Энн Перри - Пожар на Хайгейт-райз
– Теофилиус… – осторожно начала Анжелина, но тут же замолкла. Его презрительный взгляд заморозил уже готовые было вырваться у нее слова.
– Он был добрый человек, – заметила Пруденс.
– Конечно, – согласно кивнул ее муж. – Но не чета своему отцу, далеко не чета. По сравнению с епископом он был просто пигмей. – На его лице появилось странное выражение – странная смесь печали и презрения, – но оно тут же сменилось энтузиазмом, рвением, да таким ярко выраженным, что обрело даже какую-то дикую прелесть, как у пророка или ясновидящего. – Епископ был святой! Он обладал мудростью, не сравнимой с тем, что имеет каждый из нас. Он понимал суть и ход вещей, знал, как все должно быть, он имел способность проникать в замысел Божий, знал, как мы должны жить, чтобы оставаться благочестивыми и верными слову Божьему. – Он чуть улыбнулся. – Как часто я слышал, как он помогал советом мужчинам и женщинам! И всегда его совет был мудр и всегда способствовал и духовному, и моральному подъему человека!
Анжелина тихонько вздохнула и потянулась за своим носовым платком – лоскутом батиста с кружевами.
– Человек должен быть честен и прям, – продолжал мистер Хэтч. – Быть абсолютно искренним в своих делах, возглавлять свою семью, учить свою жену и детей слову Божьему. Женщина должна быть послушна и добродетельна, прилежна и усердна в своих трудах и за это будет вознаграждена в раю.
Шарлотта неловко подвинулась в своем кресле. Сила его очень эмоциональных высказываний была такой огромной, что от нее нельзя было просто так отмахнуться, но вот идеи, которые он излагал, вызывали у нее желание с ним спорить.
– Люби детей своих и поучай их своим примером, – продолжал Хэтч, не видя ни ее, ни кого-либо еще. – Будь добродетельна и целомудренна и, что превыше всего, будь верна долгу и предана своей семье; в этом и заключается твое счастье и счастье всего мира.
– Аминь, – произнесла Анжелина со сладкой улыбкой, подняв глаза, словно видела отца где-то высоко в небесах над собой. – Спасибо, Джозайя, вы вновь напомнили мне о цели и смысле жизни. Не знаю, что бы мы делали без вас. Я не хочу плохо говорить о Теофилиусе, но я не раз думала, что вы – истинный духовный наследник нашего папы.
По ее щекам разлился румянец, и на секунду даже возникло ощущение, что она вот-вот заплачет.
– Спасибо, моя дорогая Анжелина. Никто из еще живущих не может рассчитывать на более изысканный комплимент. И, клянусь вам, я не буду жалеть усилий, чтобы стать достойным его.
Она радостно улыбнулась ему и вся расплылась в улыбке.
– А как витраж? – тихо спросила Селеста. Выражение ее лица сейчас немного смягчилось, а в глазах даже появился довольный блеск. – Как обстоят дела с ним?
– Очень хорошо, – ответил Хэтч, резко вдохнув воздуху и помотав головой. – Правда, и в самом деле очень хорошо. Весьма радостно и приятно видеть, как все в Хайгейте и даже за его пределами желают увековечить его память и жертвуют кто сколько может. Я думаю, они воистину осознают, что нынче настали мрачные времена, полные сомнений и вводящих в заблуждение философий, которые утверждают, что ведут к истинной и полной свободе. И если мы не покажем всем, очень твердо и очень четко, где лежит путь праведный, Божий путь, тогда многие души погибнут и потянут за собой других, невинных.
– Вы так правы, Джозайя, – успела вставить Селеста.
– Да, действительно, – кивнула Анжелина. – И в самом деле, очень правы.
– А витраж будет оказывать на людей огромное воздействие. – Джозайя не собирался позволять перебивать себя, пока не высказал полностью все мысли, что у него накопились, даже выражениям полного согласия. – Люди будут смотреть на него и вспоминать, каким великим человеком был епископ Уорлингэм, и следовать его учениям. Это будет одним из главных достижений моей жизни, если мне позволено будет так выразиться, если я смогу увековечить его имя и память о нем и о достойных трудах, что он совершил за время своего земного существования.
– Мы все в огромном долгу перед вами, – с чувством произнесла Анжелина. – И папины труды и идеи не будут забыты, пока вы живы.
– И в самом деле, мы вам весьма благодарны, – подхватила Селеста. – Уверена, что Теофилиус выразил бы те же чувства, будь он сегодня жив.
– Такая потеря, – неловко пробормотал Клитридж, и у него на щеках выступили пятна румянца.
Его жена положила ему руку на плечо и сжала его на удивление сильно: Шарлотте было видно, как побелели у нее костяшки пальцев.
