Саймон Толкиен - Последний свидетель
Если б Грета перегнулась через подоконник, то непременно заметила бы Томаса, даже могла бы коснуться его головы, но мешали железные прутья решетки. Он в безопасности, впрочем, ровно до тех пор, пока не откроется дверь в ее апартаменты, а судя по звукам, именно это она и собиралась делать.
Томас не слышал, что ответил на это человек в комнате, поскольку в следующую секунду Грета опустила раму окна до конца. Из дома скоро кто-то выйдет, времени у него в обрез, но надо попытаться успеть. Он подобрал ключ, развернулся и начал красться вдоль стены к входной двери. Снизу не доносилось ни звука.
А чуть позже у него просто не было выбора, кроме как опрометью промчаться вдоль дома в свете уличного фонаря. Оказавшись на крыльце перед входной дверью, он дрожащей рукой вставил ключ в замок и прислушался. Полная тишина. Просто удивительно, его вроде бы никто не заметил.
Томас запер за собой дверь и какое-то время стоял в темном холле, пытаясь побороть вновь охватившую его панику. Ноги казались ватными. Лишь позже он понял, что этот момент слабости и полной неподвижности спас его от разоблачения. Включенный в холле свет тут же выдал бы его присутствие, но Грета прошла через дверь в конце холла в спасительной для него темноте и ничего не заподозрила. И у Томаса было время, пока она поворачивала ключ в замке, вбежать в комнату, которую она использовала как офис. Дверь за собой он оставил полуоткрытой.
Вошел и увидел крохотные мигающие огоньки компьютеров и какой-то другой техники, но света они давали недостаточно. И Томас не видел, где здесь можно спрятаться, ну, разве что за шторами на высоких окнах. Двигался он медленно и осторожно, стараясь не наступить на какой-нибудь проводок, не врезаться в стол, стоявший посреди комнаты, его он запомнил еще с дневного посещения владений Греты. Казалось, с тех пор прошла целая вечность.
И вот, стоя у зашторенного окна офиса, он вдруг понял, что еще никогда в жизни не был так напуган. Встреча с парнями на улице стала неприятным потрясением, но сейчас он больше нервничал из-за странных слов Греты и невидимой второй персоны, находившейся в квартире подвального этажа, из-за близости этих людей и боязни, что в любой момент они могут его застукать.
В холле послышались шаги, и Томас бросился за штору и стоял неподвижно, прижавшись спиной к простенку между высокими окнами. И вот он услышал, как отворилась дверь и кто-то — судя по всему, это была Грета — включил свет. Шагов ее он не слышал, но знал, чувствовал: она стоит в дверях и оглядывает комнату. Чисто инстинктивно Томас отвернулся к окну и тут же прижал ладошку ко рту, чтоб не вскрикнуть от испуга. На улице, под фонарем, стоял спиной к дому какой-то мужчина. И Томас понял, нутром почувствовал: это тот самый человек, с которым недавно разговаривала Грета.
Мужчина в обтягивающих синих джинсах и белой рубашке без воротника. И еще на джинсах красовался кожаный ремень, широкий и черный, и Томас вдруг со всей ясностью представил, как человек этот снимает его с узких бедер и держит над головой, словно бич. Было нечто в его фигуре и позе, выдающее предрасположенность к насилию. Томас едва ли не физически ощущал силу и угрозу, исходившие от этого мужчины, пока тот стоял, слегка раскачиваясь на каблуках, точно боксер или танцор какой-то. Он также угадал в этом человеке способность на взрывную реакцию. Темные длинные волосы незнакомца были собраны в конский хвост. Если б не были собраны, Томас не разглядел бы шрам, что тянулся от правого уха вниз по толстой бычьей шее.
Томас так и похолодел от страха. Он не знал, как долго простоял за этой чертовой шторой, не отводя взгляд от незнакомца на улице. А тому стоило всего лишь повернуть голову, чтобы заметить его в окне. А там, по другую сторону шторы, Грета. В действительности прошло лишь несколько секунд, прежде чем она выключила свет и затворила за собой дверь, но юноше эти секунды показались вечностью. Он застыл, точно вкопанный, боясь пошевелиться, стараясь не дышать, и молился только об одном: чтоб мужчина со шрамом не обернулся. Но тот, к счастью, делать этого не стал.
Когда за Гретой затворилась дверь в полуподвальное помещение, Томас шагнул в комнату, и тяжелые шторы вновь сомкнулись за ним, отрезав свет уличного фонаря и стоявшего под ним мужчину.
Томас медленно на ощупь двинулся по комнате, погруженной во тьму. Шел, вытянув перед собой руки, чтоб не натолкнуться на препятствие, и чувствовал, как сильно они дрожат. И вот наконец нащупал дверной косяк, и ему уже не составляло труда выйти в холл.
