Саймон Толкиен - Последний свидетель
Но Грета пропустила мимо ушей это завуалированное ее предупреждение.
— Очень хорошо помню, как впервые увидела этот спектакль. Училась тогда в университете. В «Макбете» есть совершенно потрясающие строчки. Помните, он вдруг увидел в воздухе воображаемый кинжал, перед тем как отправился убивать короля? — Грета протянула вперед руки, точно намереваясь взять это оружие, и процитировала:
А! Это что? Кинжал.
И рукояткою ко мне. Возьму.
Ты не даешься и не исчезаешь —
Так ты неуловим? Так ты доступен
Одним глазам, виденье роковое?
Кинжал — мечта, дитя воображенья,
Горячки, жгущей угнетенный мозг…[3]
Грета очень выразительно продекламировала этот отрывок, сумела передать даже неуверенность Макбета в том, что он должен убить Дункана, и Томас сразу проникся к ней симпатией. В эти секунды она казалась ему родственной душой. Очевидно, он все же недооценивал эту женщину прежде.
Однако на леди Энн это маленькое представление произвело противоположный эффект. Она с трудом сдерживала раздражение. С самого начала была вовсе не в восторге от того, что застала мужа и Грету в столь интимной обстановке, распивающими вино в гостиной. И вот все накопившееся за долгое время раздражение выплеснулось наружу. Ей захотелось поставить наконец на место эту зеленоглазую выскочку.
— Потрясающие слова, — заметила она тоном, предполагавшим совсем обратное. — Написано превосходно, но за ними нельзя спрятаться. Макбет убил короля, а ведь тот был гостем в его доме. Совершенно хладнокровно заколол его самым настоящим, а не воображаемым кинжалом. Можно ли представить более подлый, коварный и трусливый поступок?
— Это его жена довела, — сказала Грета. — Она заставила. И ведьмы.
— Вы пытаетесь найти оправдания. А он просто кровожадное ничтожество и получил в конце по заслугам.
— Может быть. Но почему же тогда в финале публика сочувствует ему, а не скучному Малкольму?
Томаса так и подмывало сказать, что он на стороне Греты, но пришлось прикусить язык. Он инстинктивно чувствовал: за спорами матери с Гретой стоит нечто большее, чем просто разногласия в интерпретации одной из шекспировских пьес.
Тут в спор вмешался сэр Питер. Похоже, он не осознавал, чем вызвано недовольство жены.
— Да ты у нас революционерка, Грета, — заметил он. — Самая настоящая революционерка. — И в голосе его при этом звучало нескрываемое восхищение, что раздражило леди Энн еще больше.
— Искренне надеюсь, что это не так, — сказала она. — Ибо никогда не симпатизировала революционным идеям. Люди должны знать свое место.
Леди Энн тут же захотелось извиниться, взять свои слова назад, но что-то ее остановило. Очевидно, все те же раздражение и гнев, которые испытала она в доме «Четырех ветров» три месяца тому назад, когда случился тот страшный шторм. И когда Питер взял с собой Грету, отправившись на поиски Кристофера Марша. Не ее, а именно Грету. Вечно эта Грета!
Тогда она сказала примерно то же самое. Словно эти три слова, «знать свое место», слишком уж прочно укоренились в ее сознании и всегда были готовы сорваться с языка. Словно она знала: именно эти слова могут больнее всего ранить врага. Судя по кислому выражению лица Греты, они на сей раз попали точно в цель.
В комнате повисло неловкое молчание. И никто не решился прервать его, пока леди Энн не заговорила снова, обращаясь на сей раз к мужу:
— Ну, как там твои избиратели?
— Да вроде бы нормально. Хотя с Гретой получилось бы лучше. Она всегда умела заставить самых сомневающихся и непокорных есть с руки.
Леди Энн нахмурилась. Мужу, как всегда, удалось найти нужные слова для поддержки своей секретарши.
— Я думала, вы были там вместе.
— Нет, Грете пришлось изменить планы. У нее захворала мама, и она вынуждена была ехать в Манчестер и переночевать там.
— Сочувствую, Грета, — сказала леди Энн. — Надеюсь, вашей маме лучше? — В голосе ее звучала неподдельная озабоченность. Ей стало стыдно за свои выпады.
— Да, спасибо. Теперь все хорошо, — ответила Грета. Ей не понадобилось много времени, чтоб вновь обрести самообладание. — Самый заурядный артрит. Ну, бедняжка приуныла, а когда появилась я, вновь воспряла духом.
— Что ж, я рада, — заметила леди Энн и поднялась с дивана. — Однако пора в постель. И тебя, Томас, это тоже касается. Завтра предстоит еще один долгий и интересный день, надо как следует выспаться, набраться сил. Не хочу, чтоб и завтра ты выглядел так, как сегодня утром.
