Энн Перри - Пожар на Хайгейт-райз
– Да-да, вот именно, – подхватил ее муж, и его лицо выразило огромное облегчение. – Если есть что-то, что мы могли бы для вас сделать… – Он переводил взгляд с одной сестры на другую, ожидая их реакции.
Селеста представила их уже сидевшим в гостиной, и все обменялись приветствиями.
– Как это мило с вашей стороны, – сказал викарий, улыбаясь бабушке. Его пальцы теребили плохо повязанный галстук, приводя его в еще более дурное состояние. – Несомненно, это свидетельствует об истинно дружеских чувствах, когда к тебе приходят в час горя. Вы давно знакомы с сестрами Уорлингэм? Я что-то не помню, чтобы видел вас у них раньше.
– Сорок лет, – быстро ответила бабушка.
– Ох, не может быть, как это прекрасно! Вы, должно быть, чрезвычайно сильно любите друг друга!
– И прошло уже тридцать из этих сорока, как мы видели вас в последний раз. – Селеста наконец потеряла терпение. По ее лицу было видно, что бабушка ее лишь слегка забавляет, но льстивые слова викария и его бесконечное размахивание руками окончательно вывели ее из себя. – Было так любезно с вашей стороны заехать к нам в момент, когда мы так переживаем эту трагическую утрату.
Шарлотта отлично слышала сарказм в ее тоне, а по ее властному и умному лицу было видно, что никакие из приведенных мотиваций и объяснений не могли ее провести.
Бабушка раздраженно и негодующе засопела.
– Я же сказала вам, что не читала про смерть бедного Теофилиуса. Если бы я знала, то, безусловно, приехала бы тотчас же. Это самое малое, что следует делать в подобных случаях.
– И когда умер папа, несомненно, тоже, – сказала Селеста с очень слабой улыбкой. – Разве что вы и про это не читали?
– Ох, Селеста! Это просто глупо и нелепо! – У Анжелины широко раскрылись глаза. – Все знали о смерти папы. В конце концов, он же был епископ, весьма заслуженный и известный человек! Его абсолютно все уважали!
Кэролайн попыталась прийти на помощь бабушке.
– Мне кажется, что когда человек уходит от нас, прожив долгую жизнь, то это совсем не такая беда, как когда умирает молодой, – мягко предположила она.
Бабушка резко повернулась и злобно уставилась на нее, и Кэролайн чуть покраснела, более из недовольства собой, нежели от раскаяния за свои слова.
Викарий переступил с ноги на ногу, открыл рот, намереваясь что-то сказать, но тут же понял, что это семейная сцена, и быстренько ретировался.
Тут наконец заговорила Шарлотта:
– Я приехала выразить вам свои соболезнования, потому что слышала о замечательной деятельности миссис Шоу, которая старалась улучшить жилищные условия бедных, – произнесла она в полном молчании. – У меня есть несколько друзей, которые весьма высоко ценили и уважали ее. Они полагают, что это огромная потеря для всего общества. Это была прекрасная женщина.
Наступила полная тишина. Викарий нервно прочистил горло. Анжелина чуть слышно охнула, потом поднесла ко рту платочек и прикрыла его. Бабушка развернулась в своем кресле с треском и шорохом тафты и уставилась теперь на Шарлотту.
– Прошу прощения? – хрипло произнесла Селеста.
Тут только Шарлотта поняла – с приливом крови к щекам, – что, по всей видимости, ни семье, ни викарию о деятельности Клеменси ничего не было известно. Но отступать уже было невозможно: путей отступления она себе не оставила. Делать было нечего, лишь понадеяться на лучшее.
– Я сказала, что это была прекрасная женщина, – повторила она с довольно напряженной, деланой улыбкой. – Все восхищались ее работой по улучшению жилищных условий бедняков.
– Боюсь, у вас неверные сведения, миссис… э-э-э, Питт, – ответила Селеста, как только восстановила самообладание. – Клеменси никогда не занималась подобными делами. Она выполняла свои обычные обязанности, как и положено истинной христианке. Она занималась раздачей у нас в округе бесплатного супа и прочего всем, кто в этом нуждался, но мы все этим занимаемся. И больше всех Анжелина. Она вечно занята чем-то в этом роде. Да и я сама работаю в нескольких комитетах, что помогают молодым женщинам, оказавшимся… в сложных обстоятельствах и потерявшим положение в обществе. Вы, мне кажется, спутали бедную Клеменси с кем-то другим – не имею понятия, с кем именно.
– И я тоже, – добавила Анжелина.
– Это представляется весьма добродетельным делом, – осторожно влезла в разговор миссис Клитридж. – И весьма смелым предприятием.
– Но совершенно неподходящим, моя дорогая. – Викарий покачал головой. – Я уверен, наша дорогая Клеменси ничем подобным не занималась.