Он был уже на полпути на второй этаж, как вдруг остановился у двери в мамину спальню. Он слышал ровное ее дыхание, но заходить не стал. Совсем недавно он любил пробраться к ней в постель и пристроиться рядом, ища защиты от штормов Суффолка, но теперь все изменилось. Он находился в Лондоне и уже не был прежним маленьким испуганным мальчиком, вопреки всем насмешливым высказываниям Греты.
Томас вытер слезы и еще крепче ухватился за перила. Поднявшись к себе на второй этаж, он умылся и лег в постель. Но сон еще долго не приходил. Он даже слышал, как колокола церкви Святого Луки пробили три, и только после этого забылся тревожным сном. Во сне он видел лица за окном, чьи-то руки, одергивающие тяжелую штору.
ГЛАВА 10
Проснулся Томас в десять утра. Комнату заливал яркий солнечный свет. Секунду-другую он никак не мог сообразить, где находится. За окном спальни не было знакомых деревьев, которые он привык видеть во Флайте. Виднелись лишь крыши соседских домов, какие-то башни и высокие шпили в отдалении. И еще через открытое окно в комнату проникал бесконечный шум дорожного движения. Лондон уже давным-давно проснулся.
После завтрака он пошел к реке прогуляться. Тротуары просто кишели людьми, и на набережной ему пришлось ждать минуты две или три, пока на переходе загорится зеленый свет. Поток легковушек и грузовиков казался просто нескончаемым. Но вот наконец все они остановились, и он смог перейти улицу и попасть на Альберт-Бридж. Висячий мост и днем оказался не менее красивым, чем ночью, с гирляндами мигающих лампочек. Позолоченные амбразуры в белоснежных башенках, над головой воздушное сплетение легких металлических конструкций. Томас стоял в самом центре моста, облокотившись на парапет, и смотрел, как пляшут на воде солнечные зайчики, затем перевел взгляд на восток, туда, где находились Вестминстерское аббатство и Тауэр, но эти достопримечательности были скрыты за поворотом реки. Внезапно при виде простершегося вокруг огромного и величественного города его охватило возбуждение. Казалось, что события ночи имели место не здесь, а где-то совсем в другой стране. По мосту проезжали дети на велосипедах, они стремились попасть в парк Бэттерси, невозможно было даже представить, что на этих солнечных оживленных улицах человек мог испытать такой страх.
Вернувшись к дому, Томас остановился перед ограждением, отделявшим полуподвальное помещение, и глянул вниз. Занавески на окнах Греты были раздернуты, за стеклами ни признака жизни. Минуты через две он собрался с духом, спустился по ступеням и заглянул в одно из окон. Все в точности так же, как было накануне днем. Никаких стаканов на столе, ни бумаг, ни одного следа, указывающего на то, что ночью там кто-то побывал.
Мама к приходу Томаса уже проснулась, сидела за дубовым бюро в кабинете и писала письма. Подняла глаза, увидела сына и улыбнулась.
— Привет, Том. Как спалось?
— Да вроде бы нормально.
Томаса удивил мамин вопрос, и солгал он почти автоматически, даже не думая. Он уже успел возненавидеть себя за то, что прошлой осенью рассказал маме о том, как Грета примеряла ее платья. Ничего хорошего из этого не вышло, и теперь он не собирался сознаваться в том, что подглядывал и подслушивал.
А что касается встречи с теми двумя парнями, то он сам виноват, нечего было шляться по улицам в столь поздний час. И об этом тоже маме рассказывать не стоит, она только расстроится. Так что забыли, проехали.
— Вроде бы? — леди Энн удивленно приподняла бровь.
— Да нет, спал я просто прекрасно. Почему спрашиваешь? Ты-то сама как спала?
— Как убитая. Но ты же знаешь, я принимаю снотворное. Спрашиваю просто потому, что под глазами у тебя темные круги.
Томас покосился в зеркало, висевшее над камином. Мама права. Выглядит он просто ужасно.
— Наверное, дурные сны снились. — Он выдавил полуулыбку.
— Помнишь, какие именно?
— Нет. Забыл.
На сей раз Томас солгал уже сознательно. Он вовсе не собирался рассказывать маме о том неприличном, чудовищном сне, хотя помнил его в деталях и даже красках. Все, до мельчайших подробностей.
— Что за допрос ты устроила, мам? — недовольно пробормотал он.
— Прости. Просто ты выглядишь… как-то странно. Прямо сам не свой. Эти жуткие темные круги под глазами, а щеки красные, как свекла. Уж не заболел ли, сынок? Может, у тебя температура?
