Канатная танцовщица - Морис Леблан
– Но почему же вы здесь одни? Почему они не явились?
– Они не подозревают, что срок наступил, потому что у них нет медали. Я видела сегодня в Рош-Перьяке женщину, работницу из Парижа, и старика нищего. Они верят, что двенадцатого июля должно совершиться какое-то чудо. А по дороге сюда я встретила двух сумасшедших, идущих к развалинам. Прилив залил дорогу и преградил им путь. Но самое интересное, что неделю назад арестовали убийцу моего отца, некоего Эстрейхера, нашего дальнего родственника, опасного бандита и негодяя. Теперь вы понимаете, в чем тут дело?
– Значит, это не маркиз де Богреваль, а некто, играющий перед нами роль маркиза?
– Разумеется.
– Но с какою целью?
– А драгоценности? Разве я вам не говорила про драгоценности?
– К чему разыгрывать комедии, раз ему известно об их существовании? Он мог бы и так их забрать.
– Потому, что он не знает, где они спрятаны. Чтобы узнать тайник, надо присутствовать на заседании наследников Богреваля. Вот потому он играет эту странную роль.
– Опасную, трудную роль. Невозможную.
– Вполне возможную, потому что ее надо играть несколько часов. Что я говорю часов – меньше. Не прошло и десяти минут после пробуждения, как мы чуть-чуть не отдали пакет с припиской. В этом конверте была вся цель мистификации. Я даже протянула ему конверт, и, если бы он взял его, все было бы кончено. Маркиз исчез бы при первом удобном случае.
– Неужели вы угадали, в чем дело, протягивая ему конверт?
– Угадать не угадала, но не верила. Протягиваю ему и наблюдаю, что он будет делать. Старик как будто ничего не понимает, а к конверту тянется, и пальцы у него дрожат от нетерпения. В эту минуту я заметила золотой зуб и поняла, в чем дело.
Слова Доротеи были так логичны, и так логично вытекали они из фактов, что никто не попробовал спорить.
– Да, – вздохнул Дарио, – ловко же мы попались на удочку.
– Но какая у вас железная логика, – воскликнул восхищенный Эррингтон, – и какая интуиция!
– И какое чутье! – прибавил Вебстер.
Доротея молчала. Лицо ее стало мрачным и озабоченным. Можно было подумать, что она предвидит какую-то серьезную опасность, но не знает, с какой стороны она надвигается.
Но тут вмешался нотариус.
Он был из тех людей, которые долго и упорно держатся одного мнения, но, переменив его, с таким же упорством отстаивают новое. Он страстно уверовал в воскрешение маркиза, и теперь это казалось ему непреложной истиной.
– Позвольте, позвольте, вы ошибаетесь. Вы упустили из виду одно очень важное обстоятельство. Этот человек – не самозванец. Для этого есть неопровержимое доказательство.
– Какое?
– Портрет маркиза. Посмотрите: бесспорное сходство.
– А разве вы можете поручиться, что этот портрет действительно портрет маркиза Богреваль, а не этого старика?
– Старинная рама, старинное, потемневшее полотно.
– О, это ничего не значит. Тут мог висеть настоящий портрет, от которого осталась рама. Скажу больше, остался и портрет, но его подмазали, чтобы придать больше сходства.
– Допустим… Но есть еще одно доказательство, и его уже никак нельзя подделать.
– А именно?
– Отрезанный палец.
– Да, палец отрезан.
– Ага! Видите, – торжествовал нотариус, – нет на земле человека, который согласился бы на подобный ужас, как ни соблазнительно богатство. И особенно такой человек. Вы обратите на него внимание: стар, слаб, еле дышит. А чтобы изуродовать себе руку, как хотите, для этого надо иметь силу воли.
Доротея задумалась. Довод нотариуса ее не сразил, но навел на новые мысли.
– Да, – сказала она наконец, – такой человек не способен себя искалечить.
– Значит?
– Значит, есть кто-то, кто его искалечил.
– Кто его искалечил? Сообщник?
– Не только сообщник. Глава, предводитель. Старик слишком глуп, чтобы додуматься до такой штуки. Кто-то нанял его из-за худобы и болезненности сыграть роль старика, но саму роль сочинил управляющий им, как марионеткой. И этот кто-то – опасный противник. Если предчувствие не обманывает – это Эстрейхер. Правда, сам он в тюрьме, но его шайка продолжает дело. Да, несомненно, это – Эстрейхер. Это его рука, и нам надо быть очень осторожными и приготовиться…
Несчастный нотариус перепугался:
– К чему приготовиться? Разве нам может что-нибудь угрожать? Я готов признать, что это – не маркиз, а самозванец. Обойдемся и без него. Я передам вам конверт с припиской – и баста. Роль моя будет окончена.
