Мейбл Сили - Широко закрытые глаза
Мы вернулись домой только около трех часов утра и на цыпочках прокрались через темный, неохраняемый никем холл. Перед моей дверью мы пожелали друг другу спокойной ночи. Я открыла свою дверь, окинула беглым взглядом комнату, чтобы убедиться, все ли в порядке, и тихо крикнула ему, что по-видимому в моей комнате никто не побывал. Ведь и Кистлер, и я теперь знали, как легко можно открывать двери!
Я слышала, как Ходж тихо поднялся по лестнице. У меня было приподнятое настроение. Я провела прекрасный вечер и была по-настоящему счастлива. Раздевшись, я, как обычно, забаррикадировала свою дверь, так как, несмотря на хорошее настроение, все ещё не верила в спокойствие в этом доме. При этом я с блаженной улыбкой вспоминала об этом чудесном романтическом вечере с Ходжем. В конце концов, я забыла о миссис Гэр и вскоре заснула.
Когда я внезапно проснулась, моей первой мыслью было: как ужасно темно в комнате! Не хватало тусклого желтоватого света от уличного фонаря на углу. Кругом было абсолютно черно. Я медленно повернулась лицом к окну. Чернота. Но нет – виднелась узенькая полоска света. Жалюзи были закрыты!
Кровь застыла у меня в жилах. Я точно помнила, что не закрывала жалюзи! Вдруг я уловила движение и легкий шорох в комнате – вкрадчивый, смертельный шорох. Я лежала как окаменевшая, горло перехватило спазмой. Я постепенно слабела. С трудом подняла руку – она коснулась чего-то твердого. Сознание начало пропадать – я задыхалась… я лишь нашла в себе силы подумать: «Господи, пожалей мою бедную душу!» В следующее мгновение на меня обрушился страшный удар. Я потеряла сознание.
16
Здоровым людям обычно доставляют нездоровое удовольствие разговоры о болезни и смети. Меня же отныне трудно будет убедить в «блаженстве перехода в мир иной»!
Там, куда меня отправил этот ужасный удар, было черно, тихо, страшно. Не было никакого мирного покоя, никакого мягкого, сладкого небытия. Я была охвачена болью, страхом и ужасом! Я лишь пыталась отделаться от постоянной судорожной боли, вырваться из поглотившей меня отвратительной удушающей атмосферы – но мне не позволяли умереть! Я почти достигла своей цели, подошла к той точке, где уже нет ни боли, ни страха, ни удушья – но только почти! Меня насильственно возвращали обратно, принуждали мою спасающуюся душу вернуться в истерзанное болью, бездыханное тело! И я вернулась – а иначе как я могла бы все это описать?
Я вернулась к яркому белому свету и к резкой пронзительной боли, в сравнении с которой наполненная страхом чернота казалась благом. Я опять хотела спастись бегством – меня не пускали. Со мной проделывали всевозможные вещи, которых мне не удавалось избежать. Меня окликали. И постепенно я начала понимать и узнавать окружающее. Вокруг меня были люди. Надо мной склонился кто-то в белом. Ходж Кистлер. Белая рубашка, белое лицо. Мистер Уэллер, лейтенант Штром. Странно – как он оказался здесь?
Я закрыла глаза, желая снова ускользнуть от них. Но они не оставляли меня в покое. Они били меня, трясли, что-то вливали мне в горло.
Сознание возвращалось ко мне постепенно и совершенно против моей воли. Потому что с приходом сознания локализировалась и боль. Моя голова раскалывалась от боли. Может быть, это от рома? Ну, конечно, – я же пила ром! Неразбавленный! Чушь – это вовсе не от рома. Смерть подкралась к моей постели… да, это был… шорох, потом отвратительный запах, – затем удар. Я опять открыла глаза. Надо мной все ещё склонялось белое, вспотевшее лицо Кистлера.
– Удар, – пробормотала я остатками своего прежнего голоса.
– Спокойно, спокойно, – но не засыпайте снова! Не спать – ты слышишь меня, малышка? Не спать!
– Моя голова!
Лицо Кистлера растянулось в широкой, добродушной ухмылке.
– Все же ты легко отделалась. Она уже опять нормально функционирует.
Ходж отошел от моей постели на несколько шагов, и я услышала его слова:
– Что скажите, доктор?
– Все в полном порядке! – прозвучал голос, сравнимый с гудком океанского парохода. – Кто будет ухаживать? Хорошо. Отлично. И, пожалуйста, до двенадцати часов не позволяйте ей снова заснуть.
Затем стало тихо. Единственное, что я ещё могла слышать, было гудение в моей голове. Миссис Уэллер и Ходж Кистлер попеременно подходили к моей постели. Каждый раз, когда я закрывала глаза, они трясли меня, что я находила не очень приветливым. После этого я попыталась спать с открытыми глазами, как кролик. Против этого они ничего не могли возразить. И, в конце концов, они действительно позволили мне заснуть.
