.
Хэмли издал какой-то сдавленный возглас. При тусклом свете утра и приглушенном свете бронзовой резной лампы в углу вид хозяина дома казался на удивление обычным. Только кровоподтек за ухом выглядел зловещим знаком.
На спинке стула у кровати по-прежнему висел смокинг, который Дуайт Стэнхоуп снял вечером в четверг, чтобы переодеться в другую одежду. Рубашка по-прежнему с запонками, на полу — туфли и носки. Хэмли не велели ничего убирать, и все осталось как было. Ник теперь смотрел на вещи другими глазами.
— Мистер Стэнхоуп, моя фамилия Вуд. Вы узнаете меня?
Стэнхоуп облизнул губы кончиком языка. Хрупкие кости, вспомнил Ник. Ломкие кости, несмотря на ладную фигуру.
— Мистер Стэнхоуп, вы ранены. Но сейчас вам лучше, гораздо лучше. Вы можете говорить? Если вам трудно, не говорите.
В глазах не появилось ни жизни, ни любопытства; но все будто помимо собственной воли Дуайта Стэнхоупа, в них зажегся слабый огонек.
— Вы не пройдете в мою гостиную? — сказал он ясным голосом.
Тут лицо раненого исказилось. Как будто что-то двинулось у него в груди, словно лопнула пружина. Он закрыл глаза.
Ник шикнул на Хэмли, испустившего хриплый тревожный крик. Но бояться было нечего. Дыхание Стэнхоупа было ровным, пульс относительно нормальным. Он просто спал легким, безмятежным сном человека, который вновь вернулся к жизни.
Глава 17
В это время наверху, в театре, Г. М. облокотился о стойку бара и задумался.
— Мне все равно, что вы скажете, — говорила Бетти, — но трико я не надену, и все.
— Ханжа! — поддразнивала ее Элинор. — Милая старушка Бет!
— Дело не в ханжестве. Я правда не потому! Просто… в трико есть что-то глупое. Сама не знаю, почему мне так кажется; кроме того, у нас и нет трико.
— Точно, — была вынуждена согласиться Элинор.
— Да еще щеголять в таком виде перед мисс Клаттербак! Ты же знаешь, мы не можем. Она никогда этого не забудет.
— Послушайте, — вмешался Г. М., выходя из транса и сурово оглядывая сестер. — Не хотите выступать в трико — бога ради. Наденьте лучшие нарядные платья. Наденьте что хотите. Только, ради бога, не мешайте мне сосредоточиться!
Ник, поднявшись по лестнице, нашел всю троицу в состоянии невероятного возбуждения. Бетти никак не могла успокоиться.
— Нет, серьезно, — говорила она, — неужели вы считаете, что у нас что-то получится? Мы с Элинор абсолютно не умеем показывать фокусы!
— А я вам отвечаю, — ворчал Г. М., — ничего страшного! Вы нужны мне для номеров «Исчезающая дама» и «Левитация»; я обучу вас за десять минут. Вам, главным образом, придется подавать мне те предметы, которые мне понадобятся. — Он нахмурился. — Чтоб мне провалиться! Не нравится мне эта сцена!
Он внимательно оглядел сцену. Сердцевина домашнего театра, оформленного в серых и золотых тонах, являла собой высокий, устланный ковром помост в арке. Г. М. подошел к электрическим щиткам у двери и принялся экспериментировать со светом. Помещение осветилось желтым и голубым. Сэр Генри включал то боковую подсветку, то огни рампы. Потом врубил верхнее освещение. Одновременно сбоку, на стенах, затянутых серыми портьерами, замигали лампочки за стеклянными призмовидными плафонами.
В результате экспериментов Г. М. Элинор, в черной юбке и алой блузке, напоминала персонаж из «Пера Понта». Бетти, в белом, была похожа на Маргариту из «Фауста». Капитан Доусон, сидевший в одной из крошечных лож и небрежно закинувший ноги на загородку, был просто капитаном Доусоном, и никем другим.
— Неплохо, неплохо, — ворчливо заметил Г. М. — Вы говорили, в полу на сцене есть люк?
— Их два, — сообщила Бетти. — Флавия обожала всякие сценические эффекты. Люки почти незаметны даже вблизи, потому что их скрывает рисунок ковра.
— Угу. Куда они ведут?