— А как он выглядел утром? — спросил сэр Питер.
— Жуткие темные круги под глазами. Такое впечатление, что не спал ни минуты. Наверное, перевозбудился от пребывания в Лондоне. Ступай, Томас. Спокойной ночи.
Томас подошел к отцу, подарил ему еще один дежурный поцелуй, затем вдруг в нерешительности замер на полпути к двери. Он не знал, следует ли целовать Грету или нет.
Она решила за него, помогла выйти из затруднительного положения. Поднялась, подошла и крепко поцеловала в щеку, придерживая рукой за плечо.
— Доброй ночи, — шепнула она, а затем, когда Томас зашагал вслед за матерью к двери, добавила: — Я рада, что тебе понравилась пьеса.
Через пятнадцать минут Томас уже лежал в постели, раздираемый самыми противоречивыми чувствами.
Выходит, Грета солгала о том, где находилась прошлой ночью. Вовсе не в нескольких сотнях миль от Лондона, вовсе не в Манчестере, где, по ее словам, ухаживала за больной матерью. Она была здесь, в подвале этого дома, и принимала там какого-то подозрительного незнакомца с конским хвостом на голове и большим шрамом за ухом. Она упрашивала его набраться терпения, подождать еще немного. Но чего именно? Томас задавался этим вопросом весь сегодняшний день.
В этой истории вообще много неясного. Кто этот человек? Почему солгала Грета? Чего им надо было ждать?..
Томас приложил к щеке ладонь. Нежно провел пальцами в том месте, где щеки его касались губы Греты. И еще он вспомнил, какой красивой она казалась, когда цитировала строки из пьесы Шекспира. И тут же вслед за этим воспоминанием пришло другое, о постыдном ночном сне.
ГЛАВА 11
Наутро Томас ждал на ступеньках лестницы, ведущей в кухню. Он слышал разговор матери с отцом, тот, как всегда, куда-то спешил — Томас видел в прихожей его портфель с накинутым поверх плащом. Чисто инстинктивно, сам не понимая, почему, он старался избегать общения с отцом. И в то же время ему хотелось слышать, о чем говорят родители. Вскоре выяснилось, что о нем, слишком уж часто повторялось в разговоре его имя.
— Тебе нужно проводить больше времени с мальчиком. В противном случае понадобится помощь извне. — В голосе матери отчетливо улавливалась тревога.
— Непременно. Обещаю. — А вот в голосе Питера звучало с трудом сдерживаемое раздражение. — Ведь именно я вывожу его сегодня в город, разве нет? И потом, это целиком твоя вина, что все это время он почти безвылазно торчал во Флайте. Его нужно отправить в хорошую школу. Там он сразу повзрослеет, вот увидишь.
— Но он уже посещает хорошую школу, Питер. Мы ведь обсуждали это. И я не согласна с твоим мнением об английских школах-пансионатах. Никогда не соглашусь! Там лишь превращают детей в эмоциональных калек со склонностью к садомазохизму.
— Ага! Но все время держать его возле своей юбки тоже не слишком полезно для мальчика, или ты не согласна? И вообще, у нас бы не было этого разговора, если б Томас был человеком устойчивым в эмоциональном плане.
— Нет, не было бы. И да, очевидно, что он немного помешан на всем, что связано со смертью. Не нужно быть психиатром, чтоб заметить это. А после смерти собаки все это только усугубилось.
— Но собаки умирают и будут умирать, — отрезал Питер. — Такова жизнь. Это неизбежно. Это тоже часть взросления.
— Для тебя, быть может. Но видел бы ты его вчера! У него слишком бурное воображение. И еще он возомнил себя экспертом мирового уровня по казням. Мог бы сам водить туристов по Тауэру, рассказывать, сколько ударов топора потребовалось для того, чтоб отсечь голову Анне Болейн, и что именно потом сделали с этой ее головой. А вечером еще и «Макбет», он прямо чуть из кресла не выпрыгнул!..
— И снова твоя вина. Не следовало водить его на этот кровавый спектакль, раз у парня такие проблемы.
— Да, согласна, не следовало. Но он таков вовсе не потому, что ходит по театрам и смотрит там страшные пьесы. Надеюсь, ты понимаешь это, Питер.
— Понимаю. Но чего именно ты от меня хочешь?
— Хочу, чтоб ты проводил с ним больше времени. Показал бы ему мир, поездил бы с ним, вывел в свет…
— Интересно, как это ты себе мыслишь? Ведь оба вы все время торчите в Суффолке, а я страшно занят на службе.
— Ну, наверное, нам обоим надо постараться. Приложить больше усилий, ведь мы его родители. Я буду почаще вывозить его в Лондон, ты займешься его досугом здесь.