Когда я проснулась, у меня горел свет. Но кто-то надел на прозрачный стеклянный шар бумажный пакет. И чего только люди не придумают! Я чувствовала себя немного лучше. Громкое гудение в моей голове перешло в тихое жужжание. Я попробовала включить свой мозг, как какое-нибудь радио. Это было прекрасное ощущение, снова иметь возможность думать, пусть даже и несколько рассеянно.
Ходж Кистлер сидел у моей постели, вытянув длинные ноги, сунув руки в карманы брюк. Он имел очень свирепый вид.
– Хелло! – сказала я.
Он вскочил.
– Хелло! Смотрите-ка, кто тут вдруг снова ожил! – Он низко склонился надо мной, сияя глазами.
– Что, собственно говоря, произошло?
– Если ты пообещаешь мне не падать сразу в обморок, я скажу тебе: понятия не имею!
– Разве вы его – или её – не поймали?
– Этот случай с тобой также загадочен, как и все остальное, происшедшее здесь за последнее время.
Вместе с силами ко мне вернулось и ехидство.
– Теперь лейтенант Штром может утверждать, что я умерла естественной смертью, случайно упав с постели.
За улыбкой Ходжа скрывались серьезность и ярость.
– Ты имеешь право высмеивать всех нас. Слышать больше не хочу о Штроме!
– Мне проломили череп?
– Тебе? Ну, что ты! Он же у тебя железобетонный! – пошутил, рассмеявшись, Ходж.
– Почему же тогда я так отвратительно себя чувствую?
– От этой вони. Принюхайся-ка кругом.
Я послушно принюхалась.
– Странно – пахнет, как…
– Как эфир?
– Да. Именно так. Эфир!
– Но тот, кто совершил все это свинство, не ограничился одним эфиром он использовал также и нафталин. Поэтому ты так плохо себя чувствуешь.
Только теперь до меня дошло, что Ходж обращается ко мне на «ты». Как ни странно, я не имела ничего против, а сделала тоже самое.
– Ты можешь за меня больше не волноваться.
– Ах, малышка! – он ласково похлопал меня по руке. – Мне ужасно жалко тебя!
– Мне следовало принять твое приглашение, – проговорила я, слабо улыбнувшись.
– Пожалуйста, шутки в сторону!
– Ты ведь не оставишь здесь меня одну сегодня ночью? – с ужасом спросила я.
– В этом ты можешь быть уверена. Я ведь и всю прошлую ночь тоже был здесь.
С этой успокаивающей мыслью я опять заснула. На этот раз глубоко и крепко. И проспала до следующего утра. Свет все ещё горел, хотя в комнату светило солнце. Ходж спал сном праведника, сидя в кресле у моей постели. Голова склонилась на сторону, руки свисали с подлокотников. Впервые с тех пор, как я его знала, он выглядел спокойно, почти по-детски.
Вдруг в холле послышались шаги. Я с трудом повернула голову в сторону двери. Мой приятель, тот худощавый полицейский, заглянул, приоткрыв дверь, посмотрел на меня с довольно глупым видом и снова удалился. Я попробовала осторожно поднять голову и заметила, к своей радости, что она не развалилась на части. Хотя было все ещё убийственно больно, но боль эта, однако, была уже более или менее терпимой. Я бесшумно перебралась на другой конец своего дивана, намереваясь встать с постели позади кресла, в котором спал Кистлер. Но он тут же проснулся.
– Хеда, что ты делаешь?
– Я голодна.
– Голодна? – с ужасом спросил он.
– Да, а почему я не могла проголодаться?
– Ты не можешь быть голодной, – решил он. – У тебя дурной желудок.
– Моему желудку совершенно все равно, дурной он, или нет. Во всяком случае, он пустой.
Он поднялся и потянулся.
– Есть только апельсиновый сок. Предписание врача. Вчера нельзя было ничего, сегодня – апельсиновый сок.
И больше я ничего не получила. Мы поспорили также и из-за того, что я собиралась встать с постели. Ходж позвонил доктору и, ворча, вернулся обратно.
– Доктор говорит, если у тебя такая лошадиная натура, что ты можешь встать, то, ради Бога, вставай. Но, если тебе станет плохо, ты должна немедленно снова лечь. А я не понимаю, почему тебе не плохо. Но у меня куча дел. И мне, собственно, нужно бы пойти на работу. Сегодня среда. Знаешь ли ты, что это значит? Среда! Я скажу этому полицейскому там, за дверью, чтобы он присмотрел за тобой.
Первым делом я выключила свет. Потом остановилась посреди своей спальни и огляделась по сторонам.
Кругом царил прямо-таки варварский беспорядок. По полу были разбросаны газеты, книги и журналы. Ящики буфета и комода были выдвинуты, вещи из них были выброшены и валялись на ковре. Даже тарелки и чашки были вынуты из посудного шкафа.