По лицу Джозайи Хэтча скользнуло выражение страдания, углы губ стянулись и опустились, и он несколько раз моргнул. Казалось, в нем борются чувства зависти и неодобрения.
– Э-э-э, я… я вообще-то ожидал, что Теофилиус сам выступит инициатором такого начинания, – заявил он с широко открытыми глазами. – У меня иной раз возникает соблазн думать – и я никак не могу от этой мысли избавиться, – что Теофилиус не мог в полной мере оценить, каким выдающимся человеком был его отец. Возможно, он был к нему слишком близок, чтобы понять, насколько выше он был всех других в своих мыслях и идеях, насколько глубока была его проницательность.
Казалось, никто уже ничего не мог к этому добавить, так что на несколько минут в комнате воцарилось неловкое молчание.
– Гм! – Это викарий прочистил горло. – Мне кажется, если вы меня извините, нам пора ехать. Мы должны нанести визит миссис Харди. При подобных печальных обстоятельствах человеку трудно найти подходящие слова, которые могли бы принести утешение. Всего доброго, леди. – Он поклонился всем вообще и никому конкретно. – Доброго вам дня, Джозайя. Идемте, Юлейлия.
Взяв жену за руку, он довольно поспешно вышел в холл, и они услышали, как открылась, а потом закрылась входная дверь.
– Такой добрый человек, такой добрый! – сказала Анжелина таким голосом, словно читала заклинание. – И дорогая Лелли тоже, конечно. И какая в нем сила! Это и нам придает сил!
Шарлотте пришло в голову, что без помощи жены викарий легко впал бы в полную невразумительность, но она воздержалась от того, чтобы произнести это вслух.
– Гектор произносит очень хорошие проповеди, – с легким удивлением сообщила Селеста. – Он очень начитан, знаете ли. Это не слишком заметно в разговоре с ним, но, возможно, так даже лучше. Не следует подавлять людей более значительными и сложными познаниями, нежели они в состоянии усвоить. Это не приносит ни утешения, ни должных указаний.
– Как это верно! Как это правильно! – согласно закивала Пруденс. – По правде говоря, должна признаться, что иной раз вообще не понимаю, о чем он говорит. Но Джозайя уверяет меня, что все это весьма разумно и верно, не так ли, дорогой?
– Именно так, – решительно подтвердил тот, чуть кивнув, но в его голосе не было никакой теплоты. – Он всегда в курсе всего нового, что говорят ведущие доктора теологии, и часто цитирует их работы. И всегда цитирует правильно. Я имел смелость проверить. – Он бросил быстрый взгляд на дам. – У меня обширная библиотека, знаете ли. И я взял за правило выписывать такие периодические издания, которые обогащают и просвещают ум, расширяют кругозор.
– Весьма похвально. – Бабушка была раздражена столь долгим вынужденным молчанием. – Как я понимаю, Теофилиус унаследовал библиотеку епископа?
– Нет, не унаследовал, – тотчас же поправила ее Селеста. – Это я ее унаследовала.
– Селеста всегда писала для папы все проповеди и тезисы выступлений, – пояснила Анжелина. – И, конечно же, Теофилиуса эти книги не интересовали, – продолжала она, нервно поглядывая на Пруденс. – Он предпочитал живопись. У него было много прекрасных картин, по большей части пейзажи, знаете ли. Коровки, вода, деревья и всякое прочее. Очень приятные, успокаивающие.
– Очаровательно, – сказала Кэролайн, просто чтобы внести свою лепту в беседу. – Это масло или акварели?
– Акварели, мне кажется. У него был прекрасный вкус, как мне говорили. Его коллекция стоит очень дорого.
Шарлотте было интересно узнать, кто унаследовал эту коллекцию, Клеменси или Пруденс, но ее семейство уже успело наделать достаточно бестактностей. К тому же она не верила, что убийство Клеменси, о котором все здесь старательно избегали упоминать – из деликатности, несомненно, – было связано с деньгами. Гораздо более вероятно, что причиной его послужили опасные и радикальные реформы, которых она с такой страстью добивалась, и, кроме всего прочего, с такими мерами предосторожности и секретности. Почему она ничего не говорила об этом своим теткам и сестре? Этой деятельностью, несомненно, следовало гордиться, особенно в свете исторических заслуг ее деда.
Размышления Шарлотты прервало новое появление горничной, объявившей о приходе доктора Стивена Шоу. И снова он возник сразу за ее спиной, так что она чуть не влепилась в него, когда повернулась, чтобы выйти. Он был невысок, не выше среднего роста, но в нем чувствовалась мощная жизненная сила, особенно в лице, которое доминировало надо всем остальным и словно бы принижало всех находящихся в этой комнате и состоящих из сплошных серых и коричневых тонов. Даже недавняя трагедия, безусловно оставившая след на этом лице – тени под глазами, более глубокие морщины по углам рта, – не лишила его этой внутренней энергии.
