Три гроба [Литрес] - Джон Диксон Карр
– Боюсь, дело в том, что у него не очень хорошее зрение, – сказал доктор Фелл. – Пригласите его сюда.
Вошедший человек выглядел по-своему внушительно. У него было спокойное вытянутое лицо со впалыми висками, линия седых волос отрывала высокий морщинистый лоб. Ярко-голубые глаза с сетью морщинок вокруг них совсем не выглядели затуманенными, скорее мягкими и озадаченными. От крючковатого носа вниз сбегали борозды – к доброму и неуверенно приоткрытому рту. Когда он морщил лоб, одна из бровей приподнималась, придавая ему еще более неуверенный вид. Он выглядел высоким, несмотря на сутулость, и в нем чувствовалась сила, несмотря на хрупкое сложение. Он был похож на одряхлевшего военного, на некогда холеного господина, переставшего следить за собой. Его лицо нельзя было назвать улыбчивым, скорее оно было проникнуто духом добродушия и рассеянности. Он стоял в проходе, одетый в черное пальто, застегнутое на все пуговицы, прижимая к груди шляпу-котелок, и всматривался в лица собравшихся из-под кустистых бровей.
– Прошу прощения, джентльмены. Мне очень жаль, – сказал он. Его глубокий голос звучал так, словно он отвык говорить. – Я знаю, что мне нужно было побеседовать с вами, прежде чем ехать в лечебницу. Мэнган разбудил меня и рассказал о случившемся. Я подумал, что должен отправиться туда и увидеть Гримо, выяснить, могу ли я чем-то помочь…
У Рэмпола сложилось впечатление, что его разум все еще был затуманен сном или снотворным, в его ярких глазах было что-то стеклянное. Он прошел дальше и нащупал спинку стула. Но пока Хэдли не предложил, он не сел.
– Мистер Мэнган мне… Доктор Гримо…
– Доктор Гримо мертв, – сообщил Хэдли.
Дрэйман продолжал сидеть настолько прямо, насколько позволяла ему сутулость, сложив руки на шляпе. В комнате воцарилась напряженная тишина. Дрэйман закрыл глаза и снова их открыл. Потом уставился куда-то вдаль и задышал тяжело, с присвистом.
– Упокой Господи его душу, – сказал Дрэйман очень тихо. – Шарль Гримо был хорошим другом.
– Вам известно, отчего он умер?
– Да, мистер Мэнган рассказал мне.
Хэдли смерил его изучающим взглядом и произнес:
– Тогда вы понимаете, что поможете нам поймать убийцу вашего друга, только если поделитесь с нами всей известной вам информацией?
– Я… Да, конечно.
– Даже не сомневайтесь, мистер Дрэйман, вы сейчас выглядите очень неуверенно. Мы хотим больше узнать о его прошлом. Вы хорошо его знали. Где вы познакомились?
Вытянутое лицо старика затуманилось, черты будто бы немного расплылись.
– В Париже. В тысяча девятьсот пятом году он получил свою докторскую степень в университете, в том же году я… в том же году я с ним и познакомился.
Факты, казалось, ускользали от Дрэймана; он прикрыл глаза ладонью, в его голосе сквозили недовольные нотки, как у человека, который пытается выяснить, кто спрятал его запонки.
– Гримо был невероятно одаренным. Уже на следующий год он получил должность доцента в Дижоне. Но потом у него, кажется, умер родственник, оставив хорошее наследство. Вскоре после этого он бросил работу и переехал в Англию. Если я ничего не путаю. Наша следующая встреча произошла годы спустя. Вы это хотели узнать?
– Вы были знакомы с ним до тысяча девятьсот пятого года?
– Нет.
Хэдли наклонился вперед.
– Как именно вы спасли ему жизнь? – резко спросил он.
– Спас ему жизнь? Я не понимаю.
– Вы когда-нибудь бывали в Венгрии, мистер Дрэйман?
– Я… я путешествовал по континенту и, возможно, правда заезжал в Венгрию. Но это было так давно, во времена моей молодости. Я не помню.
Теперь пришел черед Хэдли спустить курок и искусно выстрелить наугад.
– Вы спасли ему жизнь, – уверенно сказал он, – где-то под Зибентюрменом, в Карпатских горах, когда он бежал из тюрьмы. Не так ли?
Дрэйман выпрямился еще сильнее, костлявые руки крепко сжались над котелком. У Рэмпола возникло ощущение, что сейчас к нему вернулись силы, которых он в себе не ощущал последний десяток лет.
– Кто, я? – переспросил он.
– Не стоит притворяться. Нам известно все, вплоть до дат, которые вы нам сами сообщили. Кароль Хорват, будучи еще свободным человеком, в тысяча восемьсот девяносто восьмом году записал эту дату в книге. Даже при наличии полной академической подготовки у него ушло бы по меньшей мере четыре года на получение докторской степени в Париже. Мы можем уменьшить количество лет его пребывания в тюрьме, из которой он бежал, до трех. Этой информации достаточно для того, чтобы связаться с Бухарестом и узнать недостающие детали в течение двенадцати часов, – холодно произнес Хэдли. – Понимаете, вам лучше сразу рассказать нам правду. Я хочу, чтобы вы сообщили все, что вы знаете о Кароле Хорвате и двух его братьях. Потому что один из них его убил. Наконец, я напоминаю, что сокрытие сведений такого рода – это отказ сотрудничать со следствием. Итак?
Дрэйман какое-то время посидел неподвижно, прикрыв глаза ладонью, только его нога постукивала по полу. Потом он поднял взгляд. К всеобщему удивлению, хоть его прищуренные голубые глаза по-прежнему оставались стеклянными, он мягко улыбался.
– Отказ сотрудничать со следствием, – повторил Дрэйман и кивнул. – Неужели? Скажу прямо, сэр, мне нет никакого дела до ваших угроз. Когда человек видит вас только в качестве силуэта, который мало чем отличается от яйца пашот на тарелке, его трудно как-то тронуть, разозлить или запугать. Почти все страхи в мире, равно как и амбиции, вызваны формами: глазами, жестами, фигурами. Молодым людям этого не понять, но я надеюсь, что вам будет ясно. Понимаете, я не совсем слепой. Я вижу лица, утреннее небо и все то, что, по мнению поэтов, должно восхищать слепцов. Однако я не могу читать, а глаза тех людей, лица которых мне дороже всего, вот уже восемь лет еще более слепы, чем мои. Если вся твоя жизнь вращается вокруг этих двух вещей, потеряв их, ты осознаешь, что теперь тебя мало что может тронуть. – Он снова кивнул, уставившись в противоположный конец комнаты. Его лоб сморщился. – Сэр, если это как-то поможет Шарлю Гримо, я с готовностью предоставлю вам любую необходимую информацию. Однако я не вижу смысла в том, чтобы ворошить старый скандал.
– Даже если это необходимо для того, чтобы найти брата, который его убил?
Дрэйман махнул рукой, нахмурившись:
– Послушайте, я могу