— В нижний этаж. Там расположены две гримерные — рядом с комнатами слуг.
— Занавес есть?
Элинор подошла к сцене, запрыгнула на нее и исчезла за аркой. Раздался щелчок, и сверху спустился киноэкран, к которому снизу для утяжеления был привязан грузик. Из-за кулис послышалось сдавленное ругательство. Экран рывками пополз вверх, и его заменили две кулисы из серого шелка; они выползли с двух боков и соединились посередине.
— Пожалуйста! — крикнула Элинор, высовываясь из-за кулис. — Если хотите закрыть камин, это тоже можно сделать, есть еще задник.
Г. М. все возился с освещением. Мигание раздражало глаз. Однажды весь свет зажегся одновременно, и Бетти возмутилась. Включая подсветку, Г. М. поймал на себе взгляд Ника.
— Если вы меня преследуете, — злорадно заметил Г. М., — то напрасно!
На самом деле, как огорченно отметил про себя Ник, все, кроме Бетти, отреагировали на его приход довольно прохладно.
— Ах, инспектор, перестаньте быть занудой! — не выдержала Элинор. Спрыгнув со сцены, она подошла к Г. М. и взяла его под руку. — Прошу вас, хватит вопросов!
— Я не собирался ни о чем спрашивать. Просто…
— Сегодня канун Нового года. Неужели вы не можете хоть на один день забыть о делах? Выпейте! Или вы не пьете?
— Конечно пью. Я только…
— Слушайте, инспектор прав, — заметил капитан Доусон. Он сбросил ноги с ограждения и встал. — Что толку притворяться? Мы все равно не уйдем от неприятностей. Задавайте вопросы, старина. Я знаю, что Элинор вам поможет.
— Нет, не помогу, — капризно возразила Элинор и тут же попыталась умаслить Ника: — Инспектор, милый! Прошу вас! Ну, побудьте хоть немного умницей!
Ник набрал в грудь побольше воздуха. Он чувствовал, как в организме разливается желчь.
— Отлично, — заявил он, — я сдаюсь. К черту все! — Он вынул из кармана блокнот, и только инстинктивная осторожность помешала ему швырнуть блокнот через всю комнату. — Как вы и говорите, сегодня канун Нового года. Если вы думаете, что я не хочу радоваться так же, как и вы… Впрочем, не важно. Хватит вопросов! Больше ни у кого ни о чем не спрошу, что бы ни случилось! Если я могу как-то помочь вам с представлением, я к вашим услугам.
Элинор просияла.
— Милый! — ликующим голосом произнесла она. — Так-то лучше! Значит, вы уже слышали? Наш Гомер… — она сжала плечо Г. М., — собирается стать Великим Кафузалумом! Мы собираемся загримировать его настоящим индусом, тогда дети ничего не узнают.
— Отлично! Чем я могу помочь?
Элинор задумалась.
— Сейчас мы покажем Гомеру, как поднимаются люки. Надеюсь, что вы с Бетти не наделаете глупостей; вы понимаете, что я имею в виду?
Элинор не шутила и не лукавила. Вид у нее был самый серьезный. Снова развернувшись, она подвела Г. М. и капитана Доусона к сцене и продолжала так, словно ее и не прерывали:
— Вы слышали, что сказала Бетти. Люков два. Один слева и один справа. Тот, что слева, простой — то есть крышка откидывается на петлях. Подниматься или спускаться можно по веревочной лестнице. Но тот люк, что справа, очень забавный, к нему прилагается механизм, действующий как лифт. Внизу есть рукоятка и лебедка. Если стать на крышку, можно двигаться вверх и вниз. Гомер, предупреждаю: надо, чтобы ваше представление прошло замечательно. Мисс Клаттербак очень глазастая и собаку съела на разных фокусах. Ее дядюшка во времена короля Эдуарда был личным другом самого Дж. Н. Маскелайна,[3] и она этого не забыла.
Г. М. бросил странный взгляд на Ника, когда Элинор уводила его прочь, таща с другой стороны капитана Доусона. Ник слышал, как они, смеясь и ругаясь, спускаются по узкой веревочной лестнице и исчезают под сценой.
Бетти в продолжение всего разговора не произнесла ни слова. Она стояла за стойкой и рьяно начищала полированную столешницу тряпкой.