– Дело не в этом, – возразила Доротея, – а в том, как избежать опасности. Что опасность есть и очень серьезная – я в этом не сомневаюсь, но не могу сообразить какая. Я только чувствую, что она неотвратима и что она надвигается на нас.
– Это ужасно, – простонал нотариус – Что же делать, как защищаться?
Беседа шла у окна, далеко от кровати. Электрические фонарики были потушены. Маленькое окно скудно освещало комнату, и столпившиеся возле него мужчины заслоняли его своими фигурами, поэтому возле проснувшегося было совершенно темно. Все стояли лицом к окну и не видели, что творится у них за спиной, но вопрос нотариуса заставил их обернуться.
– Спросим у старика, – сказала Доротея. – Ясно, что проник он сюда не один. Его выпустили на сцену, а сами сидят за кулисами, ожидая финала. Может быть, они даже видят нас и подслушивают… Спросите у старика, что он должен был делать в случае удачи?
– Он ничего не скажет.
– Нет, скажет. Ему выгодно быть откровенным, чтобы дешевле отделаться, потому что он – в наших руках.
Доротея нарочно сказала это громко, чтобы услышал старик, но старик не ответил ни жестом, ни словом. Только поза его стала странной и неестественной. Он низко свесил голову, как-то странно осел и так согнулся, что казалось, вот-вот потеряет равновесие и упадет на пол.
– Вебстер, Эррингтон, посветите.
Зажгли электрические фонарики. Напряженное, жуткое молчание.
– Ах! – вскрикнула Доротея, в ужасе отшатнувшись.
Рот старика конвульсивно сводило, глаза дико вылезли из орбит, туловище медленно сползало с кровати. В правом плече его, возле шеи, торчала рукоятка кинжала. Кровь хлестала из раны, все ниже и ниже склонялась голова – и вдруг старик упал, глухо стукнувшись о камень головой.
Глава 14. Четвертая медаль
Это было жутко и страшно, но никто не вскрикнул, не засуетился. Ужас сковал все движения. Убийство было слишком странным и загадочным: в комнату не входил никто, и загадка воскрешения спящего стала загадкой убийства самозванца.
Доротея очнулась первой.
– Эррингтон, осмотрите лестницу, Дарио – стены, Вебстер и Куроблев – кровать и занавески.
Затем нагнулась и вытащила из раны кинжал. На этот раз старик был, безусловно, мертв.
Ни Эррингтон, ни все остальные не нашли ничего подозрительного.
– Что делать? – беспомощно лепетал нотариус. – Что делать?
От ужаса ноги его подкосились, и он буквально упал на скамейку. Теперь он верил только в Доротею: она предсказала несчастье, она и защитит.
А Доротея стояла в растерянности. Она чувствовала, что истина близко, почти под руками, но ее никак не уловишь, не осознаешь. Она не могла себе простить, что оставила кровать старика без надзора. Преступник ловко воспользовался ее оплошностью. Преступник. Но кто он, где?
– Что делать? – твердил беспомощный нотариус.
– Постойте, господин Деларю. Дайте сообразить. Прежде всего спокойно обсудим дело. Совершено убийство, преступление. Надо ли заявлять властям, или отложить на день-другой?
– О нет. Такие вещи не откладывают.
– Но вы ведь не пойдете в Перьяк?
– Почему?
– Потому что бандиты, убившие на наших глазах своего товарища, перехватят вас по дороге.
– Разве?
– Безусловно.
– Боже мой, – залепетал нотариус со слезами в голосе, – что же нам делать? Я не могу здесь остаться навеки. У меня контора. Мне надо в Нант. У меня жена, дети.
– Попробуйте пробиться. Рисковать так рисковать. Но сначала распечатайте и прочтите нам приписку к завещанию.
Нотариус снова замялся.
– Не знаю, могу ли я… Имею ли я право при таких обстоятельствах…
– При чем тут обстоятельства? В письме маркиза сказано: в случае, если судьба мне изменит и вам не удастся меня воскресить – распечатайте конверт и, отыскав драгоценности, вступите во владение ими. Здесь нет никаких недомолвок. Все ясно. Мы знаем, что маркиз умер и умер бесспорно, следовательно, оставленные им четыре бриллианта принадлежат
