Часы смерти [Литрес] - Джон Диксон Карр
– Я собираюсь, наконец, разобраться во всем этом! – едва сдерживаясь, проговорил он. – Так, – добавил он после короткой паузы, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно, – давайте-ка сделаем усилие и расставим все по своим местам. Вы, мисс Хандрет, обвиняете этого человека и старину Пита Стенли в покушении на убийство. Вы говорите, что этот ваш Хастингс не только был на крыше и наблюдал за ними, но и знал обо всем заранее?
– Да. Он, конечно, не знал, кто будет жертвой, – этого они и сами не знали, – но своими ушами слышал, что они собирались застрелить этого человека.
Хэдли опять опустился на стул и с любопытством посмотрел на нее:
– Это что-то новое в моей практике. Клянусь Господом Богом! А я-то думал, что меня уже ничем не удивить в этой жизни! Значит, Хастингс был на крыше, видел приготовления к убийству и пальцем не пошевелил, чтобы предотвратить его?
– Да, – ответила она очень отчетливо. – И он ни за что не стал бы этого делать. Вот это я и хотела объяснить вам. Видите ли…
– Позвольте, я сам все объясню, – произнес голос из-за приоткрытой двери. На пороге появился Хастингс. – Я должен сделать заявление, и я хочу сделать его до того, как моя голова опять начнет выкидывать всякие штуки. Помоги-ка мне войти, радость моя.
Он нетвердыми шагами прошел в комнату, с некоторым удивлением наблюдая, как его собственные ноги несут его вперед. Это был стройный молодой человек с сильными широкими плечами, большими руками и ногами и симпатичным, но несколько рассеянным лицом, которое в обычной обстановке, должно быть, носило выражение хмурой серьезности. Сейчас – в противовес владевшему им чувству неловкости – он пытался беззаботно улыбаться, поглядывая вокруг с видом светского человека. Элеонора Карвер поддерживала его с одного бока, Беттс – с другого.
– Но ты не должен! – отчаянно протестовала Элеонора, одновременно помогая ему. – Доктор сказал…
– Ну-ну-ну, – отечески увещевал ее молодой человек.
Его глаза, когда он окинул взглядом присутствующих, смотрели дружелюбно, но словно сквозь какую-то пелену. Лицо пестрело коричневыми пятнами йода, которым ему смазали ссадины, а затылок был плотно укутан медицинскими бинтами. Чувствовалось, что он очень доволен собой, вот так, по-мальчишески безрассудно пренебрегая советами врача. Его подвели к стулу, и он со вздохом облегчения скользнул в него; посеревшее от напряжения лицо несколько просветлело.
– Послушайте, – порывисто заговорил он. – Я вижу, все уже обо всем знают, и, боюсь, я здорово запутал дело, едва не сломав шею при падении. Но я хочу, чтобы вы поняли одну вещь. Я, хотите верьте, хотите нет, упал с этого дерева не потому, что потерял голову от страха или еще что-нибудь в этом роде! Я мог бы забраться и спуститься по нему с закрытыми глазами и одной привязанной рукой. Я не знаю, как это случилось. Я поспешил вниз, чтобы подбежать к входной двери, и тут ни с того ни с сего – шмяк!..
Хэдли повернулся в кресле, чтобы повнимательнее рассмотреть нового свидетеля.
– Если вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы прийти сюда, – сказал он, – вы, вероятно, найдете в себе силы и для небольшой беседы. Я главный инспектор Хэдли, возглавляю здесь расследование. А вы тот самый молодой человек, который видит готовящееся убийство и никому не говорит ни слова.
– Да, – спокойно ответил Хастингс, – в данном случае выходит, что так.
Но спокойствие пришло к нему резко и неожиданно: перемена в поведении молодого человека, словно очнувшегося после приступа мономании, была настолько мгновенной, что у него опять чуть было не хлынула носом кровь. Он вытащил носовой платок, запрокинул голову и крепко прижал его к верхней губе. Когда кровь остановилась, он произнес дрожащим голосом:
– Беда с этим носом: чуть что – готово дело. Тете Милли это бы не понравилось. Извините. Я готов продолжать, сэр. Но я хочу, чтобы ты вышла, Элеонора. И ты тоже, Лючия. Мистеру Боскомбу лучше остаться.
– Я никуда не пойду! – воскликнула Элеонора, вскакивая со стула: она сидела рядом с ним.
В ее бледно-голубых глазах блестели слезы, а чувственное очаровательное личико приобрело упрямое выражение. Она переводила взгляд с Лючии на Хастингса и обратно.
– Какой же ты дур-рак! – добавила она, словно не в силах больше сдерживать себя. – Мог бы и мне сказать; мог бы прийти ко мне – сделать что-то, сообщить, – а не к ней!
– О, прекрати это! – резко сказала Лючия. – Давай-ка выйди, здесь дело об убийстве, а не разбор семейных дрязг.
– А ты тем временем останешься? – поинтересовалась Элеонора, зло рассмеявшись.
– Видишь ли, я случайно являюсь его советником по правовым вопросам… – начала Лючия и тут же, покраснев, замолчала, потому что Элеонора захохотала еще громче.
В данном случае, подумал Мельсон, эти слова действительно прозвучали глупо, хотя по сути были вполне справедливы. Он укрепился во мнении, что женщины-адвокаты выглядят внушительно только один раз в жизни – перед окончанием юридического колледжа. Лючия Хандрет могла обладать блестящим умом – по крайней мере способной она была несомненно, – но в этой перепалке они видели перед собой лишь симпатичную брюнетку, выведенную из себя насмешкой соперницы. Хэдли смотрел на все еще проще.
– Я не намерен, – сказал он, – превращать это место в детские ясли или площадку для игр. Пожалуйста, прошу вас удалиться, мисс Карвер. Если мисс Хандрет будет настаивать на своих законных правах, полагаю, она должна остаться. – Хэдли увидел, как Боскомб мягко приблизился к Элеоноре и взял ее под руку. Его голос стал резким. – Но вы-то ведь не уходите, друг мой? Неужели вам совсем не интересно?
– Нет, – холодно ответил Боскомб. – Я слежу лишь за тем, чтобы не были ущемлены права мисс Карвер. Я провожу ее из комнаты – как и следует сделать воспитателю в яслях – и вскоре вернусь. И я нимало не интересуюсь показаниями… полицейских доносчиков, которые подслушивают под окнами. Сюда, пожалуйста, Элеонора. Ну-ну-ну! Ты разве меня не узнаешь? Вот так… Тихонько!..
Когда они вышли, в комнате воцарилась тишина. Ее нарушали лишь продолжительные приступы веселого пофыркивания, которые вдруг овладели доктором Феллом. Хастингс откинулся на спинку стула.
– Мне часто хотелось, – проговорил он с тоской, – заехать этому молодчику в челюсть, но это было бы слишком похоже на избиение младенцев. Стало быть, я для него доносчик, вот как? – сказал Хастингс, вновь распаляясь. – К нему, кстати, у меня никаких особых претензий не было, и я собирался, насколько возможно, щадить его, но если этот брызгающий ядом мерзавец…
– Что мне нравится в этом доме, –