– Я тоже уверена в этом. – И Селеста закрыла тему, бросив на Шарлотту ледяной взгляд. Ее густые и тяжелые брови при этом чуть-чуть приподнялись. – Тем не менее это было очень любезно с вашей стороны – заехать к нам. Я уверена, что ваша ошибка проистекает от совершенно искреннего порыва.
– Совершенно верно, – уверила ее Шарлотта. – Мне об этом сообщили дочь герцога и член парламента.
Селеста была ошеломлена.
– В самом деле? У вас такие высокородные знакомые?..
– Да, благодарю вас. – Шарлотта чуть наклонила голову, словно принимая комплимент.
– Видимо, есть какая-то другая леди, носящая то же имя, – успокаивающим тоном предположил викарий. – Маловероятно, конечно, но какое еще можно найти объяснение?
– Вы, вероятно, правы, мой дорогой. – Его жена коснулась его рукава в знак одобрения. – Теперь это представляется очевидным. Именно так, конечно же, все и было.
– Мне это кажется совершенно неважным, – заявила бабушка, восстанавливая свою ведущую роль в разговоре. – Я знакома с вами с самой юности. Я хотела бы присутствовать на похоронах, в знак уважения, и была бы крайне признательна, если бы вы информировали меня, когда они состоятся.
– Ох, несомненно, – сказал викарий, прежде чем любая из сестер Уорлингэм имела возможность ответить. – Очень любезно с вашей стороны. Да, служба будет в церкви Святой Анны в следующий четверг, в два часа пополудни.
– Весьма признательна. – Бабушка внезапно стала очень вежливой.
Тут снова отворилась дверь, и горничная доложила о приходе мистера и миссис Хэтч. Немедленно за ней в гостиную вошла женщина примерно того же роста, что и Анжелина, и очень похожая на нее чертами лица. Нос, правда, был чуточку более длинный, а глаза не утратили былой цвет, равно как и волосы, и она была явно на поколение моложе, но тем не менее в их манере держаться было много общего, и она тоже была во всем черном в знак траура.
Ее муж, следовавший на шаг позади нее, был среднего роста и чрезвычайно важного вида. Он здорово напомнил Шарлотте фотографии мистера Гладстона, великого либерального премьер-министра, только в его более ранние годы. В его взгляде была точно такая же целеустремленность, такая же незыблемая и непререкаемая уверенность в правоте своих взглядов. Правда, его бакенбарды были не столь пушисты, а нос не отличался такими же грандиозными пропорциями, но все равно их похожесть сразу бросалась в глаза.
– Моя дорогая Пруденс! – приветствовала Селеста миссис Хэтч, раскрывая объятия.
– Тетушка Селеста! – Пруденс подошла к ней, и они поцеловались, чуть касаясь друг друга губами, после чего она проследовала к своей тетушке Анжелине и тоже получила поцелуй, но более существенный, да и в объятиях та держала ее чуть дольше.
Джозайя Хэтч вел себя более официально, но его соболезнования были ничуть не менее искренними. Он вообще был совершенно явно очень огорчен и печален; лицо его было бледно, губы плотно сжаты, так что вокруг рта залегли жесткие складки. По всей видимости, он испытывал глубокое чувство горя и утраты, но старался держать себя в руках, и не без успеха.
– Положение дел поистине ужасное, – заявил он решительно, ни на кого конкретно не глядя. – Моральное разложение буквально повсюду, сплошное падение нравов. Молодое поколение в затруднениях, в замешательстве, не понимая, кем и чем теперь восхищаться, с кого брать пример, женщины совершенно беззащитны… – Его голос дрожал от душевных страданий. – Поглядите только на эти гнусные дела в Уайтчепеле! Дикость! Скотство! Знак приближающегося хаоса, поднимающейся анархии. Королева же заперлась в Осборне[15], оставив всех нас на произвол судьбы; принц Уэльский проматывает время и деньги в азартных играх и безнравственных занятиях, а герцог Кларенс – и того хуже… – Хэтч по-прежнему не смотрел ни на кого конкретно, полностью погруженный в свои внутренние переживания; он стоял совершенно неподвижно, но в этой позе ощущалась огромная сила, чувствовалась затаенная властность. – Пропагандируются и распространяются самые гнусные и абсурдные идеи, трагедии следуют одна за другой. Все идет прахом и соскальзывает в пропасть с тех пор, как скончался наш дорогой епископ. Какая это была ужасная потеря! – Его лицо на мгновение исказила гримаса истинного страдания, словно он увидел перед собой конец золотого века и понял, что все, что за этим последует, будет сплошной мрак и одиночество. Хэтч судорожно сцепил огромные, мощные ладони перед грудью. – И никто, даже те, кто хоть в малой степени обладает достойными моральными качествами, не восстанет, не понесет свет Божий всем остальным.
